Поморы (роман в трех книгах) - Евгений Богданов

— Сюда смотри, я на киле-е-е!

Федор наконец различил в плотных сумерках протянутую к нему руку и, изловчившись, ухватился за нее. Волна, будто на качелях, подкинула Кукшина, и он нащупал свободной рукой окованный полосой железа киль. Собрав остаток сил, выбрался на днище. В животе все ворочалось: порядком наглотался воды. Несколько минут Федор молча отплевывался.

— Ну, брат, хана-а-а! — сказал затем отчетливо и зло. — Слышь, брат? Рыб кормить будем…

— Погоди с отходной-то! — сурово одернул его Семен, который лежал боком на днище. — Бахилы у тя подвязаны?

— Подвязаны.

— Одну завязку дай мне. Я тоже сниму — свяжем весла, чтобы не уплыли…

— Весла? — радостно переспросил Федор. — Неуж-то весла?

— Весла, — повторил Семен. — Когда я вынырнул, так одно мне под руку подвернулось. Поймал. А другое возле борта нашел.

— Ну, Семен, везучий ты! Весла — это хорошо. — Федор одной рукой стал развязывать сыромятный ремешок на бахиле под коленом. Отвязал, хотя кожа размокла и рука плохо слушалась. — Держи!

— Погоди… — Семен половчее передвинул весла, прижатые телом к днищу у основания киля. — Давай! — Связал ремешки, зубами затянул узелок. Свободный конец ремешка умудрился продеть в щель под железную полосу, тоже крепко завязал. — Ну вот и ладно. Как ты? Закоченел?

— Спрашиваешь! — хмуро отозвался Федор, всматриваясь в потемки. — Все одно пропадем. Не утонем, так замерзнем. Мокрехонькие, только что не нагишом.

— Ну-ну! Крепись! Отлив начнется, волна спадет — легче будет.

Федору стало неловко от того, что он вроде бы совсем упал духом. Уже спокойнее спросил:

— А мы ровно на месте стоим?..

— На якоре. Он выпал из елы и за дно зацепился. Только бы трос не перетерло. Перетрет — утащит нас в голомя…

Федор промолчал. Он думал, как им спастись, и не мог ничего придумать

— Чего молчишь: Живой ли?

— Да живой…

— Зубы-то как?

— До них ли тут?

— Ну ладно, — примирительно сказал Семен. — А я вроде обтерпелся. Теплей вроде стало. Ко всему привычен человек… Эх! — Он крепко, по-мужицки выругался. Потом заговорил с оттенком виноватости: — Прежде мужики в таком дурацком положении богу молились… Николу на помощь звали… А мы вот забыли об этом.

Федор выслушал его молча. Море гремело в потемках, катило лохматые волны и мотало из стороны в сторону утлое перевернутое суденышко. Рыбаков все время окатывало водой. Долго не продержаться, — подумал Дерябин. — Что делать? Попробовать перевернуть елу? На такой волне на киль ее не поставить. Да если бы и удалось, воды полно будет. Ох, беда, беда! Может, придут из села на помощь? Но когда хватятся?

— Федор, а, Федор!

— Чего?

— Так зубы-то не болят? — снова спросил Семен.

Он понимал, что надо раскачать Федора на разговор. Когда молчишь, думы нехорошие роятся в голове, будто злые осы… Семен это знал: бывал на своем веку в передрягах.

— Нет, не болят, — равнодушно отозвался Федор.

Он и в самом деле не ощущал боли, которая так терзала его на берегу.

— С перепугу болеть перестали. Это так. У меня перед выходом на рейд поясницу ломило, а теперь прошло. Давай думать, что делать.

— А что? Видно, так и висеть на днище. Рассвет придет — может, и в голове посветлеет. Тогда, глядишь, что и придумаем.

— Верно. Умная твоя головушка! — похвалил Семен и, помолчав, добавил. — Бочки у нас пропали…

— Спишут, — не очень уверенно ответил Федор. — Хрен с ними, с бочками! Лишь бы самим спастись!

— Да, теперь не до бочек, — согласился Семен, но все же подумал, что если потерянный груз отнесут на них, то придется платить изрядную сумму, такую, какая и во сне не снилась ни ему, ни Федору.

Настроение стало еще мрачнее, и он надолго замолчал. Федор уже подумал, не случилось ли с ним чего: вдруг задремал, еще сползет в воду. Он хотел было окликнуть товарища, но тот и сам, наконец, подал голос.

— Отлив начался. Волна меньше стала.

— Верно. Скорее бы рассвело.

— Ну рассветет еще не скоро Что это?.. Гляди, луч! — воскликнул Семен. — Позади тебя светит. С парохода, что ли?

Федор быстро обернулся, всмотрелся во тьму и разглядел вдали луч света, скользнувший по волнам. А вскоре донесся и слабый гудок.

— Никак нас ищут!?

— Похоже, — отозвался Семен. — На Боевике, верно, пришли. Его фонарь. И гудок его. Только не там ищут…

— Давай покричим.

Оба дружно принялись кричать, но быстро отчаялись в том, что их услышат на таком большом расстоянии.

— Зря кричим. Гудок и то еле слышно, — сказал Семен. — Жаль, огня у нас нет… Сигнал не подать. Ежели до рассвета проищут, тогда заметят.

— Не ушли бы мористее…

— Хоть бы скорее рассвело. Рубаху исподнюю на весле бы подняли.

Слабый луч света, вспыхивавший время от времени, все удалялся. Рыбаки приуныли.

…

— Федор, а, Федор!

— Ну?

— Как ты, живой?

— Чуть живой.

Федор находился в том дремотном, близком к обмороку состоянии, когда уже перестаешь ощущать и холод, и голод, и постепенно погружаешься в небытие. Так случается с путником, застигнутым где-нибудь в пустынной тундре лютой пургой. Выбившись из сил, человек валится в сугроб и медленно погружается в свой последний вечный сон… Усилием воли Федор гнал прочь эту сонную одурь, обволакивающую его тягучей прочной сетью, сколько было возможно, ворочался на смоляном днище елы и все чувствовал, что силы уходят и гибель близка. Ему стало до слез жалко Соню и маленькую дочурку Сашу: Как же они без меня-то будут жить?

Студеная злая вода сковывала тело. Ветер пробирал до костей. Федор подумал, что в таком безнадежно-отчаянном положении ему бывать еще не приходилось, Разве только в фашистском плену, куда он попал, будучи сильно контуженным и раненным, в сорок первом, в июле.

…Вспомнилось ему, как мостили булыжником дорогу. Камни из карьера — большие, тяжелые — носили на руках. А руки слабые, пальцы скрюченные, с ободранными ногтями. Спина нестерпимо болела… Шел Федор, горбясь, прижимая к груди неуклюжий булыжник, шатался из стороны в сторону на костлявых и длинных, словно палки, ногах. А охранник, что стоял на обочине тропы, уже примеривался сунуть Федору прикладом в спину. Кукшин запнулся, камень вывалился из рук. Он стал поднимать его, внушая себе: Только бы не упасть… Только бы… Тех, кто выбивался из сил, немцы пристреливали.

Поднял камень, выпрямился и пошел. Немец — прикладом ему в бок так, что ребра хрустнули.

— Руссишен швайн!

Охранник, видимо, сломал ему ребро. Вечером в бараке товарищи наложили Федору тугую повязку. Бок долго болел.

И все-таки Федор выжил. Сколько вынес в плену, рядом со смертью ходил, но вернулся, и вот — на тебе, в родном краю погибель!.. Он помотал головой, тихо застонав.

— Чего ты? — окликнул его Семен. — Худо тебе?

— Да нет… Просто так, — отозвался Федор и, с трудом приподнявшись, посмотрел вокруг.

Начинался бледный рассвет. Уже отчетливо различались гребни волн, вдали обозначился горизонт. Теперь Федор увидел и лицо своего товарища — бледное, осунувшееся, совершенно бескровное, со спутанными седыми волосами на лбу, с губами землистого цвета. А ведь ему труднее, — подумал Федор. — Он меня много старше, здоровьишко не ахти. Однако держится!

Серые губы Семена разомкнулись, и Кукшин услышал:

— Светает.

— Светает. А мы, кажись, плывем?

— Плывем. Трос якорный перетерло, мы и не заметили…

То, что трос порвался и елу относит на юго-восток, он заметил давно, но не говорил об этом Федору.

— Берег! — неожиданно вырвалось у Федора, заметившего темную полоску на горизонте.

— Да ну? — Семен торопливо обернулся. — Верно, берег. Верстах в трех.

Пошел дождь вперемешку с мелким липким снегом, и берег словно бы размылся за его нависью. Но все равно у рыбаков затеплилась надежда на спасение.

Волнение на море поулеглось. И вдруг ела ударилась обо что-то, так что ее корпус содрогнулся. Семен и Федор переглянулись и снова ощутили под собой глухой удар. Судно теперь вроде бы стояло на месте.

— Камень! — воскликнул Семен.

— Все может быть, — неуверенно произнес Федор.

— Кажется, обмелились, слава богу! Однако надо проверить, а уж после ура кричать. Дай-ка я опущу весло, — Семен поспешно ослабил ремешок, вытащил весло. — Держи меня.

Федор вцепился в полу Семеновой тужурки почти негнущейся, сведенной от холода рукой. Дерябин, склонившись, опустил весло торчком в воду и нащупал дно. Воды — по самую рукоятку.

— На кошку[60] вынесло. Наше счастье, что вода убыла, — сказал он. — Теперь придется нам поработать. А под елой-то не камень, а бочка.

— Бочка? — удивился Федор.