Пустошь, что зовется миром - Аркади Мартин

что-нибудь подобное.

Она сказала:

– Вряд ли «изолированный», капитан Флота. Мы же сейчас едим с вами, правда? И уже не первый день… Вы ведь уже давно с нами? Сколько времени прошло?

– Мой адъютант Двенадцать Термояд – командир, которому я могу доверить командование «Параболической компрессией» на любой срок моего отсутствия по другим делам, – ответила Шестнадцать Мунрайз. Голос ее прозвучал немного раздраженно, нервно. Хорошо.

– Естественно, – сказала Девять Гибискус, заправляя в рот еще порцию лапши. Ее язык онемел в огне приправы. – Скажите мне, пожалуйста, если я смею интересоваться, – наивысшая форма изъявления вежливости, настолько вежливая, что кажется оскорбительной, – что вам нужно в столовой Пятой палубы? Ума не приложу. Неужели на «Параболической компрессии» нехватка рисовой лапши?

Теперь ее солдаты рассмеялись куда как раскованнее. Она испытывала к ним первобытно-родительское чувство. «Что с того, что мы сами по себе? Мы – тот грузик, который вращает колесо».

– Мне нравится ваша приправа к маслу, – сказала Шестнадцать Мунрайз абсолютно кротким голосом. – Возможно, я попрошу у вас одолжить мне шеф-повара этой палубы на денек-другой.

Она застряла в них, как заноза. Не хотела уходить, была готова позволить Девять Гибискус понять, что думает, потому что неколебима в своей уверенности: знание Девять Гибискус ничего не может изменить… Долбаные третьеладонники!

«Интересно, не предполагается ли моя смерть здесь? – подумала она. – Не должна ли и Шестнадцать Мунрайз умереть – прямо в пастях наших врагов? Косвенный ущерб ее хозяева вполне могут понести… если это означает и уничтожение меня.

А кто тогда выиграет войну, если все капитаны Флота умрут, как умирают мои “осколки”?..»

– Когда мы сможем поделиться столь необходимой на корабле личностью, как повар Пятой палубы, – начала было она, но тут ее облачная привязка засветилась красным и белым: пришло срочное послание.

На «Грузике для колеса» был только один человек достаточно высокого положения, чтобы перебить ее установки, залить письмо в ее глаза без запроса предварительного разрешения.

«Мальва, в медицинской части объявлен протокол заражения, – гласило послание Двадцать Цикады. – Я внутри этой зоны. Тело нашего врага распространяет грибковое цветение. Один медик умер. Гриб сожрал его. Подтверди получение».

Она вскочила со своего места, подняла руку, пресекая любые вопросы со стола. Глаза ее заморгали со всей доступной ей скоростью, вызывая систему обмена посланиями, в которую она отправила беззвучный текст: «Пчелиный Рой, почему ты внутри зоны?!»

Долгие десять секунд.

«Ничего лучше в голову не пришло. Приходи – посмотришь. Я пока вроде не умираю».

«У меня тут Шестнадцать Мунрайз», – написала она. Ждала. Ждала. Ждала в неопределенности паники, страх так глубоко пробрался в ее грудь, что заполнил ее целиком, она теперь словно существовала рядом и параллельно с ним.

Наконец: «Звезды небесные, Мальва, приводи ее. Почему нет?»

* * *

Восемь Антидоту снились деструктивные личности, и когда он проснулся, персонажи сна все еще висели вокруг него в воздухе вязкими миазмами, подобно утру, окутанному туманом, разогнать который не в силах даже солнечные лучи. Он был бесконечно расстроен, абсолютно уверен, что сделал что-то нехорошее, и в такой же степени не испытывал ни малейших сомнений в том, что ничего плохого не делал, во всяком случае в мире бодрствования. Все плохое ему только приснилось, а теперь сон проходил. Сходил на нет, хотя еще и не исчез полностью, только разлетелся на куски.

Он провел два полных дня в министерстве войны, во Дворец-Земля возвращался, только чтобы поспать, тенью ходил за министром Три Азимут. Может быть, этого было достаточно, чтобы у кого угодно начались ночные кошмары.

Он последовал за ней из спортивного зала в тир, позволил ей корректировать его стрельбу, как она корректировала положение его рук на мягких матах спортзала, потом последовал за ней до ее кабинета и просто, легко, чудесным образом там и остался. Он бы ушел, если бы она сказала ему уйти. Но она ничего подобного так и не сказала.

Она позволила ему присутствовать при ее разговоре с другими Ладонями: Шестой, техника и кораблестроительство, и Второй, логистика. А также при разговоре с Одиннадцать Лавром, который поглядывал на Восемь Антидота то ли с удовольствием, то ли с неудовольствием. Восемь Антидот сидел в кресле у окна, положив подбородок на сплетенные пальцы и уперев локти в колени; он наблюдал за всем, за чем можно было наблюдать. Он опробовал застывшее, нечитаемое выражение лица на министре Три Азимут, предварив его паузой – но министр ее не заполнила, а потом вовсе игнорировала Восемь Антидота, словно он был декоративной подушкой на кресле у окна, улучшал декор. Он старался прогонять чувство обиды.

Позднее в этот день, уже ближе к вечеру, Восемь Антидот принес министру кофе. Она рассмеялась над ним, взъерошила его волосы и сказала, что не пьет кофе, а он не офисная прислуга.

Он выпил кофе сам и остальную часть вечера пребывал во взвинченном, нервозном состоянии, а потом его охватила страшная паника, страшное возбуждение. Это случилось, когда Три Азимут стала получать сообщения, что агент министерства информации и Махит Дзмаре – деструктивное существо – спустились на мертвую планету Пелоа-2 и установили первичный контакт с врагом-инородцем. Ни одно из этих сообщений не имело кода Гиацинт, а потому все они считались открытыми и подлежали передаче по иерархической цепочке. Они поступали на корабли Флота по почтовой системе гиперврат, через обычных курьеров с шестичасовой задержкой между отправкой и получением. Ничуть не похоже на то, что сделала капитан Флота Шестнадцать Мунрайз, когда впервые предупредила министра о существовании агента министерства информации. Ничего тайного.

Странности начались позднее. Странно было находиться здесь, странно слушать приходящие сообщения. Неожиданно все ее встречи стали ограничиваться кругом представителей министерства науки, специализирующихся на ксенобиологии, и военных, которые очень спокойно рассуждали о приемлемых уровнях потерь в чрезвычайных ситуациях. Эти встречи затянулись до ночи, они продолжались без перерывов на еду, питье или отдых. Почему она не выпроводила его из кабинета, что хотела ему показать, и вообще, почему он не уходил по собственной воле?

Ближе к полуночи пришел эксперт по эбректи. Между ним и женщиной, выступавшей за боевые действия при условии приемлемого уровня потерь, состоялся вежливый обмен мнениями по принципу, кто кого перекричит о том, сколько можно позволять длиться первичному контакту, прежде чем придется принимать меры по недопущению убийства кого-либо из участников. Три Азимут сидела, слушала, делала записи. Восемь Антидот разглядывал выжженное отверстие в том месте, где прежде находилось ее ухо, и не мог понять, как она получила такое жуткое ранение. Еще он думал о том, кто из этих людей деструктивен и как ему опознавать таковых.

Когда он отправился домой, наступила уже самая темная, самая холодная часть ночи, он шел по саду во Дворец-Земля, дрожа от холода в своей тоненькой курточке. Придя домой, он упал на кровать и заснул. Он не запомнил свои сны, но, проснувшись, знал, что видел их. На следующее утро после восхода он снова шел по сверкающей каплями росы тропинке назад, в министерство войны. Назад, в кабинет министра Три Азимут. Он снова свернулся в кресле у окна, какой-то флотский кадет принес ему грейпфрут и сок личи на завтрак, а он слушал. Слушал, как министр Три