КГБ в Англии - Олег Царев

На следствии Фукс также подробно рассказал о переданных нам информационных материалах, за исключением материалов по водородной бомбе. Потом, после суда, уже в тюрьму, приезжали офицеры американской контрразведки. Они расспрашивали его, главным образом, о методах работы советской разведки, а также о научных и технических проблемах, которыми интересовались советские разведчики.

Незадолго до освобождения Фукса из тюрьмы его посетил американский адвокат, защищавший «человека, перетащенного американцами из Мексики в США» и связанного якобы с делом Розенбергов. Этот адвокат пытался убедить Фукса дать показания, способные облегчить участь этого человека. Уже после освобожения из тюрьмы и переезда в ГДР Фукс получил от этого адвоката письмо, с теми же самыми домогательствами.

Фукс рассказал, что перед выходом его из тюрьмы англичане усиленно убеждали его остаться по истечении срока заключения в Англии. В этом были заинтересованы американцы. Однако Фукс принял решение после выхода из тюрьмы переехать в ГДР. Это решение он длительное время хранил в тайне, пока один проникший в тюрьму журналист (Джон Кларенс. — О.Ц.), которого он посчитал за представителя Коммунистической партии, не вынудил Фукса рассказать о своем истинном намерении. Узнав об этом, англичане пытались переубедить Фукса, однако, поняв, что его решение бесповоротно, освободили Фукса из тюрьмы без всякой огласки…

Рассказ Фукса только подтвердил в основном то, что уже было известно советской разведке. Квасников занял тактичную полицию и не стал давить на собеседника в надежде получить более полную информацию.

Глава 15

Портлендское дело

(проникновение в секреты ВМС Англии)

В октябре 1951 года представителю МВД СССР в Польше Безбородову поступило указание Центра «тщательно изучить возможности органов безопасности для добычи американских и английских шифров». «Выясните, — говорилось в письме, подписанном Питоврановым 6 октября в Москве, — какие имеются и могут быть созданы условия для агентурной работы по…». Далее следовало перечисление категорий лиц, через которые надлежало решать поставленную задачу и которые, будучи отнесены к сфере средств и методов разведывательной работы, остаются за пределами данного повествования.

Письмо Центра легло на стол Безбородова 20 октября 1951 года. Сам факт, что оно было направлено с дипломатической почтой и добиралось до Варшавы две недели, свидетельствовал о том, что задание продиктовано не сиюминутной срочностью, а носило долговременный и особо секретный характер, выходя за рамки рутинного интереса любой раведки к шифрам иностранных государств. Появление подобной директивы в варшавском представительстве МВД СССР — казалось бы, наименее подходящем для решения этой задачи — можно объяснить только одним: озабоченностью руководства разведки сокращением потока информации из «стана главного противника» и связанной с ним особыми отношениями Великобритании. Действительно, в письме Центра речь шла только об американских и английских шифрах. И это тоже было понятно. В США в это время был, разгул маккартизма и антисоветской кампании шпиономании, что делало обычную агентурную работу практически невозможной. В Великобритании советская разведка весной 1951 года лишилась двух ценных источников в Форин Офисе — Берджеса и Маклейна, вынужденных под угрозой разоблачения покинуть страну и Исчезнуть на долгие годы. В отношении третьего крупного источника советской разведки — высокопоставленного сотрудника и представителя СИС в Вашингтоне Кима Филби — было начато служебное расследование в связи с бегством двух вышеуказанных британских дипломатов. В таких случаях разведка «замирает» и прекращет почти все контакты со своими агентами.

Чем мог Безбородов в Польше помочь Москве? Осуществить операцию по агентурному проникновению в посольства США и Англии? Да, но… Собственно разведывательная работа в странах народной демократии была запрещена еще в 1949 году. Директива Центра обязала тогда соответствующие резидентуры прекратить связь с имевшейся агентурой и установить чисто партнерские отношения с нарождавшимися разведывательными службами братских стран социализма. Поэтому Безбородов наложил на документ Центра единственно возможную резолюцию: «Проверьте, какие имеются возможности в МОБ Польши, и результаты доложите».

Ни Питовранов, подписывая указание Безбородову, ни Безбородов, накладывая резолюцию на это указание, не подозревали, конечно, что их перьями водило провидение.

В сентябре 1951 года в Министерство иностранных дел Польши был доставлен белый конверт, опечатанный пятью темно-зелеными, почти черными, сургучными печатями. Он был адресован: «Do Sekretarki Pryvatnej Ministra Spraw Zagranicznych» (личному секретарю министра иностранных дел). В конверте оказался лист бумаги, вверху и внизу которого значилось напечатанное крупным шрифтом слово: «SECRET». А между этими двумя дорогими сердцу любого разведчика словами размещался машинописный текст следующего содержания:

«Секретарь военно-морского атташе при посольстве Великобритании в Варшаве готов предоставить любую имеющуюся в его распоряжении информацию в обмен на следующее:

а) местную валюту в количестве, достаточном для того, чтобы удовлетворить его текущие потребности;

б) подлежащую согласованию сумму денег, предоставленную в его распоряжение в Англии;

в) сдачу в аренду хорошо обставленной и хорошо отапливаемой квартиры в приличном районе, неподалеку от Аль-Роз.

Указанный атташе входит в штат сотрудников Департамента военно-морской разведки Адмиралтейства и говорит, что не испытывает особой любви к своим начальникам. Он во всей полноте владеет информацией и располагает секретными и совершенно секретными посланиями Британского Адмиралтейства, а также обрабатывает всю поступающую оттуда почту…»

Письмо было без подписи, но автор указал адрес теплолюбивого англичанина: Глогера, 34.

Хотя предложение о сотрудничестве было написано от третьего лица, было очевидно, что это всего лишь мера предосторожности самого секретаря британского военно-морского атташе в Польше. Расположение же грифа «секретно» вверху и внизу страницы, именно так, как это делается на английских ведомственных секретных, документах, свидетельствовало о том, что автор знаком с порядком их оформления.

Министерство общественной безопасности Польши, куда в конце концов попало письмо англичанина, направило по адресу Глогера, 34 офицера контрразведки под видом сотрудника МИД только лишь 19 января 1952 года. Такое промедление можно объяснить или бюрократической волокитой с передачей письма из МИД в МОБ, или профессиональной необходимостью присмотреться к англичанину «издалека», прежде чем вступать в личный контакт. Хозяин квартиры, в Дверь которой постучался польский контрразведчик, не признался в авторстве письма в МИД, но сказал, что он в курсе данного предложения и готов за определенное вознаграждение передавать польским властям ценную информацию. Желание сотрудничать он объяснил своим «враждебным отношением к нынешним правителям Англии, продавшим Англию американцам» и превратившим ее в «американскую колонию».

Польские контрразведчики не стали терять времени даром и приняли предложение англичанина. В списке их агентов появился новичок под псевдонимом МИРОН. Им был секретарь военно-морского атташе Великобритании в Варшаве Харри Хаутон.[26]

Хаутон попросил Выдать ему единовременно 550 фунтов стерлингов на приобретение автомобиля, а взамен передал объемистую пачку документов. Они включали в себя оценку британским военным атташе состояния польских вооруженных сил под углом зрения возможной войны с Западом, структуру Департамента военноморской разведки в Лондоне, информационные сводки Форин Офиса и обзоры военно-морской разведки, поступающие в Варшаву из Лондона. Однако наиболее ценными оказались шифровальные книги английского военно-морского атташе в Варшаве, которыми, по словам Хаутона, пользовались британские атташе и в других странах. Все эти документы были сфотографированы польской контрразведкой и в порядке сотрудничества переданы советским коллегам. В марте 1952 года материалы Хаутона оказались уже в Москве. Задание Центра по добыче американских и английских шифров было, таким образом, отчасти выполнено.

Первая партия материалов была оценена Центром как «ценная». В заключении экспертов о шифрах говорилось, что они являются «высокоустойчивыми средствами индивидуального пользования» и представляют «большую оперативную ценность». В этой связи Центр просил «обратить внимание друзей на меры предосторожности в работе с МИРОНОМ во избежание его провала».