Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

А я всю длинную февральскую ночь промаялся без сна. Я думал о том, что еще до рассвета Екатерина взойдет на эшафот, где ее обезглавят.

По этим же ступеням поднимались Анна, Мор, Фишер, Бекингем, Невилл и Карью. Воображение у людей разыгралось настолько, что им уже чудились на камнях под настилом несмываемые пятна крови. Полнейшая глупость; я сам проверял, там не осталось никаких следов. Что до эшафота, то его сколотили на совесть, и я считал бессмысленной щепетильностью строить новый для каждого изменника.

Февральские ночи обычно холодны по-зимнему, а та выдалась промозглой и сырой. Куда легче выдержать ясную и морозную снежную погоду. Я дрожал даже под грудой меховых одеял и чувствовал себя совсем ослабевшим. Пылающие в камине дрова не согревали влажный стылый воздух. Как там Екатерина в каменных стенах Тауэра? Она обычно бывала крайне чувствительной к холоду. Мне вспомнилось, как она послала меховые покрывала в Тауэр для графини Солсбери, матери Реджинальда Поля, дабы преступница не замерзла. Я укорил королеву за излишнее мягкосердечие. Да уж, она потакала всем — и престарелой преступной графине, и безалаберным секретарям, и родственникам герцогини, смотревшей сквозь пальцы на ее грешные наклонности. Екатерина была снисходительна к нуждам других и вряд ли задавалась вопросом: а не сами ли они навлекли на себя беду?

Восток чуть посветлел. Скоро рассветет. За окнами моей опочивальни с новой яростью разбушевались волны Темзы. Трудно даже представить, насколько холодны ее воды.

Итак, близился последний час Екатерины. Начинался день исполнения приговора, день казни еще одной королевы Англии.

Я решил провести его с моими детьми, дабы покончить со скорбью. Они единственное оставшееся мне утешение, плоть от плоти моей. Их репутации пока ничто не могло запятнать или испортить.

XLVII

Кстати, я заранее уведомил их наставниц и управляющих о том, что тринадцатого февраля дети должны посетить своего венценосного отца. Мне хотелось узнать, каковы их любимые развлечения. Ибо я знал толк в удовольствиях и пришел к выводу, что душа познается в занятиях, радующих человека.

В восемь утра детям следовало прийти в мои покои. Впереди у них был свободный веселый день.

Мария явилась точно с первым ударом часов, отбивших назначенное время. Она принесла с собой объемистую сумку, в которой, должно быть, лежали ее любимые книги. Но я ошибся — она извлекла оттуда виолу, виолончель и флейту.

— Больше всего я люблю музицировать, — доложила она, — и играла бы целыми днями, если бы меня не отвлекали другие дела.

Я мог бы сказать о себе то же самое! Обняв Марию, я расцеловал ее в обе щеки.

— Вы не представляете, как приятно слышать это! — воскликнул я, ничуть не погрешив против истины.

Высвободившись из моих объятий, Мария начала перебирать нотные записи. Как она похожа на Екатерину… Я вдруг, к собственному изумлению, обнаружил, что очень тепло вспоминаю о ее матери. Марии уже исполнилось двадцать шесть лет. На четыре года больше, чем моей ничтожной, вероломной жене. Дочь никогда не любила молодую королеву, и я в негодовании считал ее неприязнь завистью старой девы к юной красавице. Какая опрометчивость с моей стороны! Мария, очевидно, видела то, чего не видел я…

Эдуарда привела няня. Раскрасневшийся мальчик с трудом переставлял ножки — его так закутали от холода, что он напоминал раздувшегося утопленника, дня четыре пролежавшего в воде.

— А вы, мой милый, чем хотели бы заняться? — спросил я его.

— Сказать по правде, у него есть одно увлечение… — начала его няня.

— Мне хотелось бы поиграть со змеями, — спокойно заявил Эдуард.

— С какими змеями? — удивленно спросил я.

— Он насобирал их, ваше величество, на лугах вокруг Хэмптона, — смущенно произнесла няня. — Видимо, он знает к ним подход.

— Да, принесите моих друзей! — кивнув, воскликнул малыш.

Няня втащила большую коробку. Заинтересовавшись, я поднял крышку. Внутри было множество змеек, лежавших неподвижно.

— Они спят! — радостно сообщил Эдуард. — У них нет век, поэтому во время спячки они заползают в укрытия или прячут голову под хвост.

— Он нашел их яйца, — пояснила няня, — и пытается вырастить змеенышей.

— И у меня наверняка будут чудные змеи! — гордо произнес мальчик.

— Молодец, — усмехнувшись, похвалил я. — Буду рад вашим успехам.

Я коснулся его золотистых волос. Он выглядел на редкость изящным и хрупким. Рыхлый толстяк, которого я видел прошлой осенью, превратился в шустрого худенького мальчишку. Его щеки сияли ярким румянцем.

— А где же ваш питомец? — спросил я у няни.

— Он мало интересует принца, — призналась она. — По-моему, его высочество решил, что змеи — лучшие приятели.

Я пожал плечами. Мальчику всего четыре года. Хорошо уже то, что у него появился интерес к чему-то.

— Миледи Елизавета, — обратился я к средней дочери, — а вы что нам принесли?

Она с трудом вошла в гостиную, волоча за собой громадную коробку. Переводя дух, девочка остановилась у порога.

— Всякие материалы для изготовления валентинок. Красную и белую бумагу и два томика стихов. — Она откинула меховой капюшон. — Завтра ведь День святого Валентина.

Валентинов день. Боже милостивый! Накануне такого чудного праздника обезглавят мою жену, и я стану новоявленным холостяком. Какое славное совпадение.

— И кому же вы желаете подарить их? У вас уже есть на примете Валентин?

Я не забывал, что разговариваю с детьми.

— Возможно, и есть, — уклончиво ответила дочь, — но я не должна заранее рассказывать о подарках, иначе пострадает моя гордость.

Девочка сообразительна. Сохранит ли она светлый ум, став женщиной, не растеряет ли его от мужского поклонения?

— Располагайтесь поудобнее, — предложил я. — Мы проведем этот день вместе, занимаясь тем, чем нам захочется! А к обеду я заказал ваши любимые блюда, и вы сможете лакомиться ими, сколько душе угодно, никто сегодня не станет одергивать вас и толковать об умеренности.

Мне стоило больших трудов выяснить, что именно они любят.

— А что будете делать вы, отец? — спросила Елизавета. — Какое ваше любимое занятие?

Музыка. Более всего музыка.

— Я надеюсь сочинить новую балладу. И постараюсь закончить к вечеру. Тогда я смогу исполнить ее перед вами.

Каждый из нас занялся своим делом. Вскоре взошедшее солнце заглянуло в гостиную.

Из Тауэра донесся пушечный выстрел. Он прозвучал слабо, поскольку в середине зимы для защиты от морозов все окна наглухо закрывают и законопачивают шерстью. А игра Марии еще больше приглушила этот хлопок.

Елизавета встала и отложила красные выкройки.

— Что это было? — тихо спросила она, коснувшись моей руки.

— Выстрелила пушка, — взглянув ей в глаза, ответил я, — и возвестила о кончине королевы.

Екатерине отрубили голову. Она умерла.

— Я никогда не выйду замуж! — крикнула Елизавета.

Ее брат и сестра на мгновение оторвались от своих занятий. Эдуард был слишком мал, чтобы откликнуться на столь бурное проявление чувств, а Мария давно стала взрослой и привыкла сдерживаться.

— Елизавета, — мягко сказал я, беря дочь за руку.

Мне хотелось успокоить ее, поделиться с ней своими мыслями.

Но она вырвалась и опустила голову, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Мудрое дитя.

— Женитьба подобна смерти. Меня не привлекает такая судьба, — передернув плечами, произнесла она и, махнув рукой на валентинки, добавила: — Мне хватит и влюбленных рыцарей.

Приблизившись к дочери, я приобнял ее. Но под моей рукой оказались жесткие гордые плечи. Она не нуждалась в утешении.

Сочувствие и сердечное тепло требовались мне самому. Увы, это было недостижимо.

Королева умерла.

* * *

Екатерину вывели к эшафоту перед рассветом. Несмотря на холод, она отказалась накинуть плащ. Люди, столпившиеся вокруг, глядели на нее равнодушно. Королева не обзавелась ни приверженцами, ни защитниками.

Это было странно. Ни к одной из моих жен так не относились. Екатерина Арагонская имела множество пылких сторонников, церковники охотно отдали бы за нее жизнь, северяне боролись за восстановление ее прав. Анна Болейн (благодаря своим колдовским чарам) покорила души тех, кто ради нее пожертвовал политическим положением и сложил голову на плахе. О кончине Джейн скорбело все королевство. Анна Клевская пробудила добрые чувства верноподданных и завоевала расположение в обществе.

Почему же обделили Екатерину Говард? Похоже, никто из знакомых не любил ее, кроме двух-трех негодяев, которые добились ее благосклонности. После их казни никто не поднимал голос в ее защиту. Даже бывшие «друзья» тут же бросились обвинять ее, открестившись от былой симпатии. Когда она стала королевой, они устремились к ней, как пираты к богатому судну. Им были нужны места в ее свите (возможно, они вымогали должности подлостью). А сейчас эти лизоблюды с тем же проворством покинули ее.