Ярость мщения - Дэвид Герролд

Все очень просто, – говорила Бетти-Джон. – Каждую минуту каждого дня надо жить так, словно от настроя на победу зависит окончательный исход всей войны. То, что я делаю, – победа над хаосом в любом его проявлении.

И дети это проглотили.

Еще бы!

Я – тоже. Это стало мантрой. Не останавливайся. Это – частица победы.

Время от времени Большая Айви играла отдельно с девочками, а Джек Балабан – с мальчиками. Когда я поинтересовался, Бетти-Джон объяснила, что на этих занятиях речь идет о теле. Их собственном и других людей. А также о стыде, любопытстве и страхах. Да, элемент нудизма присутствовал. Позже, если понадобится, игры будут посвящены онанизму и даже сексуальным извращениям. О деталях я расспрашивать не стал.

– Неужели они так далеко зашли? Бетти-Джон кивнула: – Некоторые – да. Я надеюсь, что занятия помогут им отыскать путь назад, и для этого я не побрезгую никакими средствами. – Она, вероятно, заметила, как изменилось мое лицо. – Успокойся, Джим, речь идет в основном о довольно невинных вещах. Девочкам надо рассказать о менструациях и правилах личной гигиены. А мальчишки должны знать, что эрекция не означает приближение смерти. Вспомни бедного Марти Кристиана.

Марти Кристиан был бы уморителен, если бы не был столь жалок. Классический пример личности, мозг которой строит ложные связи между фактами.

Я участвовал в играх сначала неохотно, потом с некоторой долей заинтересованности, которая частично была притворной, и наконец с настоящим желанием, потому что увидел, как важны эти игры для детей.

Однажды Би-Джей попросила меня провести вечернюю игру. Я попытался было увильнуть, но она настаивала.

– Джим, в ближайший четверг заседает совет директоров, не забыл?

– Да, верно.

– Может быть, ты и не задумываешься, но мы – организация с собственным бюджетом, расходами, налогами, кучей входящих и исходящих бумаг.

О заборе она не упомянула, но и так все ясно. Один черт, уговорит.

– Би-Джей, я не представляю, во что играть.

– Очень даже представляешь.

– Я не знаю, что делать!

– Придумай что-нибудь. Все так делают. Просто поставь какую-нибудь очевидную цель, чтобы, достигнув ее, каждый увидел, что он победил. Только не очень простую. Победа не приносит удовлетворения, если дается слишком легко или слишком трудно.

Я тяжело вздохнул. Подумал о своем заборе. Неужели это еще одна проверка?

– Ладно, – сдался я.

Большую часть дня я провел, выкорчевывая кусты на перешейке, где хотел поставить заграждение от червей. Это было не самое узкое место, я бы предпочел основание полуострова, но оно слишком каменистое. Там трудно даже просто карабкаться по скалам, не говоря уж о том, чтобы вбивать столбы. С газовым молотком работа сильно упростилась бы, но, видно, придется использовать некое подобие коловорота и копать ямы вручную.

Работая, я пытался придумать, во что бы такое поиграть с детьми. Хотелось чего-то посерьезнее, чем мытье тарелок или уборка мусора. Хотелось дать им нечто такое, чего они не смогут получить больше нигде. Черт возьми, даже просто возможность выкричать свое отчаяние стала бы для них долгожданной разрядкой.

Пыхтя над особо неподатливым кустом, я вдруг заметил маленького мальчика, наблюдающего за мной. Не знакомого – я еще не знал в лицо всех детей, – но наверняка нашего, раз он был здесь один.

Перед нами постоянно маячила проблема некоторых детей, недостаточно социализированных, чтобы привязаться конкретно к кому нибудь или чему-нибудь. Некоторые были почти дикими и постоянно бродили по окрестностям. Мы знали их и держали на коротком поводке, но этот парнишка, похоже, был из новеньких.

– Приветик, – сказал я.

– И тебе приветик, – отозвался он.

Ему было лет восемь, а может, десять – трудно сказать. Короткие штаны были ему малы, а свитер висел мешком. И подстричься бы не мешало. Волосы черные Щербатый.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Не видишь? Кусты выдергиваю.

– Зачем? Ты что, не любишь кустов?

– Почему? Очень люблю. Просто они мешают.

– О! Чему мешают?

– Мы строим здесь забор. Большой и прочный. Против червей. Чтобы по ночам спать спокойно.

– О, – протянул мальчик. Некоторое время он молча наблюдал за мной, потом спросил: – Вы что, правда боитесь червей?

– Все боятся, – не задумываясь, ответил я.

– Я не боюсь.

Я снисходительно улыбнулся. Чисто мальчишеская бравада. «Посмотрим, как ты заноешь, когда повстречаешь хотя бы одного». Но Бетти-Джон совершенно не переносила, когда детей запугивали без всяких на то оснований.

Без всяких оснований? – Гм.

Интересная мысль.. Мальчишке же я сказал: – Иди-ка домой, а то пропустишь завтрак. По-моему, Маленькая Айви приготовила сегодня на сладкое «Шоколадное Несчастье».

– Я не люблю шоколад. Как тебя зовут?

– Джим, а тебя?

– Какой Джим?

– Джим Маккарти. Слушай, тебе действительно пора идти. Наверное, тебя уже обыскались. Пошли, я провожу. Я протянул ему руку.

– Обойдусь. – Мальчик попятился.

– Ладно. – Я раскрыл ладони, показывая, что не собираюсь причинить ему никакого вреда. – Иди сам.

И снова занялся кустом. Ну вот, он уже и напугался. Когда я разогнулся, мальчишки и след простыл. Ладно, никуда не денется.

Как и я. Мне надо было поразмышлять.

У меня возникла идея насчет игры.

Не исключено, что мы не могли расхлебать все наши беды потому, что дети слишком напуганы. Собаками, темнотой, людьми, червями, своим собственным телом – сплошная психопатология, а не ребятишки. Те, кто понимал, чего боится, были счастливчиками, остальные же боялись таких вещей, которые можно найти разве что в каталоге Безымянных Страхов. (Хотя как их там расположишь по алфавиту?) Сомневаюсь, что наши дети боялись чего-то конкретного, дело обстояло гораздо хуже: они боялись испугаться.

Если бы можно было сделать так, чтобы дети осознали, насколько они напуганы, это стало бы самым честным переживанием в их жизни и положило бы начало настоящему общению.

Вот в чем фокус. Мы должны заставить их говорить.

Теперь я знал, что делать.

Это было одно из упражнений Джейсона.

Он часто повторял: – То, чему ты противишься, сопротивляется в ответ. Оно черпает энергию из твоего сопротивления.

Правильно. Если противишься своему страху, тебя охватывает ужас. Если хочешь подавить в себе злость, приходишь в ярость. Если стараешься перебороть печаль, погружаешься в безысходное отчаяние.

– Не сопротивляйтесь, – всегда говорил Джейсон. – Злитесь, бойтесь, печальтесь, делайте что угодно. Само чувство не ранит так больно, как нежелание его испытать. Как только вы даете ему волю, оно тут же покидает вас. Дайте ему выйти, и оно исчезнет навсегда.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});