Десять десятилетий - Борис Ефимов

— Этот человек доведет страну до нищеты и голода! — утверждал Бухарин.

— Бухарин выражает интересы нэпманов и кулаков. Тянет назад к капитализму, — проповедовал Сталин.

Чем это кончилось, хорошо известно — Бухарин был объявлен изменником Родины, предателем революции, шпионом иностранных разведок и заклеймен изобретенным еще для Троцкого определением — «враг народа».

Я впервые увидел Николая Ивановича Бухарина в 1922 году, когда приехал в Москву из родного Киева. За моими плечами был тогда уже довольно приличный, более чем трехлетний стаж политического карикатуриста в военной и партийной печати Украины и я, естественно, хотел продолжать эту пришедшуюся мне по душе работу. Несколько моих карикатур уже были напечатаны в «Рабочей газете» и в новорожденном «Крокодиле». Теперь я решился предложить свой рисунок в главную газету страны — «Правду». Я, конечно, и в мыслях не имел пробиться на прием к редактору «Правды», одному из вождей партии — Бухарину, а предполагал оставить свой рисунок в секретариате редакции и потом терпеливо ждать результата. Но так случилось, что, когда я в раздумье стоял в коридоре редакции, одна из стеклянных дверей открылась и оттуда вышел Бухарин, которого я сразу узнал по портретам. Пробормотав какие-то слова, которые ни он, ни я сам не поняли, я протянул ему свою карикатуру.

— Что же, — сказал он, — неплохая штукенция.

И на другой день я увидел свой рисунок на первой странице «Правды».

Дней через десять я получил возможность наблюдать главного редактора центрального органа партии в менее официальной «ипостаси»: он сидел верхом на плечах здоровенного парня, одного из сотрудников «Правды», лихо скакавшего по большой пятикомнатной квартире. Дело происходило на новоселье — для своих сотрудников редакция получила несколько квартир в многоэтажном доме № 2 по Брюсовскому переулку. Я смотрел на это зрелище с глубоким изумлением и даже сделал потом юмористический рисунок, подписав под ним: «Невероятно, но факт!» Веселый нрав, простота и общительность Бухарина действительно были фактом.

Судьба уготовила Бухарину сложную жизнь. И мне вспоминаются слова старинной песни:

…Судьба играет человеком,Она изменчива всегда —То вознесет его над веком,То бросит в бездну без стыда.

Это в полной мере изведал Николай Иванович Бухарин. Был период, когда он был «вознесен» до самых высоких вершин власти. Он стоял на равных рядом со Сталиным, и могло показаться, что разделяет с ним полноту власти в партии и стране. Вспомним — «Гималаи».

Не берусь судить, насколько Бухарин верил в эти высокопарные комплименты. Возможно, при всем своем уме и опыте он еще не в полной степени постигал глубину сталинского коварства. А ведь к этому времени «Вождь и Учитель» достиг виртуозного совершенства в искусстве расправляться с людьми, ему нежелательными, подозрительными или просто ненужными. Причем, делал он это неторопливо, терпеливо, годами, а то и десятилетиями выжидая наиболее удобного момента затянуть петлю на горле обреченного. Так было и с Бухариным. Постепенно, методично Бухарин подвергался критике и «проработке» за свои взгляды, но никаким репрессиям не подвергался. Даже наоборот — был назначен главным редактором «Известий», где я общался с ним довольно часто. Он относился ко мне дружелюбно, а однажды, улыбаясь, вспомнил нашу первую встречу в редакции «Правды». А когда вышел в свет очередной сборник моих политических карикатур, он отозвался на него весьма лестной для меня одобрительной рецензией, напечатанной в «Известиях» за подписью «Н.Б.». Позволю себе привести несколько строк из этой рецензии:

«…Наш автор еще молод. А между тем, вылупившись из скорлупы многих влияний (в том числе влияний всем известных крупнейших наших карикатуристов), он быстро завоевал себе совершенно самостоятельное место и вскоре определился, как один из самых блестящих (а может быть, и как самый блестящий) мастеров политической карикатуры. В нем есть одно замечательное свойство, нечасто, к сожалению, встречающееся: этот большой художник является в то же время очень умным и наблюдательным политиком…»

Сталин, повторяю, не торопился с расправой над Бухариным, но Николай Иванович, видимо, не обольщался насчет дальнейшей перспективы. Сужу по следующему эпизоду: в недобрый день 2 декабря 1934 года несколько сотрудников «Известий» сидели в кабинете у редактора, обсуждая план номера газеты. Был среди них и я. На столе у Бухарина зазвонил телефон. Николай Иванович снял трубку, послушал, и лицо его болезненно сморщилось. Сказав: «Да, да. Я понял», он положил трубку, помолчал, провел рукой по лбу и проговорил:

— В Ленинграде убит Киров.

Потом посмотрел на нас невидящими глазами и добавил каким-то странным безразличным тоном:

— Теперь Коба нас всех перестреляет.

Но Сталин, еще раз повторяю, не торопился. Было расстреляно все руководство ленинградской комсомольской организации и ряд партийных работников Ленинграда, но Бухарин оставался редактором «Известий», выступал в этом качестве на съезде колхозников-ударников и даже был докладчиком о проблемах и развитии советской поэзии на первом съезде советских писателей. И только после инсценированных судебных процессов, на которых были вынесены смертные приговоры Зиновьеву, Каменеву, Пятакову, Сокольникову и другим видным соратникам Ленина, наступил роковой час Николая Ивановича…

…Итак, я в Октябрьском зале Дома союзов. Этот зал не так велик и импозантен, как знаменитый Колонный зал в том же здании, но тоже достаточно красив и вместителен. Здесь и происходит в феврале 1938 года судебный процесс над деятелями «право-троцкистского блока» и другими, «пришитыми» к их делу лицами. Их человек сорок, если не больше. Скамья подсудимых занимает чуть ли не половину зала. Переполнены и места для публики, среди которой я вижу трех-четырех знакомых журналистов. Остальная «публика» производит впечатление «искусствоведов в штатском», иными словами — сотрудников известных органов…

Должен сказать, что при воспоминании об этом процессе он невольно ассоциируется в моем восприятии с историческим судом нац гитлеровскими палачами в Нюрнберге, на котором я тоже присутствовал восемь лет спустя. В самом деле, разве процесс над Бухариным и другими не может быть назван историческим в том смысле, что вполне заслуживает войти в историю нашего века, вместе с подобными ему, как образец циничной и беспощадной расправы с политическими оппонентами, виновными только в том, что высказывали другие мнения и взгляды по экономическим и политическим проблемам своей страны? Различие между двумя этими процессами, на мой взгляд, состоит в том, что в Нюрнберге судили подлинных преступников, уничтоживших миллионы безвинных людей, а здесь судили ни в чем не повинных людей, нагло и бессовестно приклеивая им лживые ярлыки изменников Родины, шпионов, «врагов народа».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});