Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908 - Цзюн Чан

Изъян здесь по большому счету просматривался разве что в усилении русского влияния в Маньчжурии, последствия которого нельзя было предвидеть. Цыси знала о том, что Пекину следовало проявлять «бдительность по поводу грядущих угроз», однако защита империи от японцев перевешивала все подобные соображения.

Решение в целом было принято, и в Москву отправился Ли Хунчжан, чтобы провести переговоры о заключении пакта. Цыси выступила против боцзюэ, зная его роль в войне против Японии, и привлекла его теперь только ради пользы дела, так как он считался непревзойденным переговорщиком. Так случилось, что коронация царя Николая II должна была состояться в мае 1896 года, поэтому Ли Хунчжан отправился на эту коронацию в качестве чрезвычайного министра, а истинная цель его путешествия скрывалась под завесой тайны. Когда стало известно о его предстоящем визите в Россию, приглашения поступили еще и от таких стран, как Британия, Франция, Германия и США. То была первая зарубежная поездка сановника высочайшего уровня – в глазах европейцев «ведущего государственного деятеля Китая». Чтобы не отталкивать политиков этих держав и скрыть истинную цель поездки, боцзюэ Ли посетил и эти четыре государства. Его турне наделало много шума, но пользы принесло мало[32].

Союзный договор между Российской империей и Китаем успешно заключили и подписали 3 июня, то есть через несколько дней после коронации царя Николая II. Во вступлении к договору совершенно ясно говорилось, что власти России обязались использовать все имеющиеся вооруженные силы для оказания помощи Китаю, если на его территорию вторгнутся войска Японии.

Боцзюэ Ли пришел в великое волнение, когда ему поручили такое задание. Он воспринял его как свидетельство того, что вдовствующая императрица его простила и теперь, когда ей поручили заботу об империи, изъявила желание сотрудничать с ним снова. И боцзюэ верил в свои способности. Перед отправлением в путь во время прощального банкета, накрытого под шатром, сильный ветер принес пыль, которая покрыла все блюда. Но Ли Хунчжан ел с большим аппетитом, воодушевленно ведя беседу и смеясь. Когда ему сказали, что бог ветра лично пришел проводить его в путь, а когда он вернется из своего большого турне, то снова окунется в водоворот государственных дел, чтобы добиться еще больших успехов, боцзюэ улыбнулся, кивнул и насладился откровенной лестью. Во время путешествия Ли Хунчжана чествовали главы государств, которые он посещал, и там его называли Бисмарком Востока. В заметке «Нью-Йорк таймс» ему дали такую характеристику: «Он ходит и сидит склонив свою массивную голову на грудь и этим напоминает Наполеона с картины Браунинга – «покатый лоб весь в тягостных раздумьях». Однако, как только в конце 1896 года он снова ступил на китайскую землю, тут же почувствовал: не все здесь так уж ладно. В Тяньцзине (где он сошел с борта судна) его заставили ждать больше двух недель и только потом вызвали в Пекин, где Ли Хунчжана удостоили всего лишь получасовой аудиенцией. Император Гуансюй практически все свое внимание уделил инкрустированному бриллиантами ордену, которым немцы наградили его величество, а когда боцзюэ попытался поведать монарху о мощи Запада и срочной потребности Китая в реформах, Гуансюй приказал ему «обсудить эти вопросы с великим князем Гуном и решить, что вы можете сделать полезного со своей стороны». Так как боцзюэ в любом случае больших ожиданий с императором не связывал, такой прием его не очень-то и расстроил. «Ощущение настоящего страха» посетило его после второй беседы, проведенной им в тот же день с вдовствующей императрицей. Что бы там Цыси ни сказала своему боцзюэ, а протокола этого разговора не сохранилось, сообщила она ему нечто по-настоящему ужасное, так как после встречи с ней он погрузился в мрачное оцепенение. Он остановился в монастыре рядом с Летним дворцом и с рассеянным видом забрел на ближайшие развалины Старого летнего дворца. Знавшие его евнухи, охранявшие императорские развалины, пропустили его к ним беспрепятственно. Рассудок боцзюэ, как он сам записал в своем дневнике, пребывал «в смятении на протяжении всей ночи». Наутро он подал прошение об отставке со всех своих постов.

Император лаконичной резолюцией отклонил его прошение, но однозначно дал понять, что он оказался в опале, через объявление о его новом занятии: «работать во внешнеполитическом ведомстве уже не в качестве его начальника, а на должности рядового чиновника». Два его прежних ключевых поста – чрезвычайного уполномоченного по Северному Китаю и наместника в Чжили – уже передали кому-то еще и ему не вернули. Ли Хунчжану позволили только лишь сохранить звание управляющего делами империи, которое считалось в основном почетным. Как будто такого наказания кому-то показалось мало, и автор следующего указа публично осудил его за «несанкционированное проникновение на территорию императорского поместья» и наложил штраф в размере годового оклада. Все эти сокрушительные удары наносила вдовствующая императрица, которая хотела наказать боцзюэ за его роль в поражении Китая. При этом она не могла высказаться

публично, так как, обнажая прегрешения Ли Хунчжана, ей неизбежно пришлось бы присовокупить к ним самого императора. Тем не менее она не оставила услужливому боцзюэ ни малейших сомнений в том, что их близкие политические отношения навсегда ушли в прошлое. А за почести, дарованные ему в заморских странах, он получит двойное наказание (то есть штраф за «несанкционированное проникновение» как довесок к разжалованию). Позже, когда Цыси вернула себе всю полноту власти в империи и явно нуждалась в способном человеке, чтобы тот всегда находился под рукой, Ли Хунчжан попытался напомнить о себе в расчете на восстановление в правах. Цыси дала ему понять, что он заслуживает только новых страданий, и отправила семидесятипятилетнего старика в полную трудностей экспедицию по замерзшей реке Хуанхэ «проводить геологические исследования и предлагать способы обуздания паводков».

Таким вот манером Цыси покончила с политическим сотрудником последних десяти лет – боцзюэ Ли, считавшимся выдающимся государственным деятелем, хотя и далеко не безупречным. После этого с чувством облегчения оттого, что мир для империи на обозримое будущее обеспечен пактом с Россией, Цыси прекратила заниматься государственными делами. Резкие перемены настроения во время войны со всеми тревогами, разочарованиями и мучениями совсем ее вымотали. Вдовствующую императрицу подкосило то, что плоды ее трудов, добытые на протяжении нескольких десятилетий, пропали даром. В свои шестьдесят лет она явно утратила интерес к новым начинаниям. Вдовствующая императрица, которая отличалась таким динамизмом, вела ожесточенные дебаты, выпускала указы и внедряла политические нововведения, перестала быть собой, той прежней Цыси. Внешне ее вообще ничего не беспокоило. В конце концов, за все дела в государстве отвечал ее приемный сын. Она могла позволить себе надзор над одним важным делом или от силы над парочкой таких дел, но не собиралась вмешиваться в рутинное управление страной. Что же касается реформ, император Гуансюй пребывал в своем обычном состоянии покоя и умственной тупости. Когда наместник Чжан представил предложение по поводу возобновления модернизации, император просто отделался общими фразами и ничего делать не стал. Разве что снова занялись программой прокладки железных дорог, в том числе магистрали Пекин – Ухань, начатой еще Цыси, но приостановленной императором. Теперь все признали жизненную важность железных дорог для Китая, даже императорский наставник Вэн.