Московские праздные дни: Метафизический путеводитель по столице и ее календарю - Андрей Балдин

Женских сюжетов набралось уже довольно; неудивительно — в бабье-то лето. Это еще заметнее оттого, что в календаре отсутствует Петербург и его знаки (рационального) пространства. Бабье лето обустраивает себя по иному закону: богородичному, «ореховому», где не одно за другим, но одно внутри другого.

Принцип укрытия, сохранения в тайне, в пространстве без пространства. В сфере, в шаре, не имеющем размеров.

Может быть, поэтому сегодня нельзя считать деньги? Деньги — своего рода размер; не просто средство для обмена ценностей, но их, ценностей, умаление, рассыпание на цифры. Этот день Москве нельзя делить на рубли и копейки: он безразмерен и неделим.

В другие дни Москва считает деньги с большим удовольствием.

*

Прежде чем продолжить наблюдение пьесы Толстого о московском сентябре, нужно отметить его характерный настрой: увидеть в Москве прежде всего женщину.

В разных ипостасях — бабушки, матери, невесты, которой ему нужно добиться, после венчания — жены. Никогда дочери или внучки: Москва всегда старше его; в крайнем случае она ему ровесница. Очень интересен его опыт общения с Москвой как с тетушкой. Вообще тетушки сыграли в его жизни важнейшую роль.

О расхождении и схождении (времен)

Есть сюжеты-подсказки, направляющие мысль Толстого по одному и тому же пути. Таков и этот сюжет, о Рождестве Богородицы. Кстати, это тот как раз случай, когда его мысль направляли тетушки. Речь пойдет об истории его рода и связи этой истории с богородичным сюжетом.

В рассказе тетушек Толстой заподозрил тайну, величайшую из всех. Далее он только додумывал подробности этой тайны, проводил сравнения, принимал и отменял выводы.

Дева Мария родилась в Галилее, городе Назарете. Назарет в трех днях пути (пешего, конного?) от Иерусалима, по тамошним и тогдашним понятиям — глушь. В той же глуши — исторической — пребывал царский род Давидов.

Евангелисты проводят родословную Христа по-разному. Матфей прочерчивает ее от Давида к Иисусу через Иосифа, Лука же через Марию. Удивительное расхождение.

На самом деле, конечно, схождение — в Христов фокус.

Толстовский сюжет: когда-то, еще в XIV веке княжеский (Рюриков, царский) род Волконских распался. До того они обитали в тульской земле в ныне исчезнувшем городе Волконске. Но вот на севере взошла Москва как новый русский центр, новый магнит. Этот магнит перетянул к себе одного из меньших Волконских. Он вышел из древнего княжеского гнезда и перебрался в Москву.

Вот что важно: тот перебежчик был не вполне Волконский: он был бастард, прижит родителем в связи с дворовой девкой Агашкой. Согласно преданию, он был груб и несоразмерен с виду: голова его казалась слишком велика. За это он получил прозвище Толстая Голова. Судьбоносное определение: от этой Головы и пошли московские Толстые.

Такого «тетушкиного» сюжета Лев Николаевич пропустить не мог: география оставалась для него неразличима (что такое пространство? ему надобно было время), зато рисунок рода, переплетение и конфликт его ветвей, драматический распад, унижение одной ветви перед другой ему были ему хорошо понятны. Он произошел от бастарда — еще бы!

Так царский род его заглох, почти пропал в истории.

В «Войне и мире», которую в настоящем контексте можно рассматривать как попытку создания книги судеб, Евангелия от Льва, главный герой Толстого Пьер Безухов оказался бастард — большеголовый, толстый, нелепый. Сходство слишком очевидно.

Ладно бы один Безухов, он все-таки фигура выдуманная. Зато Ростовы не выдуманы, это прямая родня Льва Николаевича, его семья. Та именно униженная перед старшей, княжеской, младшая, графская ветвь. Толстой этих обстоятельств и параллелей не скрывает; в черновиках «Войны и мира» его герои сначала прямо Толстые, затем Простые, затем Плохие (показательные прозвища) и, наконец, Ростовы.

Ростов — забытая столица, стоявшая некогда над Москвой. Ростовы — забытые цари?

Между тем, предок Левушки, перебежчик Толстая Голова, оказался героем. Он отличился при Куликовской битве, снискал славу и обрел титул.

И тут видна параллель: толстоголового Пьера Толстой «посылает» на Бородинское сражение. Трудно сказать, насколько он в том бою отличился, тем более его, возможно, вовсе не было в сражении. Зато он превзошел превратности судьбы, взял верх над временем — взял Москву, взял в жены Наташу.

Как важна эта победа над Москвой! Еще важнее возвышение младшего рода, реванш униженной ветви или хотя бы уравнение ее в правах со старшей, княжеской. Но так и происходит! Не в книге, но в жизни: происходит уравнение, схождение: в 1822 году некогда распавшиеся ветви древнего рода, Волконские и Толстые, вновь сходятся: сочетаются законным браком Николай Ильич Толстой, отец писателя, и Мария Николаевна Волконская, по прямой линии происходящая от древних князей, черниговских Рюриковичей.

Рассказ об этом схождении составляет одну из ключевых осей толстовского романа. Это его главная потаенная ось: распад и соединение древнего царского рода.

Мать его зовут Марией. В этом уравнении Лев Николаевич оказывается таинственно христоподобен. Способен к чуду, переоформлению времени, основанию новой эпохи.

*

Тут нужно взять под защиту его московских тетушек: такой ереси они ему сообщить не могли. Скорее всего, в их рассказах речь шла о некоей необыкновенности его генеалогии, о роковом круге распада и соединения ветвей рода. И даже можно предположить, что знаки судьбы, таким образом рисуемой, казались его тетушкам скорее тревожными, нежели обнадеживающими.

В первую очередь это касается его бабки по отцовской линии. Смерть сына и невестки родителей совершенно подкосила ее; она подвинулась умом, заперлась в своей спальне, где за плотно занавешенными шторами принялась при свечах раскладывать пасьянсы и вести «роковые» разговоры со своим старым слугой, не менее ее помешанным. Юный Лев Толстой часто сиживал в этой спальне, слушая страшные истории о схождении и расхождении родов.

*

Толстой всю жизнь (говорил, что с рождения) остро ощущал устремленность на него неких осей времени, зацикленность или фокус, который обозначил его как избранного в пространстве разных эпох. (Сейчас не идет речь о знаке, которым отмечена эта избранность; знак себе он выставлял сам.) Вот она, избранность: его «ветхозаветный» род, некогда, в начале Москвы распавшийся, теперь, ввиду конца Москвы 12-го года, показательным образом воссоединился.

Наступают следующие времена, эпоха нового (московского) завета. Стотысячные жертвы принесены, земля вся покачнулась, так что Европа нахлынула на Россию и во мгновение отхлынула, Москва погибла и возродилась, что есть несомненное чудо и свидетельство начала новой эры.

И в перекрестии осей, от которого стартует эта эра, в перекрестии родов, которые на самом деле есть один род, встает этот мальчик, первый человек Нового (московского) Завета, фокус Москвы олицетворенный.

Еще, вспомним — перед ним в роду три Николая, дед, отец и старший брат, и, стало быть, он награжден наследной болезнью никольщины — соблазна самообожествления, власти над смертью и временем.

И мать по имени Мария, которой он не помнил, не мог помнить, потеряв ее в полтора года, но он считал, что помнил ее иначе: как свет и средоточие счастья. Она была собрание всех возможных совершенств, кроме одного — внешней красоты ей не было дано, что в полной мере искупалось красотой внутренней, духовной и душевной.

Про мать ему рассказали тетушки; он верил им безусловно. Неудивительно, что Левушка с младых ногтей задумывается о своем христоподобии. Гонит от себя эту мысль или вдруг, когда являются подсказки, опять к ней приникает. И никогда не отпускает от себя мысли о возможности чуда. Самим собой произведенного, рукодельного, «левушкиного».

*

Понемногу начинает собираться некое подобие целого: круг толстовских праздников величиной в год. Самое время: в конце сентября, самого левушкина месяца.

Москва сама к этому моменту собирает себя единой округлою фигурой. Праздничный год ее также близится к завершению (к переходу в праздность, см. Казанский спуск). На этом фоне встречаются все толстовсие сюжеты; они были разбросаны по сезонам, точно фокусы звезд в округлой чаше небосвода. Теперь необходимо проследить их связь.

Мы начали с того, что встреча Москвы и Толстого в конце сентября 1839 года была «организованным» судьбой чудом. Тогда на Волхонке (фамильной земле ТолстыхВолконских) началось синхронное строительное действие: возведение собора и романа.