Ворон - Бертрис Смолл

— Я возвращаюсь к себе, — резко сказала она. — Уже поздно, и я устала. — Сейчас она даже не соизволила признать Уинн. Женщина была рабой, несмотря на ее манеры, кроме того, эликсир был обещан, и этого вполне достаточно.

— Спокойной ночи, Болдер Армстронг, — сказала Уинн, отвечая тем же, поскольку она не собиралась позволять Элдре Свэннек одержать над собой верх По всему было видно, что эта женщина забияка, а Уинн не собиралась допускать, чтобы кто-нибудь ее задирал.

Повернувшись к чете спиной, она направилась к лестнице, ведущей в большую спальню. Там она застала Элдру, дожидающуюся ее.

— Я хочу вымыться, — сказала Уинн.

— Ты с ума сошла? Ноябрь и уже ночь.

— Я привыкла мыться регулярно. Я моюсь почти каждый день. С момента моего похищения я помылась только раз, в ледяной воде.

— Глупость! Глупость! — ворчала Элдред.

— В доме есть лохань, которую можно было бы поднять сюда, в комнату? — упорствовала Уинн. — Еще мне нужна горячая вода.

Старуха от удивления вращала глазами, но, хотя и бормотала что-то неодобрительное себе под нос, тем не менее спустилась в зал. Улыбаясь, Уинн стала рассматривать куски ткани, которые принесли из кладовой Эдвина Этельхарда, чтобы она смогла отобрать себе на платья.

Тут были и полотна, и шелк, и шерсть, и брокатель — все хорошего качества и разных цветов. Эдвин Этельхард явно не ограничивал ни себя, ни свою семью.

Она решила, что трех платьев ей хватит на зиму и весну, когда родится ее ребенок. Три нижние туники желтого, красно-оранжевого и темно-зеленого цветов. И верхние туники-платья сине-фиолетового, зеленовато-синего и пурпурного цвета. Все нижние туники и платья можно будет носить друг с другом и тем платьем, которое она носила сейчас.

Нижние туники будут из шелка. Пурпурное и сине-фиолетовое платья из легкой мягкой шерсти, зеленовато-синее из элегантной брокатели, которую она украсит золотой вышивкой и бисером. Еще Уинн отобрала себе штуку полотна на нижние рубашки и на одежду для малыша.

Элдред возвратилась ворча, в сопровождении нескольких молодых парней, двое из которых с большим трудом тащили наверх большую тяжелую дубовую лохань, другие несли ведра, из которых поднимался пар.

— Ну что? — раздраженно спросила Элдред. — Где ее поставить?

— Думаю, мы поставим ее на то место, где она и останется, вон в том углу.

— Она останется?! — воскликнула потрясенная старуха.

— Конечно, — спокойно ответила Уинн. — Зачем таскать такую тяжелую вещь вверх-вниз каждый день, когда здесь для нее места более чем достаточно? Нужно будет носить только воду — Поставьте ее вон там, — приказала Элдред ухмыляющимся парням. — Затем вылейте воду и убирайтесь!

Уинн ласково улыбнулась старухе и сказала:

— Я выбрала материю на платья. Мы можем начать завтра, когда я вернусь после поиска трав для аптеки. Ты принесла мне мыло?

— Да, принесла, — ответила Элдред и погнала вниз замешкавшихся парней. — Горлопаны, бездельники, — ворчала она.

Уинн быстро разделась и заколола косу наверх, говоря при этом:

— Эта рубашка порвана, потому что я оторвала от нее кусок, чтобы перевязать руку девочке. Мне нужен материал для пеленок и рубашечек для моего сына. — Она влезла в лохань и быстро села в нее. — Ахх-х! Как приятно вновь очутиться в теплой воде! Дай мне мыло и оставь простыню для вытирания. Я вымоюсь сама.

— Тогда я пошла спать, — проговорила Элдред, с улыбкой глядя на Уинн. — Купаться ночью да еще в ноябре! — И она поспешно стала спускаться вниз.

Когда старуха ушла, Уинн услышала на лестнице шаги Эдвина Этельхарда, и он появился в комнате.

— Элдред сказала мне, что ты хочешь искупаться. Я присоединяюсь к тебе. — Он стал снимать одежду — Она поражена тем, что ты моешься почти каждый день.

— Разве саксонцы не моются регулярно, мой господин? — спросила Уинн. Она не была уверена, уместно ли будет ее смущение, но тот факт, что, едва зная ее, он вчера вечером овладел ею, делал ее скромность ненужной. К тому же она замужняя женщина и знает, как выглядит мужчина.

— Думаю, это зависит от человека, — ответил Эдвин. — Некоторые моются регулярно, другие нет.

— А вы? — Она подняла на него глаза.

— Да, — сказал он и встал в лохань, усаживаясь против нее. — Мне отвратителен запах немытого тела. — Он спокойно посмотрел на нее, но его глаза смеялись.

— Вы нашли что-нибудь смешное, мой господин? — спросила она едко.

— Да, — ответил он и усмехнулся.

— Что?

— Ты очень плохая рабыня. Ты просто ужасная рабыня, — проговорил он, еще раз усмехнувшись.

— Я не раба, — закричала она, переполняемая гневом.

— ТЫ, может быть, и не родилась рабой, Уинн, но сейчас ты на законном основании рабыня, моя рабыня. Однако ты ведешь себя скорее как жена, а не рабыня. Ты крепкой хваткой взяла мой дом. Я заметил, что слуги называют тебя госпожой. Даже мой младший сын и его женщины относятся к тебе с таким же уважением, как если б они обращались с моей женой.

— Это потому, мой лорд Эдвин, что я жена. Жена Мейдока из Пауиса и нахожусь в вашем доме против своей воли. Говорите и делайте что хотите, но вы не можете это изменить, потому что это правда. Я никогда добровольно не покорюсь вам. Пока я в вашем доме, я буду с уважением относиться к вам, потому что вы, как я уже сказала вашему сыну сегодня вечером, хороший хозяин.

Он не обратил внимания на взрыв ее чувств и весьма прозаически попросил:

— Помой меня, дорогая. Вода стынет, мы скоро простудимся. — Он повернулся к ней спиной.

«Мужчины, — раздраженно подумала про себя Уинн. — Они признают лишь то, что хотят признать, но это не имеет значения». Она не была рабой! Ни его, ни чьей-либо! Однако Уинн не могла не задуматься над тем, почему Мейдок еще не отыскал ее. Она не забыла замечания Болдера Армстронга сегодня после ужина. Уинн никогда не сомневалась, что Мейдок и его предки были волшебниками. Почему же он не приехал к ней? Почему ее поймали в эту довольно уютную клетку? Почему человек, который держит ее в ней, привлекает ее к себе все больше и больше, несмотря на краткое знакомство?

— Нежнее, дорогая, — предупредил он. — Ты сдерешь мне кожу с плеч.

Сумасшествие! Это какое-то сумасшествие, гневно размышляла про себя Уинн. Как такое могло с ней случиться? Она была счастлива и довольна, будучи женой Мейдока. И вот так внезапно очутиться рабыней этого очаровательного человека. Это приводило… приводило… приводило ее в ярость. Почему? Почему? Она плескала водой на намыленные плечи Эдвина Этельхарда. Сердиться не было смысла. Она своими руками разрушила свою счастливую жизнь с Мейдоком, не согласившись с его мнением о Брайсе. Теперь она страдала за свой порыв.