Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908 - Цзюн Чан

Видя наглядные доказательства обеспокоенности Европы, Цыси считала весьма маловероятным нападение японцев на Пекин и свержение ими Цинской династии. Японцы находились еще не в том положении, чтобы бросить вызов Западу. (Так случилось, что японцы в конечном счете согласились с требованием трех европейских держав и ушли с Ляодунского полуострова, пусть даже взяв свое.) Она надеялась, что император Гуансюй со своими вельможами смогут осознать простую вещь: столица и династия вне опасности. А потом они проявят твердость и откажутся выполнять японские условия. Разумеется, японцы все равно могли двинуться вперед и захватить Пекин, но Цыси считала такой риск стоящим. Условия договора выглядели слишком пагубными для империи, чтобы ее руководители не взяли на себя этот риск. По ее подсчетам получалось так, что под напором западных держав и столкнувшись с китайцами, демонстрирующими решимость вести затяжную войну, японцы могут пойти на заключение мирного соглашения, совсем не такого ужасного, как Симоносекский договор.

Уповая на то, что при дворе думают точно так же, как она сама, 26 апреля Цыси попросила членов Верховного совета в корне пересмотреть условия мирного договора с японцами и представить ей свои соображения. Однако все эти чиновники согласились с императором в том плане, что следует убедиться в совершенно определенной готовности Европы вмешаться от их имени и только потом решаться на продолжение войны. Император распорядился направить телеграммы руководству трех упомянутых выше стран с просьбой подтвердить свои конкретные намерения. Естественно, что ответа пришлось подождать. Томясь в ожидании, император Гуансюй зациклился на выполнении крайнего срока ратификации договора, столбенея от одной только мысли, что после него японцы сразу же двинутся маршем на Пекин. Измотанный до последней степени двадцатитрехлетний монарх выглядел осунувшимся и старше своих лет. Ни один вельможа не возвысил голоса против ратификации: никто не хотел брать на себя ответственность за свержение династии. Императорский наставник Вэн уверял, что готов разбить себе голову вдребезги, если это как-то поможет делу. Внимание всех было приковано к великому князю Гуну, хотя его вклад на самом деле оценивался как незначительный, и к тому же он тяжело заболел. Характерно то, что этот великий князь выступал за одобрение договора. При всех достоинствах, по сути, его можно назвать человеком слабым, склонным к отступлению в трудной ситуации.

Так как ни император, ни вельможи не проявляли готовности к борьбе, Цыси оставила свои попытки убедить их. Но она отказалась принимать участие и в одобрении Симоносекского договора. 2 мая в присутствии великого князя Гуна и Верховного совета император Гуансюй подтвердил ратификацию. Это событие сопровождалось большим «трепетом» и «плачем». Потом император Гуансюй связался по телеграфу с Лу Хунчжаном и приказал ему без промедления произвести обмен ратификационными грамотами. Это было сделано 8 мая. Император даже подгонял боцзюэ, так как молодой человек не мог дождаться, пока все это дело закончится.

Он выбрал «самый надежный путь», отмечал Роберт Харт, ведь «на кону стояла судьба империи!». Но для Цыси такая цена «мира» представлялась слишком высокой, и он скорее послужит окончательному разрушению империи, чем ее спасению. Ведь ее отличали дар предвидения, непокорность и беспримерная храбрость. Ей не хватало только полномочий.

Симоносекский договор погубил Китай. Американский посол Чарльз Денби, выступавший посредником в этом деле, который служил свидетелем относительно благополучных времен перед войной и ужасных лет после нее, написал: «Японская война послужила началом конца Китая». Сверх 200 миллионов лянов серебром в виде контрибуции китайцев заставили заплатить японцам еще 30 миллионов за возвращение Ляодунского полуострова. С учетом прочих «затрат» общая сумма достигла 231,5 миллиона лянов серебром, что в четыре с лишним раза больше годового дохода Японии. Японцам к тому же досталась военная добыча в виде вооружений и канонерских лодок.

Для осуществления расчетов император Гуансюй брал деньги взаймы у Запада. Общий внешний долг Китая за последние 30 лет составлял 31 миллион лянов, и его фактически погасили к середине 1895 года. В казне этой страны могло находиться достаточно наличных денег, фонды можно было расходовать на всевозможные проекты модернизации, не говоря уже о повышении материального благосостояния населения. Только вот все это роскошное наследство ушло псу под хвост, да к тому же еще китайцам пришлось брать взаймы 300 миллионов лянов на кабальных условиях. Суммируя контрибуцию, проценты по европейским ссудам и собственные гигантские расходы Китая во время вооруженного конфликта, война и «мир» обошлись империи в 600 миллионов лянов. То есть они в шесть раз превысили валовую прибыль за период до 1895 года (101,567 миллиона). Усугубил без того уже аховую ситуацию сам нетерпеливый император Гуансюй, решивший расплатиться с японцами всего лишь за три года. Все таможенные поступления теперь шли в Японию, повысили и ставки внутренних налогов. Провинциям спустили квоты на пожертвования, и местные власти выжимали их из населения. Из Китая выкачивали все жизненные соки.

Как и в случае со многими другими несправедливыми обвинениями, ответственность за катастрофы войны и «мира» с японцами многие возлагали на Цыси. В туманной, зато категоричной манере ее изобличители декларируют, будто ради строительства своего Летнего дворца Цыси обобрала китайский флот, будто она помешалась на праздновании своего шестидесятого для рождения и будто бы оказалась слабовольным миротворцем. Истина заключается в том, что именно Цыси заложила основы современного флота Китая; на строительство Летнего дворца денег из военно-морской сметы никто не брал, хотя она и пользовалась какой-то незначительной частью фондов. Цыси долгое время не могла принимать активное участие в войне не потому, что увлеклась подготовкой к своему шестидесятилетию, а потому, что император Гуансюй отстранил ее от этого дела. Совсем

не относясь к миротворцам, она оставалась единственной персоной при дворе, безоговорочно выступавшей за то, чтобы отвергнуть требования Японии и продолжать сражаться.

Использование не по назначению флотских фондов перед войной (даже притом, что она пожертвовала примерно ту же сумму во время конфликта) и вымогательство подарков на день рождения получили несправедливую оценку, хотя, бесспорно, заслуживают осуждения. Первое послужило расшатыванию дисциплины на флоте, второе – упадку морального духа при дворе. Цыси осознала свои ошибки и в предстоящие годы собиралась их исправить. Невзирая на все эти грехи, она выступала против признания поражения и совершенно пагубного «мира» в равной мере. За них должны отвечать император Гуансюй (о котором сложили популярный миф как о трагическом герое, сражавшемся до конца) и, пусть в гораздо меньшей степени, высшие советники (хотя официально они числились всего лишь консультантами). В целом вина должна лежать на системе, при которой такая тяжелая ответственность легла на такие хлипкие плечи. Роберт Харт сетовал на то, что «без головы не бывает сильного мужчины». Так получилось, что в Китае нашлась только одна сильная женщина, но ей не дано было стать головой в момент сложного испытания. За пределами узкого круга двора ее голоса слышно не было. Зато нашлось много желающих на сочинение небылиц о ней. Позже один проницательный француз о ней сказал так: «C’est le seul homme de la Chine». Такой на самом деле была Цыси в Запретном городе в 1895 году.