Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

– Я уж слышала, – сорвалось у меня с языка, но тут же замолчала, чтобы не наговорить лишнего. И вместо этого вернулась к теме грааля.

– Ты не думал, что он может быть внутри человека, а не во внешнем мире? – спросила я. – Паломид считает, что это наш глубинный дух и испытание заключается в том, чтобы его познать.

– Я могу это принять, – Ланс посмотрел на цветы, которые все еще сжимал в руке. – Покинув отшельника, я целый день ехал через лес, а когда попал в чащу, спешился и повел Инвиктуса. Сразу после заката передо мной открылась поляна с развалинами часовни – а может быть, того, что осталось от храма – в сумерках было трудно разглядеть. Время мне показалось подходящим для медитации, и прежде, чем разбить лагерь, я привязал жеребца к березе у ступеней разрушенного здания.

Рука Ланса скользнула к моей, нашла ладонь, вложила в нее цветы и закрыла пальцы.

– Я думал о тебе – о женщине как священном сосуде и вместилище жизни – и о том, как сильно тебя хочу. Слезы брызнули у меня из глаз. Внутри часовня пылала от света девяти фитилей, плававших в плошке с маслом. Старая лампа подернулась патиной и несла на себе Бог знает какие письмена и рисунки. Но по их виду я догадался, что с ее помощью служили многим богам, освещая от начала века святое место. Лампа была аккуратно установлена на белой ткани в алтаре. Сквозь мои слезы пламя мерцало, слепило меня и опаляло сердце.

Лампа была источником всего сущего: красоты, света, теплоты, пищи. Я кинулся внутрь и опустился на колени перед святым местом. Но что-то остановило меня, бросило на землю, как будто меня настиг меч сакса.

Пораженный, я оставался там, где упал, ожидая, пока очистится сердце, чтобы подняться на ноги. Но почему-то не мог пошевелиться и неподвижно лежал на ступенях. Так я провел всю ночь в полузабытьи, только видел, как другие входили и выходили из часовни и поклонялись граалю. Везде ощущалось его влияние, люди стремились душой слиться с божеством и насладиться этим единением. Точно так же, как раньше я хотел соединиться с тобой, теперь жаждал слиться со святой братией.

Но этого не случилось, Гвен, как не произошло нашего соития в постели. Наутро я снова оказался у отшельника, рыдая по тому, что было от меня так близко. Я умолял старика об отпущении грехов, просил помочь и объяснить, почему мне было отказано в приобщении к святыне, хотел понять, отчего моя любовь к Богу оказалась недостаточной. Он ответил, что все из-за того, что я люблю тебя.

Ланс нежно поглаживал мои пальцы, потом долго и пристально заглядывал в глаза.

– Я никогда не смогу владеть тобой, потому что ты принадлежишь Артуру. Но истинное самоотречение и искреннее раскаяние, может быть, позволят мне обрести грааль. Мой собственный – предназначение, цель и смысл жизни. Вот почему я отказываюсь от притязаний на место рядом с тобой и Артуром, от любви и еду жить в Джойс Гард. Другого ничего не остается, если я хочу обрести спасение. Ты понимаешь меня, любовь моя? Тебе это о чем-нибудь говорит? В жизни существуют более важные вещи, чем мирской опыт. Имеющий мужество может соприкоснуться с божеством. И я хочу большего, чем повседневность, хочу захватывающего дыхание восхищения, хочу иного, хочу восторгов.

Его голос затих, но он продолжал всматриваться в мое лицо, отчаянно пытаясь различить в нем знаки понимания. Я молча кивнула, вспомнив свою встречу с Богиней. Я понимала, чего он жаждет, и ненавидела то, что должна была сделать, чтобы он это обрел.

– Я опять говорю тебе «до свидания». – Ланс положил мою руку ко мне на колени и неловко поднялся на ноги. – Лучшее, что я могу тебе сказать на этот раз… Да благословит тебя Господь.

После этого он церемонно поклонился и пошел прочь ровным шагом, а я осталась стоять такая же бессловесная, как и в начале нашего разговора.

И вот ты выиграл! Ужасный и незримый Бог-Отец! Ланс отдалился от меня настолько, насколько позволяла политика и география.

Я прожила слишком много, чтобы жалобно плакать от боли, но по-прежнему могла испытывать гнев. Гнев на Ланса за то, что, как мне казалось, он выбрал путь труса; на Богиню, за то, что она позволила ему так поступить; но больше всего на христианского Бога, который не терпит человеческих слабостей и, как все суровые отцы, непреклонно судит о своем потомстве.

27

ПЕРСИВАЛЬ

Не одна я была поражена тем, что Ланселот покидал Камелот. Его решение навсегда переехать в Джойс Гард опечалило лучших его знакомых, потому что он хоть и проводил много времени в путешествиях или бросался из одного своего дома в другой, но всегда добросовестно выполнял обязанности королевского помощника и по-прежнему оставался одним из столпов двора Артура. Перестав быть основным его прибежищем, Камелот потерял большую часть своего блеска.

– Хоть бы Галахад вернулся, – вздыхал Гарет. – Ланс бы остался, если бы сын был здесь.

Он помолчал, а я попросила его вылить на угли второе ведро воды. Стоял жаркий день в середине лета, и мы оба вспотели, поддерживая огонь на кухне во дворе. Я никогда не была искушена в акушерстве, не хватало времени научиться. Но призрак смерти, сопровождающий рождение нового человека, мог разволновать такого заботливого мужа, как Гарет, поэтому я за многие годы наловчилась занимать мужчин, пока их жены рожали.

Гарет был доволен своими дочерьми – нежно забавлялся с тихой Лорой и переворачивал в доме все вверх дном с горячей Миган. Однако девочки не могли ходить с ним на тренировочное поле или нести его флаг на турнире или на войне. Подобно Лансу и Бедиверу, Гарет не стеснялся показывать любовь к детям, и я думала, как счастлив будет тот мальчик, который сможет назвать его своим отцом.

– На этот раз надеешься на сына? – спросила я.

Гарет кивнул, но тут же смягчил свое утверждение, не желая сердить богов:

– Мы будем благодарны за любого ребенка, были бы только они с Линеттой здоровы. Но если родится мальчик, мы договорились назвать его Ланселотом.

Идея была замечательной и делала честь обоим супругам, и я тепло улыбнулась Гарету.

К закату его жена-сорванец произвела на свет красивого мальчика, и в тот вечер в доме много веселились. Все оркнейцы поднимали кубки за новое поколение. И даже Мордред, приехавший с докладом о союзных племенах, принял участие в семейном торжестве.

Я радовалась, что мой приемный сын снова дома и в лучшем настроении, чем в начале испытания. Наблюдая за ним, я всегда поражалась, как он похож на отца – открытый, честный, не жалеющий своего времени, когда того требовали дела, готовый поверить в людей и по достоинству их оценить. Он оказался бы и хорошим королем, если бы его мойра была иной. Наследное право на королевский трон у кельтов отсутствовало, и поэтому, когда придется выбирать преемника Артуру, им может оказаться человек куда хуже Мордреда. Но шансы его на королевский титул едва ли увеличатся, даже если Артур и признает в нем сына.