Стервец - Орис Хант

победу уменьшались, а мои наоборот.

И тут я сделал ещё одну херню. Вместо того чтобы сохранять напор и продолжать избивать Фамильяра, а он уже явно был в шаге от нокаута, я решил спустить его с лестницы и вернуть себе колун.

До сих пор не могу понять, что мной двигало. Потому что это дало Фамильяру ещё один шанс убить меня, и в этот раз меня спасло чистое везение.

Штука в том, что на вытаскивание топора у меня ушло секунды две, а этого как раз хватило, чтобы Фамильяр успел приземлиться на первом этаже и начать приходить в себя. Счёт пошёл на секунды. Если б я спустился по лестнице, Фамильяр выстрелил бы меня практически в упор и потому наверняка попал. Я же решил перемахнуть через ограждение и напасть из коридора – это в итоге дало мне нужное мгновение: я заметил, как Фамильяр ищет меня наверху. Но потом он обнаружил, что я нападаю из коридора, и прицелился.

Дальше сыграли инстинкт и везение. Я вдруг понял, что мне нужно развить максимальную скорость и не тормозить для удара, а это возможно только если я ударю мимоходом. И вот я побежал, перекинул оружие в левую руку, прогремел выстрел, а через мгновение лезвие колуна вошло в плоть.

Я рассказываю уже довольно долго, но по факту бой секунд тридцать, наверное, занял.

Фамильяр умер мгновенно: топор вошёл почти в середину грудной клетки. Позже я узнал, что разрубил ему сердце.

Пришло осознание: я только что убил человека. И не абы кого, а своего хорошего знакомого, который был пусть и не совсем психически здоровым, но неплохим человеком. Однако, хотя во мне играл адреналин, мыслил я трезво.

Я стал избавляться от следов. Колун выдернул и воткнул в поручень лестничных перил. Затем вернулся в комнату на втором этаже, взял пистолет и зарядил его – зачем я это сделал, расскажу дальше. После пошёл в подвал и вытащил канистры с бензином, которым Фамильяр заправлял генератор. Тщательно облил окно, через которое залез, затем весь свой путь – короче, где мог наследить. Если вам интересно, труп Фамильяра я не трогал. Остатки бензина потратил на гараж и сарай, откуда брал топор. Затем пролил дорожки от дома и сарая и поджёг.

Кстати, вот вам польза курения: у курильщика всегда с собой либо спички, либо зажигалка. Так что если ему надо что-нибудь поджечь, трудностей не возникнет.

Затем я вернулся в «Стаю», по пути выпил залпом полбутылки водки и оставшийся вечер провёл в компании байкеров.

Вторая часть истории закончена. Вопросы будут?

Диа и Скрипач задумчиво переглянулись друг с другом.

– М-м-м… Я понял твою мотивацию и хоть в целом решения одобрить не могу, понять, почему ты так сделал, способен, – сказал Скрипач. – Однако есть момент, который мне интересен с точки зрения… хм… тебя как человека. Что ты почувствовал, когда убил Фамильяра?

– Ты имеешь в виду, кайфанул ли я от убийства, ужаснулся или опечалился?

– Вроде того, – кивнул Скрипач.

– Хм… Знаешь… когда я был в доме, я сосредоточился на выживании. На подготовке, сражению, избавлению от следов. Когда возвращался в город, не думал вообще ни о чём. Но потом, осмысляя произошедшее… я почувствовал что-то вроде… удовлетворения. Как от сделанного дела. А сама смерть… возможно, не вызвала вообще никаких эмоций – ни хороших, ни плохих.

Корд посмотрел на Дию. Она сидела молча, помешивала ложечкой давно остывший и не начатый чай.

– А если бы тебе дали возможность всё переиграть, стал бы ты совершать убийство? – задал ещё один вопрос Скрипач.

Корд улыбнулся.

– Видишь ли, мы живём в мире без машины времени. Что сделано – то сделано, а предполагать не осуществимые теперь варианты действий считаю бессмысленной тратой времени.

Скрипач кивнул.

– Вопросов больше нет? – уточнил Корд. – Можно переходить к финальной части рассказа?

Диа подняла взгляд на мужа:

– Да.

4

Дело выгорело. Буквально: пожар был настолько силён, что спалил вообще все возможные следы, я на подобное даже не рассчитывал. А Бивень и некоторые другие байкеры подтвердили, что я весь вечер бухал как не в себя. Морта как свидетеля я решил не задействовать, потому что знал, что он может пригодиться мне позже.

Дальнейшее вы знаете: дело Стервеца закрыли. Но я догадался, что Форс меня раскусил, и пытался понять, что делать дальше. Разумеется, убивать я его не хотел, хотя пистолет забрал как раз для подобной цели. Но Форс своими действиями дал понять, что вредить мне не намерен. Ну, я и успокоился.

Проблема возникла четыре месяца спустя, когда Фламинга публично усомнилась в смерти Стервеца. Это было странно, ведь она же фактически финализировала историю маньяка, да и помогла нам оправдать Шефа в глазах общества. В общем, я решил с ней потолковать, а там и узнал, кем она была. Собрался ли я её убить за то, что она, похоже, вела небольшую кампанию мести мне в своих статьях? Нет. Зачем? У нас свобода слова так-то, каждый может писать что хочет. А если учесть, что мне её статьи вреда не нанесли, даже делать ей гадости я не собирался.

Однако понял: пришло время поговорить с Форсом насчёт их отношений. Диалог прошёл удачно, мы поняли друг друга. Вот только в этот же вечер Фламингу убили. И, будто этого мало, оставили на её теле указание, что Форс может быть причастен к её смерти и что он стопроцентный крот.

Как мог я пытался сохранить Форсу работу. Из расследования убийства журналистки его, понятное дело, исключили, но вот его увольнение было мне не на руку. Парадокс, да? Ведь если он будет на работе, то сможет раскрыть убийцу Фамильяра, то есть меня, значит, я вроде как должен радоваться его увольнению? А вот нет. Если бы Форс лично предъявил Шефу убийцу его сына, мне пришёл бы конец, без вариантов. Шеф подключил бы все свои связи, возобновил бы дело и стёр меня в порошок, а Форсу вернул бы работу, а может, и медаль ему запросил.

Я понимал, что с Форсом пора кончать.

Морт помог мне с местом казни – им стало овощехранилище, где в нескольких ячейках Бивень хранит припасы для бара. Конечно, мы не стали пользоваться ключами от них – Морт взломал замок в другой ячейке и всё там подготовил. Естественно, в перчатках.

Сегодня я поехал к Форсу. Как ты помнишь, Диа, после его увольнения я регулярно его навещал. Это были не просто дружеские посиделки. В день смерти Фламинги он