В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

В то время как командование армией поручили лорду Хансдону, лорда Томаса Говарда назначили командующим флотом, а Роберта Дадли, которому перевалило за пятьдесят, – командующим гарнизоном в Тилбери, где ожидали высадки испанцев.[1015] Граф Лестер снова был в фаворе после своего позорного возвращения из Нидерландов, когда он столкнулся с отчуждением Елизаветы.[1016] Хотя в Англии активно велись приготовления к обороне, посол во Франции сэр Эдвард Стаффорд продолжал обманывать свое правительство, неоднократно посылая заверения в том, что испанская Армада расформирована и угроза Англии ослаблена. Копию одного письма, написанного в январе 1588 г., передали командующему английским флотом адмиралу Томасу Говарду. К словам Стаффорда он отнесся недоверчиво: «Не знаю, что и думать о заявлении моего брата [шурина] Стаффорда; будь правдой то, что силы короля Испании рассеяны, я бы не желал ее королевскому величеству нести такие издержки, какие она несет сейчас; но, если это уловка, направленная на то, чтобы ослабить нашу бдительность, я даже не знаю, что из этого может получиться».[1017]

Если Стаффорд и сделал пометку на полях, демонстрируя, что намеренно шлет ложные сведения, значит, правительство забыло о ее значении; в противном случае сообщения о том, что Испания больше не намеревается осуществить вторжение в то время, когда Армаду всеми силами готовились спустить на воду, явно указывали на измену.

3 мая 1588 г. Стаффорд высказал предположение, что Армада отправится в Алжир. Когда на следующий день он наконец сообщил, что видел в кабинете Мендосы, испанского посла в Париже, письмо, в котором содержались намеки на кампанию против Англии, Стаффорд высказал предположение, что письмо оставили намеренно, чтобы обмануть его, как и дальнейшие доказательства того, что Армада вооружается с другой целью и направляется в другое место. В своих последующих депешах Стаффорд также дезинформировал правительство. 16 июня он сообщил Уолсингему, что, по его мнению, Армада отправится в Индию; 8 июля утверждал, что вспышка чумы вернулась в Испанию, а 13 июля уверял, что в Париже ставят шесть к одному против того, что Армада доберется до Ла-Манша.[1018] Елизаветинское правительство явно не полагалось только на сведения, полученные от сэра Эдварда. У Уолсингема и Сесила имелись другие, более надежные источники. И все же удивительно, что против посла не предпринимали никаких действий. Может быть, Елизавета обходилась со Стаффордом мягко благодаря заступничеству его матери, леди Дороти Стаффорд.

* * *

В пятницу 19 июля, через несколько месяцев слухов и ложных тревог испанская Армада вошла в Ла-Манш вблизи архипелага Силли. По всему побережью Англии зажигали маяки, чтобы распространить весть о вторжении. На следующий день английские и испанские корабли сходились в стычках по всему Ла-Маншу. В ночь на 28 июля, когда испанский флот стал на якорь в виду Кале, англичане, воспользовавшись попутным ветром, послали брандеры, вынудив испанский флот рассредоточиться.[1019] Однако Англия была еще не готова к открытому противостоянию, полную мобилизацию можно было провести лишь через несколько недель.

8 августа, презрев личную безопасность, Елизавета с приливом отплыла от Сент-Джеймсского дворца, дабы провести смотр войскам Дадли. Королевскую барку окружала целая флотилия, на которой плыли джентльмены-пенсионеры и йомены, охранявшие Елизавету. В Тилбери королеву встретили фанфарами. Верхом на огромной белой лошади она провела смотр пехоты. Ее сопровождали Дадли и командующий лагерем лорд Грей. Королеву окружали восемь джентльменов-пенсионеров, за ними следовали королевские статс-дамы. В арьергарде скакал отряд гвардейцев. Все падали на колени, когда королева проезжала мимо, и молили Бога сохранить ее.[1020]

В речи, которая стала для нее определяющей, Елизавета снова противопоставила свой женский пол и мужскую отвагу: «Хотя у меня тело слабой и хрупкой женщины, у меня сердце и выдержка короля, к тому же короля Англии, – и я выражаю решительное презрение к тому, что Парма [герцог Пармский, который должен был вторгнуться из Нидерландов] или любой другой европейский правитель посмеет вторгнуться в пределы моих владений».[1021]

Елизавета отождествляла свое девственное, целомудренное тело со своим неприкосновенным островным государством. Подобно тому, что она как лицо физическое хранила чистоту и непорочность, такие же качества характеризовали ее и как лицо юридическое, способное противостоять любой агрессии. Елизавета пробыла в Тилбери до 10 августа, после чего вернулась в Сент-Джеймсский дворец.

В конце концов Непобедимую армаду Филиппа II победили сочетание английской погоды – шторма и неблагоприятные ветра – и искусства моряков под командованием лорд-адмирала барона Говарда. Испанский флот вынужден был рассредоточиться после атаки брандеров, а на рассвете следующего дня у Гравлина состоялось решающее сражение. Остатки Армады вынуждены были отступить на север, к Шотландии, откуда, побитые штормами и в отсутствие припасов, с трудом отплыли назад, в Испанию.

* * *

В конце августа декан собора Святого Павла официально объявил о поражении Армады, хотя за этим последовали несколько недель неопределенности и опасений того, что испанский флот вернется. Как писал Марко Антонио Мицеа, генуэзец, живший в Лондоне, «мы пребываем в такой тревоге и в таком ужасе, что нет признаков радости среди советников по поводу одержанных ими побед. Они больше похожи на людей, которые несут тяжкое бремя».[1022] Даже Елизавету совет убедил не появляться на благодарственном молебне в соборе Святого Павла «из опасений, что в нее могут выстрелить из аркебузы».[1023]

До конца года главному придворному художнику Джорджу Гауэру было поручено нарисовать огромный портрет, прославляющий победу Англии над испанской Армадой.[1024] Елизавета изображена между двумя сценами: на одной английские брандеры сеют хаос среди кораблей испанского флота, на другой последние испанские суда с трудом уплывают домой. Фигура королевы, которая олицетворяет скорее не ее саму, но суверенитет страны, занимает почти весь холст: она изображена в тяжелом, величественном платье, с широкими рукавами, расшитыми жемчугом, и бархатной юбкой. Большой плоеный воротник и отделанный драгоценностями головной убор обрамляют гладкое, лишенное признаков возраста лицо Елизаветы. В левой руке она держит перо, правая лежит на глобусе, и ее заостренные на концах белые пальцы указывают на Америку. К 1588 г. уже была основана колония Виргиния, положившая начало империи в Новом Свете. У правого локтя Елизаветы покоится имперская корона. Елизавета олицетворяет солнце, которое побеждает силы тьмы. Кружевная лента с большим кольцом помещена на том месте, где у мужчины-монарха находился бы гульфик, и с него свисает большая жемчужная подвеска в форме капли. Жемчуг символизирует непорочность королевы; он как бы охраняет ее нерушимые границы как лица физического и юридического. Хрупкая, женственная фигура Елизаветы заключена в броню и мощь, символизирующие государство. Проводится прямая связь между добродетельностью и целомудрием Елизаветы и растущей мощью Английского государства, силы и целостности Англии как юридического лица, зависящих от силы и нерушимости королевы как лица физического.[1025]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});