Духов день - Феликс Максимов

  - Ну, полно, вы ли накоротке с Бомарше и Вольтером не были? Мне ли старину-то не помнить, - засмеялась старуха.

  Хозяин помрачнел, пощипал чуть отекшую барскую щеку и слишком маленький, вдавленный будто у капризной мышки, на зерно надувшейся, подбородок.

  - Вам-то смех, а нам забота. Все средства перебрали...

  - "Масло рыжей собаки" пробовали?- серьезно спросила Любовь Андреевна. - Зелье верное, старинное. Бабку мою из гроба подняло за три дня. Мой первый муж, граф Минский, сам составлял его. Ах, что за человек был, нынешним мозглякам тонконогим не чета. Силач, весельчак, выдумщик. Подковы гнул, стекло жевал. Овдовил меня заживо, я еще девчонкой была. В Италию уехал и сгинул. Не пишет. Может, помер на чужбине... Только рецепт рыжего масла и оставил мне в утешение.

  - Не слыхивал о таком. Диктуйте состав, - хозяин щелкнул пальцами, возник за спиной его секретарь иностранец, открыл крышечку походной чернильницы, пристегнутой к поясу, и подал перо и бумагу. Хозяин приготовился записывать.

  Старуха диктовала охотно и рассудительно, как фармацевт.

  - Для начала необходимо обзавестись трупом казненного преступника, молодого и обязательно рыжего, ведь рыжие обладают избытком жизненной силы. От трупа отделить мясистые части, хорошо промыть муравьиной эссенцией и раковым спиртом, и провялить куски на весу под солнечными и лунными лучами два дня и две ночи, чтобы душа выветрилась. После надобно прокоптить как буйволиный язык или окорок над очагом, копченое измельчить и добавить в состав легкое лисицы, волчью печень, медвежий жир, скорпионов и мокриц молотых, белое мясо кита, пепел саламандры, масло из земляных червей, олений рог скобленый, жемчужную пыль, миро, шафран и алоэ.

  Давать по чайной ложке с гретым вином. Лучше ввечеру.

  Перышко в руке хозяина замерло еще в начале рецепта.

  - Вы, мадам, насмехаться изволите?

  - Вовсе нет, - оскорбилась старуха и потискала задремавшую Куночку. Собачонка скатилась с колен хозяйки, зашебаршилась под столом. - Лекарство это на вес золота и соблюсти все компоненты дело хлопотное. Но исцеление наступает только после того, как больному растолковали подробно, что именно он выпил вместе с вечерним вином. Только говорить нужно через час-полтора, чтобы все полезные соки успели впитаться, и пациенту хорошо бы руки к изголовью шарфом накрепко привязать, чтобы себе вреда не причинил ненароком.

  - Простите великодушно...- сконфузился хозяин, - но уж мы как нибудь без рыжей собаки управимся. Кровь пустим или в оперный дом свозим. Глядишь, в чувство придет.

  - Воля ваша, батюшка. Настаивать не смею.

  Кушали в молчании. Гостья наблюдала за хозяином сквозь круглое оптическое стеклышко.

  С какой стороны ни взгляни - хорош в зрелости, как картинка.

  Благополучного сложения по плоти и по духу. С тех пор как приехал из Петербурга, воцарился в сонном Харитоньевом переулке вечный праздник легкомыслия. В доме торжество торжеств - все окна настежь, на подоконниках свежие занавесочки и горшки с пышными цветами. Доносился из окон до садовых куртин бой настенных часов со звонкими курантиками. На деревцах вокруг стола висели китайские клетки-пагоды с певчими птицами, от одной к другой переходил арап в красном наряде птицелова, подсыпал канареечного семени из рожка, подсвистывал в манки, чтобы пташки щебетали в унисон.

  На спинке кресла сидел радужный попугай и клевал из ладони хозяина вишни, приподнимал лапку, скованную золотым кольцом на цепочке, топорщил пернатый хохолок.

  Все в саду светозарно, оглушительно, охмелительно. И сам хозяин посреди цветущей роскоши выставлял румяное, радостное лицо, будто махровый красный пион.

  О чем ему грустить? Образование получил рафинированное, перед иностранными посланниками хвастал пятью языками, не считая мертвых. Объездил пол-Европы, всеми обласкан. В Турине пировал при дворе короля Сардинского, награды и ордена ловил, шутя, как бабочек сачком.

  Прослыл знатоком изящного искусства, собирал коллекции красот и редкостей. Исправно занимал должность директора императорских театров, и на сей ниве преуспел, проявляя рвение и внимание к актеркам, особенно кокетливым брюнеткам, не старше семнадцати лет.

  Но, храня верность дедовским заветам, не гнушался директор императорских театров и крепостными девками. Сам учил молоденок петь, танцевать и декламировать, оделял дебютанток из кармана калеными орешками и печением-хворостом, а за провинность саморучно сёк струной от клавикордов на бархатной скамье в костюмерной, чтобы не попортили наемные каты матовую девичью кожу, которой еще предстоит на большой сцене просиять.

  На его летние балеты дамы и кавалеры, стекались, как муравьи на постный сахар, а театральные Психеи, Гармонии и Флоры, округляя руки над напудренными головками, перебирали розовыми ножками под тюлевыми юбками.

  Грезилось, что плясуньи вовсе не касались земли.

  На десерт танцовщицы раздевались догола и прислуживали зрителям в буфете после представления. Подавали бекасов с "душком", пулярок с эстрагоном и разварные артишоки с испанскими цитронами.

  Гости разбирали девушек по лабиринтам и беседкам, а хозяин устало отстегивал от правого плеча жемчужный эполет с кистями и требовал принести расходную книгу - подсчитывал доходы от фарфорового завода, шпалерной и зеркальной мануфактуры.

  Покончив с расчетами, задумчиво ставил высокий голландский кубок на спину мраморного льва и любовался закатом с бельведера.

  Трубку длинную курил с янтарным мундштуком. Большой человек.

  Богатый.

  И не скажешь, что сорок четыре года исполнилось - моложавый, с лица гладок, глаза полны италийского лукавства.

  Он был признанным знатоком подбора сыров к десерту. Грюер и бри, стракино из Милана и несравненный лимбург с горькими травами привозил из путешествий и выписывал из монастырских сыроварен.

  Не всякому доступна тонкость вкуса.

  Невесел был хозяин сада харитоньевского в этот день.

  Попугая велел убрать.

  Наскучил!

  Ополоснул руки в умывальной чашке с ломтиком лимона.

  Пригорюнился, оглядываясь с тоской на верхние окна палат - где, как знала Любовь Андреевна, находилась спальня младшего брата.

  Окна наглухо закрыты были и завешены алым штофом с играющими золотыми птицами.

  Видно и вправду не ладились семейные радости в старом красном доме у Харитонья в переулке.

  - Давно вы в Москве не гостили - заговорила старуха. - Соскучились по вотчине?

  - Дела на Москве неважные - отозвался хозяин - с весны матушка тревожные письма писала. Не справляется с братом одна... Просила приехать, пособить с воспитанием. И надо же было такой лихоманке приключиться. Еще батюшка жив был, говорил я матушке - умерьтесь, вам о Боге думать надо, позднее дитя - грешный плод, на корню гниет. Нет. Справила свою волю на старости лет. Родила. Срамота какая. Мой сынок своего дяди на два года старше. Кавалер-то наш вертопрах и мотишка, деньгам счета не знает, белоручка чудачливый, а наследство только начни делить - все расточится вмиг. Да и я уж не мальчик... Как о сыновней доле не порадеть. Сын-то у меня единственный, Петруша, а тут на тебе - как ни приголублю его, вспоминаю, что в Москве соперник у него... родственный. Нет да нет, а захолонет родительское сердце. Что ж поделать. Судьба.

  - Кстати, о судьбе. Слыхала я, что у вас в роду, в каждом колене только один ребенок выживает. А другой непременно на двадцать шестом году споткнется и в могилу ляжет. Будто бы планида фатальная у вашей фамилии имеется со времен царя Гороха в наказание за вероломство.

  Братцу вашему который годок пошел?

  - Восемнадцатый... - ответил хозяин и, застигнутый врасплох вопросом до рта ломтик ветчинки со слезой не донес - Это что же получается, еще восемь лет с ним канителиться?... - но вовремя опомнился, прервал речи, ветчинный ломтик ожесточенно зажевал и отрезал с набитым ртом:

  - Про планиду фатальную - брешут.

  Тут же нашелся, как беседу переменить:

  - А вы поди ж еще чуда не видали?

  - От вас всего ожидать можно, батюшка, - старуха подразнила собачку веером - Куночка гавкнула и заплясала на сопляных лапках.

  Хозяин подмигнул секретарю:

  -Что стоишь, заводи Кота!

  Забежал прислужник за столетнее дерево подле которого трапезничали господа. Опутан был ствол будто гнутыми полозьями - слышно было как завозился, и вот с треском и визгом механическим, осыпая дорожку сорванными листами покатилось по полозьям чучело кота-мурлыки великанского размера, обитое рыжим мехом. Загорелись зеленые бутылочного стекла глаза.

  Кот замер посредине полоза, хвост трубой навострил, башкой влево-вправо помотал, челюсть ковшом откинул, паром пыхнул и донеслось внятно:

  - Гхх-хуе- ммморг- хен...

  - Ай, монстра дивная! - притворно забоялась Любовь Андреевна - это по-каковски он говорит?