Клеопатра - Карин Эссекс

Усевшись на пол, писец начал тщательно выписывать под диктовку царицы.

Гаю Юлию Цезарю.

Мне сообщили о бесчестном убийстве Помпея, совершенном Потинием, регентом брата моего, чье предательство заставило меня, законную царицу Египта, удалиться в изгнание из опасений за свою жизнь. Мой отец и я были гостями Помпея в те времена, когда вы были соправителями, а твоя дочь Юлия только что сделалась супругой Помпея. Юлия стала мне отличной подругой в тяжелые дни изгнания. Я могу удостоверить, что ее и ее супруга в те давние счастливые времена связывала глубокая взаимная любовь. Надеюсь, эти слова порадуют тебя ныне. Что касается Помпея, то мне ненавистно то коварство, которое проявили его убийцы. Он искал убежища в Египте, ибо в начале этой войны Потиний действовал по отношению к нему как друг, предоставив ему корабли и армию. Это произошло совершенно против моего желания и здравого смысла. В отличие от регентов моего брата, я не верила, что Помпей, который еще восемь лет назад, во время моего пребывания в Риме, казался человеком, отошедшим от активной жизни, может победить прославленного военачальника, покорившего Галлию и Британию. Я оказалась права, но в тот момент моя власть была узурпирована регентским советом, и поскольку я боялась за свою жизнь, то уже тогда намечала совершить побег из Александрии.

Теперь я тайно возвращаюсь в город и надеюсь найти способ проникнуть во дворец, чтобы встретиться с тобой. Я желаю продолжить дело моего отца, который был другом и союзником римского народа, и готова внести свою долю в выполнение этого договора. Истории о великом Юлии Цезаре прославляют его мудрость, его милосердие и его честность. Именно эти благородные качества я ожидаю узреть, когда мы встретимся лицом к лицу и заключим — я надеюсь — нерасторжимый дружеский союз.

Искренне твоя,

Клеопатра VII, Царица Двух Царств Египта.

* * *

Архимед последовал за Клеопатрой в шатер, воспользовавшись привилегией любовника.

— Неделю назад мы готовились к войне и смерти. Мы сделали любовное безрассудство гимном прощания с жизнью, — пробормотал он.

Клеопатра не хотела встречаться с ним взглядом.

— Это был один из самых важных уроков в моей жизни, — ответила она. — Я никогда не смогу строить планы ради себя или моей страны, потому что наша общая судьба тесно сплетена с судьбой Рима. Его рок диктует мне выбор пути. Я должна склониться перед его волей, как склонялся мой отец, его отец и многие поколения наших праотцов.

— Боги — жестокие пряхи, оплетающие нас нитями горя и забот, как будто мы всего лишь веретена для них, — подхватил Архимед, беря Клеопатру за руку и прижимая к груди.

Она была рада укрыться в его объятиях, потому что так он не видел ее лица.

— Быть может, в конце концов все это обернется к нашему благу, — промолвила Клеопатра. — Я буду молиться Афине, искусной ткачихе, о мирном завершении этого ковра, который сейчас выглядит лишь картиной горя.

— Возможно, не следует молиться богине войны о мирном исходе дела, — возразил Архимед, целуя ее в лоб.

— Тогда я буду молиться Афродите, которая вдохновляет любовь, — сказала Клеопатра и опустила голову, хотя знала, что Архимед желал бы, чтобы она подставила ему губы для поцелуя.

— Это весьма рискованно — вовлекать непостоянную Афродиту в такое серьезное дело.

— Тогда давай молиться богу осторожности, кто бы он ни был, — заключила Клеопатра, выскальзывая из объятий родича.

— Сегодня утром ты совсем другая, Клеопатра, — произнес Архимед.

— Я занята мыслями о своей миссии. Я приготовилась к войне, а теперь вдруг оказывается, что я должна быть дипломатом. И к тому же весьма искусным дипломатом.

Но она знала, что он имеет в виду, хотя и не хотела в этом признаваться. Она знала, что он вспоминал, как еще двенадцать часов назад держал в объятиях ее горячее тело, полное истомы и желания. Но сейчас Клеопатра уже не могла вернуть опьяняющие чувства минувшей ночи. Как будто к ней вновь вернулась ее царственная сила, ее внутреннее равновесие.

Она была рада тому, что вновь очутилась на твердой земле, потому что ощущала, что начинает терять себя в этой обреченной любви. Каждую ночь, в пылу неистового соития, она молилась, чтобы это происходило снова и снова; чтобы боги позволили этой страсти стать неотъемлемой частью ее жизни, а не отмеряли им радость скудной горестной меркой. Архимед заставлял ее стонать, задыхаться и вновь и вновь устремляться навстречу невыразимому удовольствию, которое прежде было для нее лишь неясным слухом, чем-то невозможным, чем-то, что случается с другими людьми, в далеких странах, но никак не с ней самой. Перед битвой Клеопатра молилась, чтобы они оба остались живы и выиграли этот бой, дабы повторять великолепные моменты их любви. Каждую ночь с тех пор она наслаждалась его страстью и невероятными открытиями, совершаемыми ею в себе самой.

Какой оракул мог бы предсказать события, о которых она узнала сегодня? Какой бог обрек ее и Архимеда любить друг друга один день, а уже наутро позволил вступить в ее мир Цезарю? Архимед прав: они — лишь веретена, которые боги используют, чтобы ткать нитки на досуге. Но Цезарь был человеком, который искушал самих богов, человеком, который, как видно, заключил сделку с Фортуной.

И она, Клеопатра, твердо намеревалась присоединиться к этой сделке.

Но что ей делать теперь? Архимед был встревожен. Он расхаживал по шатру, словно лев, которого загнали в чужую клетку. Она знала: он гадает, не собирается ли Юлий Цезарь узурпировать те привилегии, которые он, Архимед, присвоил себе той ночью.

Клеопатре пришла в голову мысль (как пришла бы она любой женщине, намеревающейся вести переговоры с мужчиной на тридцать лет старше ее), что Юлий Цезарь, знаменитый любовник, может попытаться сделать заключение брака между ними непременным условием политического союза. И что ей тогда останется? Она любила своего двоюродного брата, в этом нет сомнений. И теперь, когда она смотрела в его полные тревоги карие глаза, она ощущала, что ее по-прежнему тянет к нему. Но он не был человеком, который может помочь ей спасти царство. «Когда дело касается государственных вопросов, следует умерить пыл в крови», — снова и снова твердил ей евнух Гефестион. Выбора не было. И все же Клеопатра чувствовала отвращение к тому, как она намеревалась поступить с Архимедом, преданным и красивым Архимедом. Лишь прошлой ночью он твердил ей, что она пьянит, словно вино, что она колдунья, женщина, ради которой мужчина способен на убийство, лишь бы она допустила его на свое ложе.

«Женщина, богиня, царица», — шептал он снова и снова, растворяясь в ней. Если это был лишь пылкий лепет любовника, пусть будет так. Возможно, все мужчины твердят нечто подобное в минуты удовольствия. Ей неоткуда было это знать. Но в этот миг он дал Клеопатре ключ к душам мужчин. Или, в любом случае, один из ключей. Несомненно, другим ключом были деньги. И чего не сделают мужчины ради власти и высокого положения? Что Юлий Цезарь уже сделал, чтобы добиться всего этого?

Что ж, это все у нее остается, разве не так? Она владеет сокровищами своих предков, богатствами Египта, прелестью юности и знанием о том, что ахиллесова пята мужчины не обязательно располагается на ноге.

Таково было ее боевое снаряжение. Это не армия и не флот, но у нее имеется доступ и к ним. Она вооружена лучше любого из тех, с кем Юлию Цезарю приходилось сталкиваться доселе.

ГЛОССАРИЙ

Всадники — сословие, изначально составлявшее конницу в римской армии. Позднее этот термин стал применяться к зажиточным горожанам. Всадники стояли ниже патрициев на сословной лестнице и занимались в основном делами производства и капиталовложений, в то время как патриции составляли менее многочисленную группу крупных землевладельцев.

Гетера. Это греческое слово означает «товарищ», но используется для обозначения женщины, свободной или рабыни, торгующей сексуальными услугами. Греческие гетеры, бывшие подругами мужчин высокого ранга, нередко получали хорошее образование. Они умели организовывать пиршества и развлечения для гостей, танцевать, играть на музыкальных инструментах. В греческом мире существование гетер не просто допускалось — оно было необходимо. Этих женщин, зачастую богатых, облагали налогами, и их профессия считалась вполне легальной.

Греческая фаланга. Приблизительно с VIII века до н. э. греки строили свои войска в особого рода порядок — фалангу, тем самым внося дисциплину в сражение, прежде представлявшее беспорядочную неорганизованную схватку. Солдаты назывались гоплитами от слова «гоплон» — «щит»; этот щит они несли в левой руке, так что правой можно было метать дротики. Каждый солдат зависел от своего товарища справа — тот прикрывал своим щитом его бок.