Риф Скорпион (Сборник) - Артур Омре

— Не надо ничего объяснять, — сказал я. — Вы говорили мне правду. Важно только это.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Почему?

— Не знаю, — ответил я.

Я действительно не знал, почему это так важно. Просто я не мог думать ни о чем другом. Мне хотелось сказать ей об этом, прокричать, пропеть, но вместо этого я закурил с непроницаемым выражением на физиономии.

— Мне жаль, что так вышло, — мягко сказал я.

С минуту она помолчала, потом говорит:

— Что делать? У него не было шансов на спасение. Думаю, они знали, что он в доме, так что любая попытка побега была обречена на провал.

Она с отсутствующим выражением поглядела на длинный столбик пепла на конце своей сигареты, поискала глазами пепельницу. На полке, прибитой к переборке над ее койкой, стояла пустая жестянка из-под сгущенки, которая служила мне пепельницей. Я протянул ее Шэннон. Она попыталась улыбнуться. У меня дух захватывало от одного ее вида. Я уселся на пол, привалившись спиной ко второй койке, так что мое лицо было на уровне ее лица.

— Почему он ничего вам не рассказал? — спросил я.

— Думаю, ему было стыдно. Билл, он же не был преступником. Он вообще был честным человеком. Но сумма была так велика, и ею было так просто завладеть, и никто не узнал бы. Он не смог устоять.

— Мерзость какая, — сказал я.

Она чуть повернула голову и посмотрела мне прямо в глаза.

— Вы, конечно, убеждены, что я должна была заподозрить неладное. Ведь надо быть полной идиоткой, чтобы не понять, что он не говорит мне всей правды. Так вот, не стану отрицать — у меня были подозрения. В общем-то, я обманывала вас, повторяя его версию событий, я и тогда боялась, что это неправда или не вся правда. Но что мне было делать? Сказать вам, что подозреваю своего мужа во лжи? Но разве я была обязана вам большим, чем ему? Разве восемь лет замужества ничего не значат? А то, что раньше ой никогда не лгал мне и всегда был удивительно добр ко мне? Я бы и теперь поступила так же. Думайте что хотите.

— Если вы желаете узнать заключение присутствующего здесь судьи, то я все для себя решил. Когда-нибудь я скажу вам свое мнение обо всем этом.

Когда «когда-нибудь»? В лучшем случае нам осталось жить пять дней.

— Погодите, Билл, — прошептала она, — вы еще не все знаете. Сейчас вы, конечно, решите, что я полная дура. Дело в том, что самолет упал не на пути туда, а на пути обратно.

Действительно, об этом я как-то забыл.

— Я знаю, он летел в Санпорт.

— Нет, не в Санпорт. Он хотел приземлиться где-нибудь на побережье Флориды, уничтожить самолет и исчезнуть. Теперь понимаете? Он хотел бросить меня.

До меня дошло.

— А вы отправились бы в Гондурас, думая, что он уже там. А не найдя его, решили бы, что он погиб? Упал в залив или разбился где-то в джунглях?

— Да, — сказала она с горькой усмешкой. — Но убедить в этом он хотел не меня. Меня он просто продал…

— Вот оно что! — Тут я действительно все понял. — Если бы Баркли и его люди ухитрились выследить вас в Гондурасе, они тоже решили бы, что он погиб. Вот что ему было нужно. Верно?

Она кивнула.

— Может быть, втянувшись, человек перестает замечать, что делает мерзости?

— Он был напуган. За ним так давно охотились… Наверное, что-то в нем надломилось.

— Но бросить вас без средств в чужой стране!

— Дело обстояло не совсем так, — сказала она. — Видите ли, деньги были не в самолете. Я думала, что они там, но на самом деле они были в сумке, которую я должна была взять с собой в Гондурас. Не так все просто, Билл. Он собирался бросить меня и обмануть доверие своего друга, того, что купил самолет, но хотел, чтобы у меня были деньги. Может быть, для него это было вроде шахмат. Я — фигура, которой надо пожертвовать, чтобы выиграть партию.

«А может быть, этими деньгами он хотел откупиться от своей совести», — подумал я, но ничего не сказал. Маколи так и остался для меня загадкой.

Вдруг глаза ее наполнились слезами, и она тихонько заплакала.

— Вам, наверное, трудно понять, почему, зная все это, я все-таки вам не позвонила?

— Разве это важно? — спросил я.

У нее, видно, комок подступил к горлу. Прижав ладони к щекам, она медленно проговорила:

— Я не могу объяснить вам, почему я так поступила. Когда он мне рассказал все, я решила уйти от него. Но не смогла бросить его в беде.

Я опять попытался представить себе Маколи, и опять у меня ничего не вышло. Как можно внушить ей такую преданность и при этом вытворять то, что вытворял он? Ей я этого не сказал, потому что не хотел причинить ей боль. Он наверняка убил водолаза или убил бы позднее, если бы тот сам не погиб при аварии самолета. По его плану никто не должен был знать, что он остался в живых. Наверное, он укокошил этого беднягу, как только тот поднял алмазы со дна лагуны в Мексике. Меня он тоже убил бы так или иначе.

Для него это было единственным выходом из положения. Он не хотел, чтобы его жена узнала, во что он вляпался. Прежде чем мне отправиться на дно к самолету, ему пришлось бы сказать мне, что там искать, так что, скорее всего, я упал бы за борт следующей же ночью. «Хорош, — подумал я, — сунул в дерьмо палец и, поди ж ты, увяз по самые уши».

— Как вы думаете, есть у нас какие-нибудь шансы на спасение? — спросила она.

Я не знал, что ей ответить. Они собираются убить нас, это ясно как день. Бежать? В открытом море от пары бандитов, которые не спускают с нас глаз? Даже если нам удастся избавиться от них, что тогда? Меня разыскивает полиция. Скоро и ее тоже будут искать. Нам некуда податься. Мы в ловушке с двойными стенами.

Тут я подумал еще кое о чем, что было кошмарнее всего.

— Вы действительно знаете, где самолет? — спросил я. Она кивнула.

— Он мне подробно рассказал. И я все запомнила, слово в слово.

Меня мучили сомнения. Она считает, что знает, как найти самолет. Баркли тоже убежден в этом. Похоже, я — единственный на борту, кто имеет реальное представление о том, как велик Мексиканский залив и как мал самолет. Если не знаешь точного местонахождения в пределах нескольких сотен ярдов, можно проискать тысячу лет и так ничего и не найти.

Конечно, мне было все равно, найдут они свои проклятые алмазы или нет. Дело не в этом. Если они их не найдут, Баркли решит, что она что-то от них утаивает. Я вспомнил, как он сказал со значением: «Что было бы с ней, если бы она не знала ответа на вопрос?» При одной мысли об этом мне стало нехорошо.

— Он не показывал вам это место на карте? — спросил я. — Может быть, он нарисовал какую-нибудь схему?

— Нет, — сказала она. — Но он говорил, что самолет затонул рядом с отмелью, которая находится примерно в пятидесяти милях от рифа Скорпион в направлении норд-норд-ост. Отмель эта примерно в полмили шириной и тянется с севера на юг. Самолет затонул в двух милях к востоку от нее.

— Там белая вода или он просто видел отмель с самолета, прежде чем тот упал?

— Этого он не сказал.

В каюте наступила тишина, которую нарушал только шум волны, захлестывающей палубу. Плохо дело. Уж больно все шатко и ненадежно. Во-первых, нет уверенности в том, что Маколи правильно определил свое местонахождение. Потом, достаточно ли там мелко, чтобы были буруны, которые могут послужить нам ориентиром? Если он просто видел сверху, что вода там иначе окрашена, нам это место ни в жизнь не найти. К тому же точно определить свои координаты и расстояние до отмели, выбираясь из тонущего самолета и спуская надувной плот, — дело почти невозможное; в таком случае у него должны были быть просто выдающиеся способности.

Я постарался успокоить себя. Видимо, он кое-что понимал в прокладке курса, раз решился лететь через залив. Он указал местоположение данной точки относительно рифа Скорпион, значит, риф он наверняка видел. Самолет проходит пятьдесят миль всего за несколько минут, так что большого отклонения от курса тут быть не могло. Участок белой воды, должно быть, приметный. Он собирался пойти туда на яхте. Наверное, знал, что делает.

Тут я вспомнил еще кое о чем.

— Послушайте, — говорю. — Баркли говорил, что это место западнее рифа Скорпион. Вы уверены, что сказали ему, что оно лежит к востоку?

— Да. Он, должно быть, неверно понял. Я сказала: «Норд-норд-ост».

— Минуточку, — сказал я и отправился в кормовую часть каюты, где у меня остались карты.

Барфилд все еще был на палубе. При помощи навигационной линейки я проложил линию под углом 22° от рифа Скорпион, отметил циркулем пятьдесят миль, пользуясь масштабом карты, и сделал отметку на линии. И не поверил своим глазам. Там не было никакой отмели. В ближайшей к этому месту точке, где производилось зондирование, была указана глубина сорок пять морских саженей. Мне стало еще больше не по себе.

Дальше по линии на расстоянии двадцати — двадцати пяти миль были Северные шельфы, обширный район мелководья, где даже была указана глубина в три морских сажени (зондирование было произведено в 1907 году). Может быть, он это имел в виду? Тогда нам ни за что не найти самолет.