Прекрасные дьяволы - Ева Эшвуд

больше, и я делаю глубокий вдох.

– Да, – отвечаю я. – Иногда.

– Ладно. Не могла бы ты сказать, что она могла принять сегодня?

Я качаю головой.

– Хм… Я не знаю. Она всякое употребляет. Все, что получается достать. Но меня сегодня здесь не было. Я не знаю, что она приняла.

Другой парамедик расспрашивает соседку, как давно она обнаружила Мисти и видела ли она ее днем. Еще двое остаются возле тела Мисти, пытаясь привести ее в чувство, а я не могу оторвать от нее глаз. Что бы они ни делали, Мисти остается неподвижной, бледной и безжизненной.

В конце концов, они отстраняются и обмениваются взглядами.

– Простите, – говорит один из них, поднимая на меня глаза. – Мы ничего не можем сделать.

– Время смерти? – спрашивает другой, но я не слышу ответа.

Ноги подкашиваются, внезапно отказываясь выдерживать мой вес. Если бы не Рэнсом, стоящий рядом и поддерживающий меня, я бы рухнула на пол. Но он продолжает обнимать меня и прижимать к себе, пока я отчаянно хватаю ртом воздух, пытаясь сосредоточиться на дыхании.

– Эй, – шепчет он, его сильные руки сжимаются еще крепче. – Я здесь. Все хорошо.

Я качаю головой, по лицу текут слезы. Нет. В этом нет ничего хорошего. Единственная мать, которую я когда-либо знала, мертва, и все, что я могу делать, это смотреть, как парамедики укладывают ее тело на носилки и выносят из дома.

– Мне очень жаль. – К нам подходит женщина-парамедик, что разговаривала с нами ранее. – Но нужно, чтобы ты проехала с нами для опознания тела.

Тела.

Ведь это все, чем теперь является Мисти. Просто безжизненное тело. Еще одна мертвая проститутка в городе, где такое случается слишком часто.

Все, что я могу сделать, – это кивнуть. У меня перехватило горло и пересохло во рту. Когда мы покидаем дом, в котором я выросла, все как в тумане. Рэнсом помогает мне забраться на его мотоцикл и просит держаться. Когда я едва успеваю двинуться, чтобы сделать это, он хватает меня за запястья и оборачивает мои руки вокруг своей талии, нежно сжимая мою ладонь.

Мы мчимся в морг, и даже от одной мысли об этом слове у меня снова и снова сводит желудок.

Когда добираемся туда, я с удивлением вижу, что Мэлис и Вик уже ждут нас. Рэнсом, должно быть, отправил им сообщение, когда выходил из дома. Ни один из них ничего не говорит, но три брата постоянно стоят у меня за спиной, пока я занимаюсь бюрократическими процедурами, связанными с тем, что необходимо сделать после чьей-то смерти.

Я стараюсь как можно лучше отвечать на вопросы об имени Мисти и дне рождения. Рассказываю историю о том, как мне позвонила соседка и я примчалась к ней, и о том, что я не видела Мисти пару дней.

Я не упоминаю о нашей ссоре или о том, как сказала ей, что между нами все кончено, но это все равно давит мне на сердце.

Чувствую себя роботом, выполняющим свои обязанности, отвечая на вопросы, заполняя формы, делая то, что мне говорят.

Все это занимает несколько часов.

Или, по крайней мере, мне так кажется. Каждый раз, когда я думаю, что конец близок, находится еще одно дело. У меня даже не получается раздражаться по этому поводу, ведь все, что я чувствую, – это горе, вина и сожаление. Эти чувства внутри меня, сводят с ума, разрывают сердце на части.

Мы с Мисти никогда не были близки, но мне до сих пор кажется ужасным, что мы расстались на такой ноте.

Когда меня наконец отпускают, пообещав, что мне позвонят, если им понадобится что-то еще, я стою на тротуаре перед зданием вместе с ребятами. Они все это время были со мной, и я им чертовски благодарна за это.

– Пойдем, солнышко, – произносит Мэлис, кладя руку мне на поясницу. – Мы тебя отвезем.

Я просто молча киваю, и они усаживают меня в машину, в которой приехали Мэлис и Виктор.

Вместо того, чтобы отвезти меня домой, они привозят меня на свой склад, и я с облегчением рассматриваю знакомое пространство, когда мы заезжаем в гараж. Последнее, чего я сейчас хочу, – это остаться наедине со своими мыслями.

Они заводят меня внутрь и усаживают на диван. Вик наливает виски и вкладывает стакан мне в руку.

На самом деле я не делаю ни глотка, просто держу его, позволяя ощущению прохлады стакана и острому аромату виски удерживать меня в этом моменте. Я чувствую себя такой оцепеневшей, такой потерянной.

Мэлис приседает передо мной, и его по обыкновению суровые черты лица становятся мягкими и обеспокоенными. Его глаза изучают мое лицо. Затем он кладет ладони мне на щеки, вытирая слезы, которые, кажется, не хотят останавливаться.

– Солнышко, – бормочет он. – Что тебе нужно?

Я моргаю, глядя на него, и мне кажется, будто я вижу его по-настоящему впервые за сегодняшний день. Несмотря на то, что я так много говорила за последние несколько часов, мой голос все еще звучит хрипло и дрожит, когда я произношу:

– Ничего. Мне ничего не нужно.

– Это неправда. Ты выглядишь так, будто вот-вот развалишься на части. Что мы можем сделать?

Я высовываю язык, а на губах появляется соленый привкус от слез.

– Я не…

Из груди вырывается тяжелое рыдание. Я чувствую, что внутри меня заперто слишком многое, но в то же время ощущаю пустоту. Онемение. Темное, тяжелое, тошнотворное чувство расползается по моим конечностям, и у меня возникает ужасное предчувствие, что если оно достигнет сердца, то переутомленный орган полностью перестанет биться.

Я не хочу, чтобы это случилось. Не хочу затеряться в этом гнетущем океане оцепенения.

Я хочу почувствовать что-то хорошее.

Рэнсом подходит к Мэлису, а Виктор встает с другой стороны от него, и все трое пристально смотрят на меня. Запах виски щекочет мне нос, вызывая воспоминания о другом разе, когда все трое вот так пристально смотрели на меня в этой самой комнате.

Но тогда в их глазах не было беспокойства. В них был жар.

Вот чего я хочу. Я хочу вернуться в ту ночь, когда все казалось таким чертовски идеальным.

– Я… – По моему телу пробегает дрожь, и я обхватываю себя руками, глядя на парней умоляющими глазами. – Мне нужно, чтобы вы заставили меня кончить. Заставьте меня почувствовать что-то еще, кроме этой боли.

38. Уиллоу

В глазах Мэлиса горит желание, неоспоримое и сильное, а еще нечто гораздо больше. Стремление защитить. Собственничество.