Горький запах осени - Вера Адлова

как государство обеспечивает благополучие младенца, зачатого не на супружеском ложе, а невесть где.

Но если женщина, дожившая с мужем до серебряной свадьбы, на вопрос — социологического или личного характера, — почему вышла замуж, когда была еще так молода, недоуменно пожимает плечами, то объясняется это тем, что была она еще так молода. И виновато тут не любопытство, как думали во времена Надиного девичества, то есть в период между двумя войнами, — нет, любопытства давно не было, — а своего рода безволие и растерянность, что сочувствующий циник определил бы игривым выражением: «Раз, раз — и на матрас!..» И тут этим растерявшимся девицам, еще не искушенным ни житейским, ни служебным опытом, представляется отличный выход — замужество. Как ни верти, а это все еще серьезное событие, хотя и далеко не столь торжественное, каким оно являлось нашим бабушкам. Недаром прежде говорили, в жизни женщины есть три существенных события: когда выходит замуж, когда рождает сына и когда умирает. Всем ясно, что наиболее приятное — первое.

В эпоху молодости наших героинь в том, что касалось брака, действовали несколько иные законы. Отличные от тех, которые познавали и признавали их матери, и от тех, которые признают сегодня их дочери и особенно их внучки. Эпоха была особая. Еще в первый, второй и третий послевоенные годы крутилась буйной каруселью, неся столько надежд и любовей, что их нельзя было объять, и потому любовь свободная и любовь супружеская являлись как бы частью общего ликования и общечеловеческого вступления в жизнь, которой предстояло стать не только иной, но в любом случае лучше той модели, которую создало предыдущее поколение.

Ирена вышла замуж за Иржи мимоходом, настолько мимоходом, что это даже почти не отметили — не до того было. Надя познакомилась с Павлом в сутолоке одного сборища молодежи, которая, не глядя на погоду и на время суток, вечно толклась в квартире у Ирены, Иржи и Нади. Пани Флидерова была этим шокирована и говорила, что это плохо кончится. В случае с Надей Томашковой и ее возлюбленным Павлом это предсказание в известном смысле оправдалось.

Подобно вышеупомянутым женщинам, Надя в течение многих лет старалась разобраться, была ли тогда настоящая любовь. Но судить о том, какая любовь настоящая, какая нет, ей по неопытности было трудно. Эма, смеясь, говорила, что Надя, как virgo intacta[26], должна регистрировать малейшие движения своего сердца и желез внутренней секреции, чем привела Надю в негодование. Она сама не знала, любит Павла или подчиняется зову какого-то инстинкта. Он вошел в ее жизнь, расположился там и явно не имел намерения уходить. В то время третья жившая в квартире девушка уехала к своей тетке в США, решившись на это после долгих колебаний и главным образом из-за того, что ей катастрофически не повезло в любви. А как легче всего забыть несчастную любовь? Найти поскорей новую. Это элементарно. Наша героиня предпочла более радикальное решение: уехать за море. Пусть океан проляжет между моим верным любящим сердцем и тем бесчувственным подонком, у которого вообще нет сердца. Третья комната просторной необставленной квартиры осталась пустовать, и Иржи в один прекрасный день побелил ее и покрасил, даже пустил по стенам какие-то немыслимые букеты. Ирена ждала ребенка, и комната была нужна. Надежда поняла, что против ее переезда возражать не будут, а по всей вероятности, даже обрадуются. Она была очень не прочь принять приглашение пани Флидеровой, которая в последнее время чувствовала себя неважно и старалась переманить Надю к ним. Но ворвался Павел с восхитительной самоуверенностью мальчишки, выросшего у реки, и молодого мужчины, знающего, чего он хочет и как этого добиться. Тем, чего он хотел, была Надежда. Она нравилась ему по многим причинам, чего он сам впоследствии не понимал и, к несчастью для себя, проглядел.

Как он достиг своей цели? Простым приемом. Испытанным на протяжении столетий. Увел Надежду в чащу жизни, утер ей слезки, которые тогда считались естественной побочной реакцией, попестовал в своих мужских объятиях, заверил в пылкой искренней любви и в том, что жизнь у них будет прекрасна. В те времена это ни у кого не вызывало сомнений, мечта эта могла бы даже осуществиться, не будь некто, по имени Павел Моравек, задарен эпохой с такой щедростью, что унести ее дары не смог — надломился. Но эта перспектива была еще в необозримом далеке, никто из них пока не ощущал опасности, даже ответственности не чувствовал. Виной тому были шесть военных лет, за время которых молодые люди отвыкли смотреть далеко в будущее и не искали жизни, обставленной богато и комфортно. Можно сказать, они в известном смысле были примитивнее, меньше значения придавали материальной стороне, но можно также с полным правом утверждать, что они были и духовнее и что они — причем почти без исключения — в вопросах жизненного устройства полагались только на себя, а не на целый полк родных, бабок, дедов и влиятельных тетей и дядей. Такое никому и в голову не приходило.

Так случилось, что Надежда полюбила Павла. Замужество явилось следствием стечения обстоятельств: представилась возможность выйти из создавшегося положения, которое казалось Наде сложным и щекотливым… Она советовалась с Эмой и Иреной. Эма задумчиво кивала головой, давала Наде материнские советы. Давать их было совершенно бесполезно, хотя, предостерегая младшую подругу от опрометчивых шагов, Эма была кругом права. Ирена мягко улыбалась. Надю она любила, но не могла в то время думать ни о чем, кроме ребенка, которого тогда ждала, и всего с ним связанного. Наде она говорила что-то ласковое, ободряющее — молоденькая женщина с удовольствием слушала, всему без исключения верила… Вдобавок Надя понимала, что возвратиться к Флидерам не может — там ей действительно не место, — и понимала, что пора освободить комнату для Иржи и Ирены. Все это вместе не могло не привести к ожидаемому результату: Надя вышла замуж за Павла, уверив себя, что чувства, которые к нему питает, и есть та самая любовь. Но она никогда не признавалась никому — долгое время и себе самой, — что любовь эта немного ее разочаровала. Она ждала и готовилась к сладким замираниям сердца, очарованию долгих ночных часов, когда так хорошо мечтать вдвоем, держась за руки и глядя, как темнеет небо или светлеет от лучей луны, а каждое прикосновение напоминает о прошлой ночи и томит ожиданием новой. Ждала, что будет писать и получать длинные письма… Да, письмам она придавала большое значение. Недаром до глубокой старости хранила ларчик, обтянутый голубым плюшем, с медной