Такое долгое странствие - Рохинтон Мистри

всегда только и твердит: терпение, терпение? И что это за «последнее средство», о котором она так не хочет говорить? Я больше так не выдержу, не могу лежать ночи напролет без сна, тревожась о Сохрабе, Густад тоже страшно переживает, хотя не признает этого, повторяя “у меня только один сын”, а я вижу боль у него в глазах каждый раз, когда смотрю на него.

Но если я собираюсь выполнять указания мисс Кутпитьи, то сейчас самое время», – думает она, однако колеблется, пока вечером, закончив выгуливать во дворе Капельку, мистер Рабади не звонит в дверь Ноблов. Как только Дильнаваз открывает дверь, собака заливается пронзительным лаем.

– Чоп рэ[287], Капелька! – прикрикивает на нее мистер Рабади. – Веди себя прилично с тетей Нобл. Она нервная. А ваш муж дома?

– Нет.

– О, – растерянно, но с явным облегчением восклицает он. Как раз перед тем, как позвонить в дверь, он прочел предписанную недавно дустурджи Барией молитву об укреплении праведности. – Тогда могу я поговорить с вами?

– Слушаю вас.

Ее короткий сухой ответ немного смутил его.

– Видите ли, я вовсе не заинтересован в ссорах и склоках. Мы живем в одном доме, и это ни к чему. Говорю чистосердечно и надеюсь, что вы так же чистосердечно примете мои слова и удержите своего сына. – Уверенность в себе росла у него пропорционально количеству произнесенных слов.

Дильнаваз перенесла вес тела на другую ногу.

– Удержу своего сына? Это от чего же?

– Прошу вас, khaali-pili[288], не притворяйтесь. Ваш сын бегает за моей дочерью, держась за сиденье ее велосипеда. Весь дом это видит, и это выглядит нехорошо.

– Что за дурацкий разговор? – Любимая фраза Густада, как она сочла, была здесь уместней всего. – Я не поняла ни слова из того вздора, который вы тут нагородили.

– Вздора? Тогда спросите у собственного сына! Что я, по-вашему, дурак, что ли? Он держится за сиденье, и весь дом наблюдает, как он бежит за Жасмин, касаясь рукой ее ягодиц! Это выглядит неприлично, мягко выражаясь! – Он погрозил пальцем, что не понравилось Капельке, она снова разразилась лаем.

Из глубины квартиры показался Дариуш, посмотреть, не нужна ли матери помощь. Уезжая рано утром, Густад положил руку ему на плечо и сказал наполовину в шутку, наполовину всерьез:

– Ты – моя надежа и опора. Остаешься за главного, береги мать и сестру.

– Да вот он сам! – закричал мистер Рабади. – Спросите его прямо сейчас! Спросите, кладет он руку на ее ягодицы или нет! Только прямо сейчас, в моем присутствии!

«Ну, с меня довольно», – подумала Дильнаваз.

– Если хотите знать мое мнение, то прямо сейчас вам следует уйти. Слишком много чуши мы от вас наслушались. – И она попыталась закрыть дверь.

– Khabardaar![289] – закричал мистер Рабади, толкая дверь обратно. – Относитесь к соседям с уважением! Я еще не закончил говорить и…

Дариуш, очень серьезно восприняв оказанное отцом доверие, с треском захлопнул дверь. Мистер Рабади отпрянул назад и упал, споткнувшись о Капельку. Отряхнув с себя пыль, он через дверь пригрозил подать две жалобы в полицию: одну за нападение, другую – за приставания к его Жасмин. А также мысленно сделал заметку на память: сходить к дустурджи Барии при первой же возможности и рассказать ему о неожиданных осложнениях.

– Не надо было так захлопывать дверь, – сказала Дильнаваз, втайне гордясь сыном. – Но что это он несет насчет своей jaari-падайри?[290]

Вид у Дариуша был немного пристыженный.

– На самом деле она не толстая. Просто ей нужна помощь, чтобы научиться кататься на велосипеде. Сохранять равновесие, когда она крутит педали. Другие ребята устают уже после первого круга. Им выносливости не хватает. Поэтому она просит меня.

– Ты что, не помнишь, что тебе говорил отец? Рабади чокнутый, и нам не нужны неприятности с ним. – Больше, чем чокнутый, мысленно добавила она, он на все способен. – Обещай мне, что ты больше и близко не подойдешь ни к ней, ни к ее отцу. Особенно к отцу. – Стоит только вспомнить взгляд, которым он посмотрел, когда Дариуш подошел к двери, – упаси Господь. Совершенно безумный взгляд.

Теперь все обретало смысл. Рошан все больше и больше худела, и куда же уходило все ее здоровье и ее вес, если не к дочке идиота-собачника? Кто толстел день ото дня? Мисс Кутпитья была права, квасцы указывали непосредственно на Рабади!

К пущему удовлетворению Дильнаваз игла подозрений сшила дело воедино. И у нее созрел план. Прежде всего приготовить смесь. Это нетрудно. Но мисс Кутпитья сказала, что этой смесью нужно смазать ему голову. Вот это была самая сложная часть.

IV

После полуночи Густада разбудила рука, коснувшаяся его плеча.

– Простите, – сказал багажный пассажир, – хотите прилечь там, наверху?

– А как же вы?

– Я выспался. Посижу на вашем месте.

– Спасибо, – ответил Густад. С затекшими руками и ногами, с болью в каждом суставе ему было трудно вскарабкаться наверх. Мужчина помог ему. Густад сделал рывок и благополучно растянулся на багажной полке. Сквозь сон он с тревожным сомнением вспомнил словно бы ощупывающие руки парня, но было так приятно оказаться в лежачем положении. Негнущееся тело расслабилось. Покачивание поезда успокаивало. Оно напомнило ему о другом поезде. Давным-давно. С Дильнаваз. В их медовый месяц…

Он дремал, то проваливаясь в забытье, то выныривая. Ему наполовину снилось, наполовину он воображал себе, что они с Дильнаваз в купе, двадцать один год тому назад. На следующий день после свадьбы. Нетерпеливые в своей маленькой спаленке на колесах, не желающие ждать пункта назначения, гостиницы…

Рука, гладящая бедро Густада. Она поднимается к паху, нащупывает его уплотнившийся член, он поощряет ее не останавливаться. Пальцы блуждают по пуговицам его ширинки, находят одну и протискивают ее через петельку. Потом другую. И тут Густад осознает, что больше не спит.

Притворяясь спящим, он, кряхтя, поворачивается на бок и ударяется при этом плечом. Остаток ночи его никто не беспокоил.

Ближе к рассвету становится холодно. Более низкие широты остались позади. Мечтая об одеяле, о том, чтобы оказаться в своей постели, он обхватывает себя руками, подтягивает колени к животу и снова засыпает.

Его разбудил свет, проникший через вентиляционную решетку. Ощущение тепла на лице перенесло его в другое время. Вдруг все сомнения насчет поездки в Дели рассеялись, как ночная тьма, оставшаяся где-то там, на убегающих назад рельсах. «Мы с Джимми во дворе, молимся. Первый свет дня осеняет нас. Наконец мы все выясним между собой и исправим».

Густаду казалось, что последние мили поезд преодолевает невыносимо медленно. На следующей остановке он