Русская дива - Эдуард Тополь

Всех, кто подкатывал к ней с флиртом, Седа мгновенно остужала презрительным взглядом своих узеньких рысьих глазок и несколькими непечатными выражениями из лагерного лексикона. Обычно, эти выражения носили характер крайне обидный для мужской гордости, и после такого грубого отпора как любители, так и профессионалы приходили к одному и тому же короткому заключению: «ну ее на…!»

Но ехать-то надо!

Десятки людей — и каких людей! — уже имея на руках заветные выездные визы, вместо того, чтобы уже таки заняться бизнесом в Тель-Авиве, или гулять по чистым улицам Вены, или загорать на солнечных итальянских пляжах Остии и Ладосполя, были — ради отсрочки отъезда — вынуждены лежать в советских больницах с фиктивными воспалениями легких, липовыми микро- и макроинсультами, самопальной желтухой и поддельной кровью в моче. И — главное — без всякой надежды на выздоровление!

Майор Седа Ашидова, маленькая, весом сорок пять килограммов, татарка, или, как образно выражались некоторые заинтересованные лица, «п…а с погонами», вдруг сделала то, что не смогли сделать самые крутые ястребы в Политбюро КПСС, — осадила эмиграцию. Не остановила, конечно, но, закупорив Московскую грузовую таможню, резко снизила количество отъезжающих.

И тогда было высказано подозрение, что, поскольку Седа была начальницей женского лагеря, то она, скорее всего, лесбиянка. И к Седе на пробу были посланы несколько баб самого разного калибра и профиля. Но и эту породу женщин Седа, в силу своей прежней должности, распознала с первого взгляда и выставила из своего кабинета выражениями еще более звучными, чем при общении с мужчинами. И тогда догадались: «Седа — целка!» И — стон пошел по кругам еврейской эмиграции.

— Слушайте, что может быть страшней целки-майора КГБ?! — причитали одни.

— Чтоб у нее там не только засохло, но и бурьян вырос! — говорили другие.

Но что бы кто ни говорил — это не имело никакого практического значения. Седа Ашидова на посту начальника Московской городской таможни встала не только костью в горле еврейской эмиграции, она стала национальным вызовом. Или — еще одним испытанием, которое Бог послал всем евреям России.

Но так же щедро, как Он посылает нам испытания, так, надо отдать Ему должное, Он порой дарует и избавление от них.

На этот раз избавление ввалилось в кабинет Седы шумной толпой лилипутов из единственного в Европе профессионального театра лилипутов «Мечта», состоявшего на балансе Московской филармонии. Будучи людьми наглыми и беспардонными (и превосходящими в этом и евреев, и цыган, вмеcте взятых), лилипуты вломились в кабинет Седы не только не постучав, но даже не поздоровавшись. И немедленно устроили дикий тарарам и представление.

— Не пускай его!

— Останови его!

— Сделай что-нибудь, чтобы он не уехал!..

Одна лилипутка, удивительно похожая на диснеевскую Белоснежку, взобралась на письменный стол Седы и, скрестив свои ножки в мини-юбке, зашептала Седе на ухо:

— Я подложила ему в багаж бриллианты. В коробку с зубным порошком. Конечно, не настоящие, но ты можешь сказать, что настоящие, и задержать его за провоз контрабанды. Ну пожалуйста! Что тебе стоит! Мы же погибнем без него!..

А в это время кто-то из лилипутов играл на скрипке что-то щемящее-жалостливое, еще кто-то ходил на руках по подоконнику и кричал: «Если он уедет, я сделаю кульбит за окно!», — а трое плачущих пигмеев бесцеремонно уселись в углу кабинета прямо на пол, открыли бутылку вина «Кахетинское» и, размазывая слезы по щекам, стали пить прямо из горлышка.

Седа растерялась. Впервые в жизни она имела дело с людьми, которые были не выше нее ростом, а чуть ли не в два раза ниже. И к тому же эти полудети не просили ее пропустить чей-то багаж, а, наоборот, просили задержать…

— Кого задержать?… Кто вы такие?… — растерянно спрашивала Седа.

— Нашего директора! — всхлипывая, сказала ей крохотная Белоснежка, сидевшая перед ней на письменном столе. — Мы артисты театра «Мечта», единственного в Европе профессионального театра лилипутов! Он создал этот театр, он собрал нас со всей страны, а теперь уезжает! — И лилипутка опять зарыдала, смешно утирая крупные слезы своим крохотным, кукольным кулачком.

— А что? — осторожно спросила Седа. — Он еврей?

Она никогда не думала, что и среди лилипутов есть евреи.

Но, с другой стороны, почему бы и нет?

— Ну, конечно, он еврей! — сказал сбоку какой-то смазливый гномик, похожий на принца. Даже в цилиндре он был не выше письменного стола. — Кто еще может додуматься назвать «Мечтой» театр лилипутов? И поставить в нем «Анну Каренину»!

— У нас были аншлаги даже в Англии! — сказала Белоснежка. — Пожалуйста, не выпускай его! Ну что тебе стоит? Он же негодяй — до сегодняшнего дня ничего не говорил нам о своем отъезде!

— Если он уедет, нас закроют! — трагически заявил плотный коротышка в красном бархатном камзоле и фетровой шляпе с пером, и все лилипуты зарыдали уже просто хором.

«Ну, в конце концов, — подумала Седа, — я могу задержать им какого-то лилипута дней на десять. Но ведь не больше…»

— Хорошо. Допустим, я задержу его на пару недель, — сказала она, улыбнувшись, кажется, впервые в жизни. — Но вам же это не поможет!

— Поможет! Поможет! — разом закричали все двадцать лилипутов, бросая в воздух цилиндры и шляпы, подпрыгивая и крутя сальто в воздухе. — Потом мы его еще уговорим! А потом зарплату получим! А потом поедем на гастроли в Монголию, он оттуда не сможет уехать!

Седа смотрела на их наивную и неподдельную радость, улыбалась и даже не стирала губную помаду, которой перемазала ей щеки благодарная Белоснежка. Конечно, она задержит этим детям их директора. Раз в жизни она может позволить себе быть помягче. Тем более не к каким-то уголовникам или жидам, а к лилипутам.

— Ладно, — сказала Седа и уже начала подниматься со своего кресла, когда дверь ее кабинета снова распахнулась настежь и в кабинет вошел некто совершенно неправдоподобный — двухметроворостый сорокапятилетний красавец с вдохновенным лицом Мефистофеля, в длиннополом черном кожаном пальто, белом шелковом шарфе, белых лайковых перчатках.

— Э-т-т-то что еще такое?! — громко и строго сказал он лилипутам, которые разом замолкли при его появлении. — Это что за балаган вы тут устроили, а? Немедленно извинитесь перед товарищем! — И Седе, вскользь: — Не знаю, простите, как вас зовут. Но это такие дети! — и снова лилипутам, точнее, Белоснежке: — Изольда! Ну-ка поди сюда! Иди, иди, бесстыдница!

Белоснежка-Изольда встала на письменном столе Седы и по этому столу приблизилась, потупив глаза, к двухметровому гиганту. Даже стоя на столе, она едва доставала головой до бриллиантовой застежки на его поразительно красивом галстуке.

А гигант извлек из кармана своего кожаного пальто круглую картонную коробку с зубным порошком «Свежесть», брезгливо открыл ее своими длинными пальцами в лайковых перчатках и спросил у Изольды:

— Что это такое?

В зубном порошке тускло поблескивали фальшивые театральные бриллианты.

— Я тебя спрашиваю, Изольда! — сказал гигант своим сочным баритоном. — Что — это — такое? Ты когда-нибудь видела, чтобы я пользовался зубным порошком отечественного производства? И вообще, вы что, господа, в тюрьму решили меня посадить?

— Мы не хотим, чтобы ты уезжал, — тихо, при общем унынии лилипутов произнесла Изольда. — Мы тебя любим.

— Да! да! — тут же зашумели лилипуты. — Мы любим тебя! А ты уезжаешь! Как мы будем без тебя жить?

Седа смотрела на них во все глаза. А еще точнее — на гиганта в кожаном пальто. Впервые в жизни она видела такого мужчину, а если быть предельно точной, впервые в жизни она расслабилась, или, как говорят боксеры, открылась. И надо же было случиться, чтобы именно в этот момент в ее кабинет вошел не какой-нибудь очередной ташкентский Кацман, а он — Вениамин Матвеевич Брускин!

Изольда повернулась к Седе и сказала шепотом, как в театре:

— Помни: ты обещала!

Но Изольда могла и не напоминать Седе о ее обещании.

Господи, что мы знаем о женских сердцах? Даже Ты, Великий, не подозревал, какие сюрпризы преподнесет Тебе самая первая женщина, произведенная Тобой из ребра Адама.

Седа Ашидова, майор милиции, произведенная в начальницу Московской грузовой таможни из недр ГУИТУ, обладательница правительственных наград, именного оружия, а также титулов «Бешеная», «Чингисхан», «Могила» и так далее, влюбилась в директора театра лилипутов Вениамина Брускина с первого взгляда, как восьмиклассницы 70-х годов влюблялись в Марлона Брандо и Вячеслава Тихонова.

Могла ли она отпустить его в эмиграцию?

— Извините, — сказала Седа, вышла из своего кабинета и, чувствуя незнакомый жар во всем теле, ласточкой слетела вниз, на первый этаж, в зал досмотра багажа. — Где багаж этого артиста? Ну, как его… Который директор у лилипутов…