Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Спаситель противостоял в храме коварным вопросам фарисеев и саддукеев, показывая, сколь мелки их вопрошания в ярком свете великих Божественных мыслей. Он отвечал им теми же притчами, которые мы обсуждали в главе «Поворот». В той ясности и простоте, с которыми эти притчи рисовали истинное положение дел, виделись всполохи праведного гнева Божьего, который Он готов был обрушить на слушавших Иисуса. И нас приводит в содрогание картина, рисуемая Лукой в притче о злых виноградарях. Ее страшный смысл предельно ясен. Иисус говорит им: «Тогда сказал господин виноградника: «что мне делать? Пошлю сына моего возлюбленного» – фарисеи молчат; виноградари рассуждали между собой: «Это наследник» – фарисеи по-прежнему молчат. «Пойдем, убьем его, и наследство его будет нашим». Никакой реакции и на эти слова. «Что же сделает с ними господин виноградника?» – спрашивает тогда их Господь. Опять молчание. «Придет и погубит виноградарей тех», – говорит Господь. «Да не будет», – неожиданно вырывается у них. Своей притчей Спаситель всколыхнул сокровеннейшие мысли их сердца, и они явственно представили себе свое истинное положение.

На прощание Спаситель произносит страшную обвинительную речь (Мф 23) и оставляет им храм, который отныне «их дом», но уже не дом Божий. Поначалу Он говорил с ними по-человечески, чтобы завоевать прежде их сердца, а потом уже весь Израиль, но они, казалось, остались победителями. Тогда Он разрубает обоюдоострым мечом Своего слова кору их лицемерия, которая постепенно покрыла и живое благочестие минувших веков, которая, словно каменная стена, закрыла злосчастный Израиль от всеобъемлющей любви Иисуса и всех свидетельств Бога Живого. Прежде Он лишь в узком кругу доверительно поведал им, какая опасность грозит их душам, теперь же говорит об этом перед всем народом. Возможно, иные благочестивые граждане Иерусалима сочли, что эта обвинительная речь, превосходящая по ясности и остроте все прежде реченное пророками, все же выходит за рамки дозволенного, и Тот, Кто ее произнес, должен бы относиться с почтением к уважаемому всеми сословию.

Так случилось, что над Иисусом начали быстро сгущаться тучи смертного судебного приговора. Самое страшное и самое плохое на Земле происходит обычно как нечто совершенно естественное. Так случилось и с этим тягчайшим грехом Израиля и всего человечества. Фарисеи давно уже замышляли убить Иисуса, но именно их голос значил не так уж много для стоящих у власти первосвященников и саддукеев. А они до сего момента относились к Иисусу с благосклонным равнодушием, не лишенным высокомерия, ведь им было приятно видеть, как быстро меркнет благодаря Ему слава их противников, фарисеев, еще недавно весьма почитавшихся народом. Они наверняка с удовлетворением отметили Его уважительное отношение к правам священников (признавать исцеленными прокаженных), да и усердие, с которым Он возвышал честь храма, производила на них скорее благоприятное впечатление. Они только радовались тому, как горячо Он выступал против тех человеческих уставов, которые они и сами отвергали. Но в последние дни, посещая храм, Он, казалось, все больше становился неким солнцем, вокруг которого вращались мысли всех людей. И когда Иисус с таким позором для них опроверг (к вящей радости фарисеев) их возражения, которыми они надеялись легко победить этого Учителя, вознамерившегося поучать весь Израиль, они быстро превратились в Его противников. Возможно, это настроение родилось из страха перед Ним. Их власть заключалась в первосвященстве. Полный поворот к древней живой вере означал для них незамедлительную утрату того, на чем держалось первосвященство: признание его народом, за неимением достаточного подтверждения от Бога этих их полномочий. Они издавна предпочитали действовать быстро и решительно, в чем проявлялась свойственная римлянам жестокость, которую они выдавали за иудейскую строгость. И сейчас, как им казалось, наступило самое время действовать именно по-римски. Все «строители» сходились во мнении, что Иисус – просто мечтатель, но, в отличие от других, очень опасный. Слишком уж серьезны Его подходы к вере, надежде, любви, и в пробуждаемых Им настроениях саддукеи почувствовали серьезную угрозу для народа. «Человек-то Иисус неплохой, но ведь Он не слушает ничьих вразумлений, и именно по причине Своей исключительной одаренности опасен для всех, и пусть пеняет на Себя, если Его дело кончится плачевно». «Что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб», – рассуждали они (Ин 11:50). Но между подобными мыслями и решением действовать – глубокая пропасть. Этот величайший в мире грех требовал от носителей зла, в общем-то, определенного геройства, которого у них пока еще не было. И такой герой выискался – им стал Иуда. Своей поспешностью он заразил и старейшин, убедив дать катастрофе свершиться раньше запланированного времени. Но «только не в праздник» – так решили они (Мф 26:5). Предательством (изначально это слово означало выдачу чего-либо) его поступок, собственно, не назовешь, поскольку предавать Спасителя было не в чем. Зло же заключалось в том, что Иуда по своей же инициативе подтолкнул первосвященников к немедленным действиям против Иисуса. То, как в высшей степени подло поступил Иуда со своим Учителем, фактически продав Его, оказало на саддукеев роковое воздействие. «Ну и ученики у Иисуса! Вот она, оборотная сторона Его преувеличенно усердной проповеди» – так, наверное, рассуждали они. Искушение было велико, к тому же политическая обстановка для такого удара была благоприятной, и получить согласие Пилата, как они надеялись, не составит труда. Когда-то прокуратор с великим самомнением пытался показать иудеям, кто здесь хозяин, и получил от стойкого, презирающего смерть народа хороший урок. Так что теперь склонить на свою сторону этого наученного горьким опытом, неуверенного в своих суждениях и не беспричинно опасающегося за свое положение человека хитрым саддукеям было вполне по силам. Рим вряд ли простит своему чиновнику, если тот отпустит «человека из народа», возможно, бунтаря, которого сам народ передал ему на суд. И мы видим, как саддукеи, пустив в ход свое искусство, вынудили этого несчастного, слабого человека опуститься до такой низости, которая ужасала его самого. Невозможно равнодушно смотреть, как его римский дух позорно отступает перед духовностью Иисуса. «Много власти – мало права» – такова суть духа старого Рима. Но перед этим внезапно открывшимся ему в Иисусе чудесным миром духа Пилат стоит подобно безмерно удивленному ребенку. Славу нашу «никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы», – говорит о нем, о первосвященниках и старейшинах апостол Павел (1 Кор 2:8).

Вся тяжесть вины падает на Иуду, но угрюмая гордость, не покидающая его и в раскаянии, только еще явственнее показывает нам, какая бездна мрака царит в его сердце. Он сам выносит себе смертный приговор и исполняет его, он преступник, судья и палач в одном лице. За гробом его ждала злая, чудовищно злая судьба, и Иуда неотвратимо шел ей навстречу.

Но вернемся в круг учеников Иисуса, к той последней, пасхальной трапезе, что началась и завершилась таинством евхаристии. Приступая к праздничному ужину, Иисус, преломив священный хлеб, раздал его ученикам, и в завершение трапезы, несколько часов спустя, взяв чашу с вином, разделил его между ними. Вначале Спаситель серьезно, ничего не утаивая от учеников, рассказал им о совершенно иной ситуации, суть которой была выражена словами: «Иисуса будут судить вместе с преступниками» (Лк 22). Любовь народа к Нему прошла, их же, товарищей «того злодея», будут отныне избегать, ненавидеть и подозревать. Если прежде они не нуждались в деньгах, поскольку в любом доме их принимали как своих друзей, то теперь они ничего просто так не получат, только за деньги. Более того, отныне меч, свидетельствующий о том, что имеющий его не безоружен и может себя защитить, понадобится им куда больше, нежели плащ от дождя. Кульминационным, поворотным моментом беседы, ее духовной вершиной, стало окончание трапезы, когда Спаситель разделил между учениками священное вино: «И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф 26:27, 28). Ученики содрогнулись, услышав вдруг от Него эти слова, которые можно было толковать только так, что Он завтра будет убит во искупление их грехов. Скорбь и благодарность переполнили учеников, пьющих из этой чаши. Иоанн в Откровении (1:5) говорит об Иисусе, омывшем нас «от грехов наших Кровию Своею», что подтверждал и глубочайший личный опыт апостола. Смысл всего их неблагочестия вплоть до этого часа, и то, что Спаситель принес Себя в жертву, чтобы они однажды смогли предстать перед Богом, – все это столь же ясно открылось душам учеников, как и та заключенная в этом даре Иисуса несомненная сила. И они ощутили это, вкушая вино. Что это был за дар? Это – Его кровь, средоточие Его душевной жизни, горсть земли, пронизанная чистой любовью к Богу, поле битвы, на котором стяжал венец славы Спаситель, «подобно нам искушенный во всем, кроме греха». И эту кровь Он отдает навсегда ради великого примирения Бога и людей. Вопрос, был этот дар духовным или плотским, становится беспредметным, если задуматься о том, что говорит нам Библия о взаимосвязи тела и духа, и прежде всего о реальности и творческой силе духа. Дар Спасителя был духовный, ибо Жертвующий по-прежнему пребывал во всей полноте Своей крови. Но то, что этот дар реальный в высшем смысле слова, что Он – именно то, что было Им обещано, следует из самой сути духа, из всем известного характера Его речей, которым абсолютно не свойственна какая бы то ни было недосказанность, неопределенность.