ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

Лаконто подзывает главного судью:

- Он только что сказал: «Черт тебя побери, Дана!»

Судья подходит ко мне:

- Вы действительно это сказали?

- Да.

- Матч закончен.

- Прекрасно. Черт бы побрал и вас тоже. И вашу судейскую бригаду.

На трибунах начинается бунт. Болельщики не слышат моих слов и

поэтому не понимают, что происходит. Они заплатили за билеты, а матч почему-то отменяют. Они топают ногами, поджигают сиденья, швыряют на корт бутылки с водой. Символ чемпионата - бультерьер Спадз Маккензи[32] - выскакивает на корт, уворачиваясь от бутылок и спинок кресел. Добежав до середины сетки, он пристраивается к ней и пускает струю.

Я с ним совершенно солидарен.

Пес радостно мчится с корта. Я бегу за ним, пригнув голову, схватив сумку. Толпа беснуется, как в фильме о гладиаторах. На корт дождем сыплется мусор.

В раздевалке меня встречает Брэд:

- Слушай, что за…

- Они меня дисквалифицировали.

- За что?

- Я обозвал судью.

Брэд качает головой. Его семилетний сынишка Зак плачет из-за того, что люди вокруг так плохо обращаются с «дядей Андре», а Спадз Маккензи пописал на сетку. Я выпроваживаю обоих и остаюсь в раздевалке. Сижу там около часа, склонив голову. Вот такие дела. Еще один шаг вниз. Переживу. Мне так вполне удобно. Подножие скалы может быть весьма уютным, ведь ты, так или иначе, достиг финиша и тебе, наконец-то, никуда не надо идти.

Но, как выяснилось, это был не предел падения. Отправляюсь на Открытый чемпионат США 1996 года - и тут же оказываюсь втянутым в конфликт, связанный с посевом игроков. Кое-кто из участников жалуется, что организаторы относятся ко мне необъективно, что я специально был посеян выше, чем следует, лишь из-за того, что руководство турнира и CBS хотят видеть в финале меня и Сампраса. Австриец Мустер обзывает меня «примадонной». За это я с отдельным удовольствием выношу его волосатую задницу из четвертьфинала, продолжая держать обещание и выигрывать у Мустера каждый матч.

В полуфинале встречаюсь с Чангом. С нетерпением жду возможности расквитаться с ним за поражение, нанесенное мне несколько месяцев назад в Индиан-Уэллс. Это будет просто: Брэд утверждает, что карьера Чанга движется к закату. Обо мне говорят то же самое, но у меня есть золотая олимпийская медаль. Почти жалею, что не могу выйти в ней на игру. Однако Чангу плевать на мое олимпийское золото. Он подает шестнадцать мячей навылет, отыгрывает три брейк-пойнта, заставляет меня совершить сорок пять ошибок. Через семь лет после своей последней победы в турнире Большого шлема Чанг могуч, почти всесилен. Он победил, я повержен.

На следующее утро газеты смешивают меня с грязью. Я слил игру, поддался, не приложил ни малейшего усилия. Кажется, их разозлил мой проигрыш. Понятно почему: им лишний раз придется иметь дело с Чангом.

Я отказываюсь смотреть по телевизору финал, где Пит побеждает Чанга в трех сетах, но читаю о нем в газетах. Пресса, как о само собой разумеющемся, говорит о том, что Пит - лучший теннисист своего поколения.

В КОНЦЕ ГОДА ЛЕЧУ В МЮНХЕН. Болельщики освистывают меня изо всех сил. Проигрываю Марку Вудфорду, которого пару лет назад обыгрывал со счетом 6-0, 6-0. Брэда, кажется, скоро хватит удар. Он умоляет меня объяснить, в чем дело.

- Я не знаю.

- Скажи мне, парень. Признайся!

- Я бы сказал, если б знал.

Сходимся на том, что мне следует отдохнуть, пропустив Открытый чемпионат Австралии.

- Отправляйся домой, - говорит Брэд. - Отдохни. Побудь с невестой. Это лекарство отлично помогает, что бы у тебя ни болело.

20

МЫ С БРУК ПОКУПАЕМ ДОМ в Пасифик-Палисэйдз, Калифорния. Это совсем не то жилище, о котором я мечтал. Я всегда хотел просторный деревенский дом с запутанной планировкой и большой гостиной по соседству с кухней. Но Брук понравился именно этот - и вот мы живем в многоуровневой подделке под французскую сельскую архитектуру, прилепившейся к скале. В нем нет жизни, он кажется абсолютно стерильным: идеальный дом для семейной пары без детей, планирующей проводить все время в разных комнатах.

Агент по недвижимости разливался соловьем, расхваливая прекрасные пейзажи, открывающиеся из окон до самого горизонта. На переднем плане - панорама бульвара Сансет. Ночью из окна видно вывеску отеля Holiday Inn, в котором я останавливался после нашего первого свидания. Много ночей подряд смотрю на эту вывеску, размышляя, как сложилась бы жизнь, если бы я тогда притормозил, если бы не стал вновь звонить Брук. В конце концов решаю, что вид из наших окон значительно выигрывает, когда на город опускается туман или смог, скрывающий от глаз вывеску с названием отеля.

В конце 1996 года мы устраиваем вечеринку одновременно по поводу новоселья и Нового года, приглашаем в гости всю мою компанию из Вегаса и голливудских друзей Брук. Вопросами безопасности занимается Джил. После очередной порции писем с угрозами мы вынуждены предпринимать особые меры против нежелательных гостей, поэтому он весь вечер стоит на подъездной дорожке, сканируя каждого гостя. Приезжает Макинрой, и я все время подначиваю его, предполагая, что Джил пропустил его по недосмотру. Он сидит на террасе и разглагольствует о теннисе. Вряд ли какая-нибудь тема в эти дни способна вызвать во мне меньше энтузиазма, так что я постоянно отлучаюсь. Провожу вечер возле камина, смешивая коктейль «Маргарита», глядя, как Джей Пи играет металлическими щетками на барабанах на манер Бадди Рича[33]. Я поддерживаю огонь, подкладываю ветки, уставившись в самое сердце пламени. Обещаю себе, что 1997-й будет лучше, чем 1996-й.

МЫ С БРУК СИДИМ на церемонии «Золотой глобус», когда раздается звонок от Джила. С его двенадцатилетней дочерью Касси случилось не-счастье. Она каталась на санках на горе Чарльстон, в часе к северу от Вегаса, куда отправилась на прогулку вместе с членами церковной общины. Санки въехали в ледяную глыбу. У Касси - перелом шейных позвонков. Бросив Брук, тут же лечу в Вегас, прибегаю в госпиталь прямо в смокинге. Встречаю Джил и Гей в холле - кажется, они с трудом держатся на ногах. Мы обнимаемся. Они говорят, что все очень плохо. Касси необходима операция. Врачи утверждают, что ее может парализовать.

Мы проводим в госпитале целые дни, общаясь с врачами и стараясь сделать для Касси все возможное. Джилу давно уже надо поехать домой и поспать, он едва держится на ногах, но не уходит: останется на своем посту, рядом с дочерью. Но у меня ведь есть огромный навороченный минивэн, купленный когда-то у отца Перри, со спутниковой тарелкой и выдвижной кроватью! Подвожу его прямо к стенам госпиталя, паркую у главного входа и показываю Джилу. Теперь, когда часы посещений заканчиваются, ему не придется ехать домой: достаточно спуститься вниз, в минивэн, где можно без помех вздремнуть в салоне. А поскольку стоянка возле госпиталя стоит денег, я набил держатели для чашек в салоне двадцатипятицентовиками для парковочных автоматов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});