Джон Голсуорси - Кэтрин Дюпре

Так все и вышло. Дом был куплен за девять тысяч фунтов, вместо трех тысяч, которые они планировали потратить на покупку; сделка состоялась 16 августа 1926 года. Дом принадлежал Голсуорси, но истинными хозяевами в нем были Рудольф и Ви. Ви взяла на себя обязанности домоправительницы. Кроме того, постоянное присутствие в Бери молодой пары сделало жизнь супругов Голсуорси более приятной.

Странно, что человек, столь чуждый эгоистическим побуждениям, как Голсуорси, так решительно выбрал этот дом, который никогда особенно не нравился Аде – «ее угнетала жизнь у подножия горы» – и который отпугивал молодых Саутеров своим размером и великолепием; к тому же, возможно, они не так уж и стремились жить бок о бок со своими пожилыми родственниками.

Бери заставил своих обитателей жить на более широкую ногу, чем они привыкли; Дороти Истон все это не понравилось: «Все было по-другому... теперь уже не совершались прогулки, как в Дартмуре, а после ленча нужно было играть в теннис или крокет». Хью Уолпол нашел, что Бери «действительно очень красивый дом с жемчужно-серым фасадом и видом на лужайки, переходящие в открытое поле. Внутри дом очень чистый и сияет, как внутренность ореха; стены дома повсюду украшены картинами племянника Голсуорси. Все очень артистично и исполнено в свободном стиле. И все это очень похоже на оформление одной из книг Джона». Ознаменовала ли покупка Бери окончательное поражение Голсуорси? Стал ли он, который в молодости отверг образ жизни Форсайтов, уйдя в море на «Торренсе», дружил с Конрадом и молодыми Сондерсонами, а затем написал свой острый сатирический роман «Остров фарисеев», собственником, как Сомс? Два красивых фешенебельных дома, в которых жили они с Адой, были важны для него не как частная собственность, а как символ жизни, не очень отличавшейся от жизни его родителей в их поместьях в Кумбе, в Суррее, которую он теперь принял. Кроме того, он стал неким «отцом-благотворителем», причем не только для членов своей семьи, но и для маленькой общины в Бери. И, что самое главное, он навсегда оставил надежды на интеллектуальную или духовную эволюцию в послевоенном мире. Его произведения, мысли и образ жизни были всецело связаны с предвоенной Англией. Рудольф Саутер стремился к тому, чтобы жизнь в Бери – и в семейном кругу, и в кругу близких друзей – не была чужда радостям. Существовала одна довольно необычная игра, которая очень нравилась Голсуорси и в которую время от времени играли все домашние (кроме Ады) и гости; на спинке стула устанавливалась пробка, а игрок, сидя на своих руках, должен был губами ее переместить. Кончалась игра обычно тем, что игроки теряли равновесие, и Рудольф вспоминает случай, когда все присутствовавшие, включая Гилберта Мюррея – строгого профессора Оксфордского университета, – с хохотом валялись на полу гостиной.

Составной частью жизни в Бери были и менее экстравагантные игры, такие, как теннис и крокет, и, конечно, участие в деревенской крикетной команде. Летом на уикенд съезжалось множество гостей, среди них лорд Понсонби, Дж. М. Барри, Арнольд Беннетт, Хью Уолпол, Грэнвилл-Баркер, Филипп Гуедалла[129] и Джон Дринкуотер. Голсуорси в Бери вели «роскошный» образ жизни, а для писателей – его современников – такое существование было исключением. Как-то Арнольд Беннетт приехал к ним в гости на «роллс-ройсе», заметив при этом Ви Саутер: «Вы знаете, я никогда не думал, что меня увидят в такой мертвой штуке, как эта, и все же вот я в этом огромном «роллсе»». Он имел также свою яхту. У Дж. М. Барри в Стенуэе в Глостершире был огромный загородный дом (и еще два в других местах), и здесь каждое лето он принимал великое множество гостей, проводя сезон игры в крикет. (Иногда в числе его гостей были супруги Голсуорси.)

Один из уикендов в Бери описан сразу двумя гостями – Арнольдом Беннеттом и Хью Уолполом. Арнольд Беннетт писал:

«Душой этого дома был Джон, аккуратный во всем и всегда спокойный, говоривший хотя и мало, но всегда весомо, рассудительный, справедливый, добрый, придерживавшийся широких взглядов. Хозяйство вела жена его племянника; Ада занималась садом (они держали пятерых садовников). Она также занималась Джоном (в качестве его секретарши; он говорил мне, что терпеть не может секретарей), а Джон был здесь богом. Но он и заслуживал того, чтобы быть богом. Похоже, что он работал всего два – два с половиной часа в день. С 7.45 утра он ездил верхом. Завтрак в 9.30. Затем до 11 он разбирал почту. После работал до ленча, который начинается в 13.30. После ленча Джон занимался спортом (теннис и крокет), неспешно что-нибудь делал или читал. Его внешний вид соответствовал возрасту – неполным шестидесяти двум годам, но в спортивных играх он всегда меня обыгрывал. Могу заверить, что иногда он ворчал на своих близких, но всегда очень вежливо. Он сама доброжелательность. Но очень сдержан. Он уже почти лысый, с огромным лбом, высокий, тонкий; одет не слишком изысканно, но вполне прилично».

В письме своему племяннику Беннетт описывает этот уикенд еще живописнее: «У Дж. Г. 5 садовников, 10 000 000 цветов, 3 собаки, 3 кота, 2 лошади и несколько марок по-настоящему хорошего хереса».

Вспоминает Хью Уолпол:

«Чудесное время: кроме нас, там были только Арнольд Беннетт с супругой...

Имели место две «драматические» ситуации: первая – когда Арнольд, заикаясь (но не из скромности), поведал Аде Голсуорси, как он за свою журналистику получал сначала по шиллингу за слово, затем один шиллинг шесть пенсов, затем по два шиллинга, а теперь зарабатывает по полкроны. Это был настоящий «гимн расценкам», произнесенный его хриплым, грубым голосом, который поднимался все выше и выше, пока не перешел в пронзительный крик: «И мне она (журналистика. – К.Д.) нравится – нравится!» Ада, слушая об этих коммерческих успехах, становилась бледнее и бледнее, но старалась держать себя в руках.

Второй раз Дж. Г. проиграл в крокет, чего он пережить не мог. Игра не является для него источником веселья. Для него это борьба за справедливость, и когда он проиграл, это выглядело так, как если бы мы прямо здесь, на лужайке, у него перед глазами, сыграли пьесу «Правосудие». Вообще же он очень милый – благородный, честный, справедливый, старается ничем не напоминать о своих нынешних успехах. Как тяжко для Арнольда было услышать за обедом, что за первое издание «Собственника» у Ходжсона только что заплатили 138 фунтов; но он перенес это, лишь упомянул свою «Повесть о старых женщинах» да сказал мне, что мой галстук по цвету совершенно не подходит к костюму».

В Бери Голсуорси продолжал заниматься благотворительностью. Миссис Дин, чей муж работал у Голсуорси, пока тот жил в Бери, вспоминает, как каждую пятницу она разносила по домам местных жителей конверты. В этих конвертах содержались небольшие суммы – пять или десять шиллингов, которые он еженедельно раздавал особенно бедным людям или семьям. Впервые он начал это делать в 1910 году. «Беседовал с семьей старой миссис Чинз. Они в очень стесненных обстоятельствах, поэтому назначил им ренту в пять шиллингов, которую отныне буду им регулярно выплачивать», – писал он в своем дневнике в ноябре того года; а в январе 1911 года он вновь возвращается к этой теме: «Помог человеку по фамилии Дрюэлл открыть фруктовую лавку». Кроме этих рент, Голсуорси построил в Бери немало прекрасных коттеджей для работавших у него людей; они сохранились до сих пор. Мне рассказывали, что работа в Бери-Хаузе не была в тягость благодаря прекрасным условиям; более того, все эти люди были счастливы и очень преданы семье Голсуорси.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});