Вечная ночь - Полина Дашкова

— Я видел Женю… Да. Мы с ней встречались в воскресенье, поздно вечером, около десяти. А скажите, вы уже беседовали с её дядей? Он знает?

— С дядей? — Следователь слегка шевельнул бровью. — У Жени есть дядя?

— Брат её матери. Старший. Как раз вчера вечером приходил ко мне домой, поговорить о Жене. У девочки огромные проблемы, и он единственный знает о них. Женя сама рассказала ему. Я тоже знал, случайно. Мне она не рассказывала, просто так получилось. Но это требует особого разговора. Это потом. — Борис Александрович испугался, что сейчас совсем запутается и запутает их, заговорил слишком быстро, скороговоркой. — Дядю зовут Михаил Николаевич. Он долго был за границей, теперь вернулся. Вы обязательно должны с ним связаться. Нет, погодите. Вы сказали, всё произошло в ночь с воскресенья на понедельник? Получается, что мы с ним говорили о Жене, когда её уже не было? То есть он ничего ещё не знал? Ну да, именно так получается.

В комнате повисла тишина. Все трое смотрели на старого учителя. Он стоял посередине, с портфелем в одной руке, с шарфом в другой. Он вдруг замолчал, несколько раз чихнул, закашлялся, прижал ладонь к груди. Портфель и шарф упали на пол. Лицо побелело, на лбу выступил пот. Дыхание сделалось частым и хриплым.

— Вам нехорошо? — спросил следователь.

Борис Александрович принялся шарить в карманах в поисках баллончика. Руки дрожали. Он вытащил упаковку бумажных носовых платков, очки, ручку. Все падало на пол, он как будто не замечал. Баллончика в карманах не оказалось. Его там и не могло быть. Он положил его в карман плаща в последний момент.

— Пожалуйста… там… в раздевалке… мой плащ, — прохрипел он сквозь одышку.

— Что? Лекарство? Что у вас? Сердце? — Рыжий лейтенант бросился к двери.

— Баллончик с вентолином, — успел сказать ему вслед Борис Александрович и опять захлебнулся кашлем.

— Может, «скорую»? — спросил следователь. — Да сядьте хотя бы.

Борис Александрович опустился на стул, расстегнул ворот рубашки. Соловьёв стал поднимать все с пола. Портфель, шарф. Пачка платков, очки, ручка и ещё одна вещица. Розовая пластмассовая заколка в форме бантика, с мелкими блестящими стразами. Её он взял двумя пальцами, поднёс к свету. Полный майор тут же подскочил к нему и чуть слышно присвистнул. В замочке заколки застрял закрученный спиралью каштановый волос.

— Это… это… — повторял Борис Александрович, глядя на заколку, — я нашёл… принёс… — В груди у него хрипело и булькало, кашель сменялся тяжёлой одышкой.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, — мягко сказал следователь, — у вас ведь астма, да? Вам нельзя волноваться.

За дверью послышался топот. В учительскую вбежал рыжий лейтенант с баллончиком вентолина в руке.

— Извините. Пришлось залезть к вам в карман, не тащить же сюда плащ.

Он протянул баллончик и посмотрел на Соловьёва. Как ни было худо Борису Александровичу, он успел заметить, что улыбка на круглом лице рыжего лейтенанта слишком быстро сменилась серьёзным, тревожным выражением. Оперативник и следователь обменялись непонятными взглядами.

— Дмитрий Владимирович, на минуту, — тихо сказал оперативник.

Они отошли в дальний угол комнаты, стали шептаться. Толстый майор направился к ним. Старый учитель видел только три спины и не слышал ни слова. Он брызнул в рот порцию вентолина. Лекарство действовало слишком медленно. Надо было расслабиться, закрыть глаза, считать про себя до ста. Но не получалось. Он, как зачарованный, смотрел на седого следователя, рыжего оперативника и толстого майора. Откашлявшись, он спросил:

— Как вы узнали мой плащ?

Голос его прозвучал тихо, сипло, но рыжий услышал и резко повернулся, успев надеть на лицо все ту же приятную улыбку.

— В учительской раздевалке он единственный мужской.

— Да, конечно. Кроме меня в школе ещё двое мужчин. Учитель труда у мальчиков и учитель физкультуры. Но они носят куртки.

«Зачем я это говорю? — подумал он. — Я уже могу говорить, но сказать должен совсем не то. Мне необходимо сообщить им нечто важное. Что же? Господи, что же?» — После приступа сознание его путалось. Ему требовалось ещё минут тридцать, чтобы окончательно прийти в себя.

— Борис Александрович, вам лучше? Вы уверены, что врач не нужен? — спросил следователь.

— Уже все в порядке. Спасибо.

Соловьёв взял стул, подвинул его и сел совсем близко, напротив.

— Можете отвечать на вопросы?

— Попробую.

— Значит, вчера вечером к вам приходил человек, который назвал себя дядей Жени Качаловой, — напомнил следователь, — вы раньше были с ним знакомы?

— Никогда. Я даже не знал, что у Жени есть дядя. Но он объяснил, что долго работал за границей. С матерью Жени у них конфликт, и они много лет не разговаривают. Она якобы даже утверждает, что у неё нет брата.

— А брат родной, да? — уточнил рыжий.

— Да. Значительно старше неё. Лет на двадцать, наверное.

— Как, вы сказали, его зовут?

— Михаил Николаевич.

— Как имя-отчество мамы Жени Качаловой случайно не помните? — спросил следователь.

У Бориса Александровича стало горячо в желудке, как будто он наглотался углей, а руки, наоборот, заледенели.

— Нина… — произнёс он, зажмурившись, — Нина Сергеевна. Может, у них разные отцы?

— Может быть, — легко согласился следователь, — так зачем он к вам приходил?

— Поговорить о Жене. Он позвонил мне на мобильный в понедельник, часов, наверное, в восемь. Представился. Сказал, что ему необходимо срочно со мной встретиться. Я продиктовал ему адрес, он приехал.

— Вы сказали, у Жени были огромные проблемы. Так называемый дядя знал о них от неё. А вы узнали случайно. Если я правильно понял, именно поэтому вы звонили Жене и встречались с ней в воскресенье вечером, и с этим же был связан визит дяди. — Голос следователя звучал спокойно, лицо его было усталым, очень приятным. В серых глазах никакой враждебности. Наоборот, сочувствие и даже симпатия.

— А кстати, почему надо было обязательно встречаться так поздно и на улице? — вдруг спросил толстый, в форме, который раньше всё время молчал.

— Не я выбирал время и место, — сказал учитель, — мне надо было с ней поговорить. Я дозванивался, её не было в школе несколько дней.

— Почему именно с ней, а не с её мамой, например? — спросил толстый.

— Простите, как ваше имя-отчество? Я не могу так разговаривать.

— Руководитель оперативной группы майор милиции Завидов Эдуард Иванович, — представился толстый и презрительно поджал губы.

— Да, Эдуард Иванович, — кивнул учитель, — я полностью с вами согласен. Со стороны это, действительно, выглядит странно. Подождите. Сейчас я попробую рассказать по порядку. — Борис Александрович зажмурился, жадно, глубоко вдохнул, словно приготовился нырнуть в ледяную воду. — Дело в том, что пару недель назад я случайно наткнулся в Интернете на порносайт. Марк Молох. Порнограф. Он сочиняет мерзкие рассказы и снимает детское порно. Там я увидел Женю.

Загремел звонок. Перемена кончилась. В дверь заглянула завуч старших классов.

— Извините, мне надо взять журнал. — Она проскользнула к шкафу, принялась нарочно медленно перебирать журналы, а сама смотрела на Бориса Александровича. Она даже не поздоровалась с ним.

«У меня такое лицо и такая поза, как будто я подозреваемый. Она это сразу поняла. Она знает, что меня подозревают и допрашивают».

— Борис Александрович, как вы себя чувствуете? — Голос у завуча был громкий, учительский. Она нашла наконец нужный журнал, но уходить не спешила. — Мне сказали, у вас только что был приступ. Ещё бы, такое потрясение! Мы все в шоке. Может, позвать сестру, чтобы померила вам давление?

— Спасибо, Алла Геннадьевна. Я в порядке. — Ему даже удалось улыбнуться.

— Держитесь. А вы, товарищи, пожалуйста, не слишком мучайте нашего Бориса Александровича. Он, между прочим, заслуженный учитель России, школа гордится им. Дети очень его уважают и любят.

Он покраснел. Сердце глухо стукнуло.

«Господи, что это с ней? Я привык думать, что она меня ненавидит. Старый идиот!»

— Спасибо. Как там десятый «А»?

— Не волнуйтесь. У Альбиши свободный урок, она вас подменит. Ну все, мне пора.

— Алла Геннадьевна, а с моими детьми что?

— Я как раз иду к ним. Попробую провести урок, ну или просто поговорю. Они все знают, сидят тихие, как будто оглушённые. — Завуч покосилась на седого следователя и добавила с вызовом: — У Карины Аванесовой истерика после допроса.

Соловьёв никак не отреагировал. Он придвинул свой стул к столу и писал что-то на разлинованных бланках, низко опустив голову.

— Простите, пожалуйста, вам пора на урок, а нам надо работать. — Толстый майор подхватил завуча под руку и проводил до двери. Напоследок она грустно улыбнулась Борису Александровичу и кивнула, мол, держитесь.

* * *

— Же… Же… — повторяла Ика, не в силах преодолеть мягкое, совсем безобидное «ня».