Пустошь, что зовется миром - Аркади Мартин

«Осколочный трюк».

Мерцающее видение: пилоты «Осколков» на ее корабле, в столовой, на палубе гидропоники, в гимнастическом зале, передающееся всем ощущение больших нагрузок – наверняка явление психосоматического порядка – при виде пилота, который жимом от груди поднимает тяжеленные грузы.

Ее сердце продолжает бешено колотиться.

Колесо звезд вращается слишком быстро.

Неужели они все чувствуют это? Постоянно?

Колесо звезд – и огонь, волна жара, сладковатого панического пота. Двигатель вышел из строя – черт! Поле видения перекрыто полностью красным, красно-белым и…

Исчезло. Чернота. Девять Гибискус проглотила слюну. Она держалась за стену где-то в проходе между Шестой и Пятой палубами и теперь полностью принадлежала себе. Этот пилот ушел… Ушел от вражеского корабля, избежал столкновения и был сбит выстрелом сзади, когда двигался по дуге отхода. Небольшая огненная вспышка – и для него все кончилось.

Неужели все пилоты «Осколков» ощущают каждую смерть, если у них включена облачная привязка?

Она осторожно подключилась к программе еще раз. Вернулась к напряжению, какое испытывает штангист. Если он видел эту смерть, то не реагировал каким-либо способом, видимым в его поле зрения. Она переключилась еще раз. В столовой на пятой палубе находился один из осколочных пилотов с включенной программой, он сидел в конце большого общего стола, а в другом конце – капитан Флота Шестнадцать Мунрайз. Ее мундир на спинке стула, и она, в футболке, непринужденно погруженная в веселый разговор с солдатами Девять Гибискус.

Укол ярости, какой испытала Девять Гибискус, был подобен ослепляющему удару в солнечное сплетение. Это было хуже, чем сцена смерти пилота, и выбивало из колеи тем сильнее, что шло следом. Она даже не знала, какой пилот погиб только что и сколько других погибнет сегодня. А тут еще и это – назойливая дрянь, сеятельница смуты, женщина, которая бросила свой легион, своих подчиненных, потому что ей очень хочется распропагандировать людей Девять Гибискус, ее Флот, сам этот корабль, уподобить их солдатам ее собственного Двадцать четвертого легиона, где она главенствует по праву. Теперь она сидит здесь и обедает вместе с солдатами Десятого легиона. Вспышка ярости делала Девять Гибискус глупой и неосторожной – и пусть, решила она. Пусть эта волна омоет ее изнутри. Она представила, будто сердце корабельного двигателя переместилось в ее грудь, эта воодушевляющая сила, тайная, опасная и защищенная, подконтрольная.

Она все еще хотела убрать Шестнадцать Мунрайз с этого долбаного флагмана – и, по крайней мере, на это она вполне могла влиять в определенной степени.

Девять Гибискус вошла в столовую на Пятой палубе и, несмотря ни на что, испытала дикую радость, когда ее люди встали, заметив появление своего яотлека. Она улыбнулась им, широко раскрыв глаза и с показным удивлением: «Все это для меня? Садитесь и продолжайте есть». Махнула рукой: садитесь-садитесь, они подчинились. Гул разговора вернулся к прежнему негромкому уровню. Ее солдаты оставались ее солдатами. Пока.

Шестнадцать Мунрайз с умом выбрала, где сесть: свободных мест рядом с ней не просматривалось. Девять Гибискус же заняла место в центре длинного стола, нашла глаза своего осколочного пилота, и в течение мгновения, показавшегося долгим, они разделяли и удваивали видимое. Затем он выключил осколочную программу, что было кстати теперь, когда они находились в одном помещении. Двойное видение исчезло, но осталось эхо, ощущение, что она чуть ли только что не дышала с ним одной грудью, а теперь перестала. Мягкая версия того чувства, что она испытала, видя гибель в огне его собрата. Она сделала едва заметный кивок в его сторону. Ей хотелось бы спросить у него о программировании и побочных эффектах.

А потом она не произнесла ни одного чертова слова, позволив Шестнадцать Мунрайз и дальше вести свои речи, словно в ее деяниях не было ничего предосудительного. Девять Гибискус положила себе порцию рисовой лапши с соевыми бобами, приправленными маслом чили из общей чаши в середине стола. Солдатская пища. Достаточно тепло, чтобы держать вакуум подальше от твоих костей или хотя бы создать такое ощущение.

Она пожевала, проглотила несколько ложек, чувствуя, как пульсирующая вокруг нее за столом энергия переориентируется с учетом ее присутствия. Она облизнула губы, снимая с них остатки жгучего масла.

– Капитан Флота, – жизнерадостно сказала она, – ваш экипаж, вероятно, весьма вам признателен за то, что вы едите с ними в столовой. Вы то же самое делаете и на «Параболической компрессии», да? Или только здесь, будучи нашим гостем?

Глаза Шестнадцать Мунрайз с тенями цвета электрум моргнули за облачной привязкой, медленное, чуть похожее на черепашье движение век – открылись-закрылись.

– Когда мой экипаж приглашает меня, – сказала она. Злобный, осторожный ответ: ее приглашают как здесь, так и на ее корабле, тогда как Девять Гибискус явилась, пританцовывая, по собственной инициативе, нарушила приватность своих людей в столовой начальствующим взором.

– Значит, это удовольствие для вас, – ответила Девять Гибискус. «Видать, ты редко получаешь приглашения, раз тебе требуется особое».

– Для меня большая честь пользоваться гостеприимством Десятого легиона, яотлек.

– Мы гостеприимны по любым меркам, – сказала Девять Гибискус, и солдат слева от нее рассмеялась – «хорошо», – а потом резко оборвала смех – «не столь хорошо». Девять Гибискус очень хотелось знать, какого рода разговоры вела здесь Шестнадцать Мунрайз, отчего это вдруг ее люди стали бояться свободного самовыражения.

– Именно такими вы и оказались. Хотя это едва ли соответствует вашей репутации.

Девять Гибискус вскинула бровь. Тысяча чертовых черных дыр, она хотела убрать эту женщину со своего корабля как можно скорее!

– И какая же репутация у Десятого в Двадцать четвертом? – спросила она со спокойствием расплавленного песка, со спокойствием активной зоны реактора в состоянии заморозки.

Шестнадцать Мунрайз пожала одним плечом. Ее рот злобно и безукоризненно искривился в выражении напускной невинности.

– Изолированный, – сказала она. – Преданный.

Если бы Девять Гибискус спросила «преданный кому?», то ответ был бы «вам, яотлек». Теперь она четко осознавала уровень неприязни к ней со стороны Шестнадцать Мунрайз – или по меньшей мере со стороны ее хозяев, Третьей Ладони. Тут даже спрашивать нечего. Дело вовсе не в том, что она колебалась, все ближе подходя к полному апокалиптическому вовлечению в войну с инородцами. Это всего лишь подачка амбициям капитанов Флота, командовавших Шестым и Четырнадцатым. Шестнадцать Мунрайз не пришлось долго уговаривать их подписать ее письмо с намеками на бунт и выражением озабоченности. Дело даже было не в том, что Девять Гибискус привлекла министерство информации для работы, которую вовсе не должен был бы делать Флот, хотя она и подозревала, что это решение не помогло. Дело было в том, что Шестнадцать Мунрайз – или Третья Ладонь, или все министерство войны – считала ее опасной для империи. Мысль воистину тревожная, которую она не могла обдумывать без ощущения, что внезапно сильно заболела. Шестнадцать Мунрайз считала, что ее подчиненные со всем их доверием к ней, убежденной преданностью, готовностью умереть за нее – готовы умереть за нее, а не за Тейкскалаан.

Или готовы считать ее Тейкскалааном. Похоже, именно нечто в таком роде случилось с Один Молнией, и как он этим воспользовался? Бездарная попытка узурпации власти, хаотический транзит. Она бы ни за что!.. Но если министр Девять Тяга участвовала в узурпации, то, вероятно, у Третьей Ладони были основания считать, что Девять Гибискус, протеже министра, может попытаться предпринять