Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А лето давно созрело и окрепло. С лугов потянуло запахом свежего сена, наливались и твердели ржаные колосья.
Как-то, гуляя около станции, она встретила Малыша. Он окликнул ее. Нюрка, не взглянув, хотела пройти мимо, но когда он взял ее за руку, покорно пошла за ним. Шли молча, не глядя друг на друга.
— Нюрка, — сказал он ей, — я знаю, что ты пьешь, путаешься с Котулей. Нюра, пора кончать эту лавочку.
Она деланно засмеялась:
— Не хочешь ли и ты спутаться со мной?
— Не дури, Нюрка. Многие ребята поговаривают, чтобы тебя на общем собрании исключить из коммуны. Мы сами настаивали взять вас сюда, и за вас мы так же отвечаем, как и за себя. Но некоторые ребята не удержались и сорвались. Ты разлагаешь коммуну, Нюрка.
— А что мне ваша коммуна!
— Опять бегать начнешь?
— Лягавой не была и не буду.
— Много не пробегаешь.
— С меня хватит.
Они сели на некошенную траву.
— Пришел конец блату, Нюрка. На деле не засыпешься — так возьмут. Меня взяли было один раз в коммуну. Ушел. Думал, что без воровства, без веселого шалмана на свете не проживу…
Он сидел против Нюрки, опустив лохматую голову со впалыми смуглыми щеками, худой и робкий.
— Последний раз я пробыл на воле два часа. Ехал на трамвае из Таганки в Проточный, «взял» и здесь же попал. За эту кражу мне дали два года. Два года Бутырок — за двадцать рублей! Ну, положим, что это дело сошло бы, сошло бы и другое, фарт шел бы ко мне — все равно, замели бы в трактире, на улице, в шалмане и пивной. Из малолетних, Нюрка, мы уже ушли, когда за кражу давали три месяца.
Нюрке хотелось оборвать Малыша, но, взглянув на него, ей стало жалко уйти так просто. Малыш говорил о первом сомнении в правильности воровской жизни, которое пришло к нему в тюрьме, он рассказывал о том, как ранними утрами поднимался на высокий подоконник камеры, чтоб взглянуть хоть на краешек Москвы, и как в первый раз в жизни прочел взятую из тюремной библиотеки книгу.
— До этого я никогда ничего не читал, Нюрка, но эта книга так шибанула меня, что я на несколько дней и сна лишился и о жратве забывал. Повернулась ко мне моя жизнь так, что смотреть на нее стало страшно.
— За восемь месяцев до окончания моего срока в Бутырки приехал Погребинский. Он сразу узнал меня. «Если возьму в коммуну — опять убежишь?» спросил он. А я уже убегал один раз. «Не убегу», сказал я. Теперь я часто вспоминаю об этом, Нюрка. Конечно, не будь коммуны, не уйти бы мне от блатной жизни… Без ремесла на воле трудно. Великая вещь — ремесло, Нюрка. Вот оно, — Малыш поднял свои руки, — теперь, где хочешь, не пропаду.
Нюрка взяла Малыша за подбородок и ущипнула:
— Богословский подослал тебя?
— Ты дядю Сережу не тронь. Без него давно бы тебе не быть в коммуне.
— Передай ему — пусть хоть сегодня назад отправляет.
— Нюрка, — вскрикнул Малыш, махнул рукой и откинулся спиной на траву.
Нюрка видела его плотно сжатые губы, выгнутые у переносья брови — он напоминал обиженного мальчика.
«Ах, какой ты дурак, Малыш, — подумала она. — Ах, какой дурак».
И ей захотелось рассказать ему про Вальку, о том, как она к концу третьего месяца уже умела пускать пузыри, гукать и хватать ручонками воздух. Она была уверена, что, слушая ее, Малыш начнет улыбаться. Волна благодарности к Малышу хлынула в ее сердце.
Она наклонилась к нему, готовая увидеть эту улыбку, и Малыш действительно улыбнулся. Нюрка запустила в его густые волосы пальцы и прошептала:
— Ах, какой ты дурак, Малыш.
Они долго сидели молча. Потом Нюрка, пугаясь своего голоса, спросила:
— Ты меня любишь, Малыш?
— Еще с Проточного…
Друзья и трудности
У Карасихи развалились старые полусапожки. В Мытищи итти далеко; деревенские сапожники запросили за обсоюзку полусапожек столько, что в Москве за такую цену новые хоть на выбор покупай.
— Пойду к Савину, авось, уважит ботинки за московскую цену, — решила она.
«Купить-продать» за прилавком считал деньги.
— Здравствуй! Как торговля? — поласковее сказала Карасиха.
— Ничего, расторговался, за новым товаром вот посылаю.
— Может, для меня осталась парочка…
— Для дорогой кумы у меня всегда припасено. Гляди, как раз на твою ногу, — сказал «Купить-продать», показывая пару новых ботинок.
— Мне не к спеху, — схитрила Карасиха, любуясь товаром.
— Твоя забота, Настасья, а ботинки важные.
— Цена сходная ли?
Лавочник загнул такую цену, что верхняя губа у Карасихи приподнялась, зуб-резец сердито выступил наружу.
— Живота у тебя нет, кум, — закричала она. — В Москве ботинки на выбор вдвое дешевле.
— За морем телушка — полушка.
Карасиха, положив руки на бедра, браво прошлась перед прилавком:
— Без башмаков буду, а у тебя не куплю. Ты себя за деньги купишь-продашь, проклятый.
На улице она долго ругала Савина.
— Пойди, Настенька, в коммуну, хотя бы вон к разореновскому зятю. Починят хорошо и дешево, — убедительно посоветовал ей Грызлов. — На квартиру-то не носи — там не возьмет, — добавил он.
Со времени женитьбы Гуляев жил у жены в Костине.
— Какие они сапожники? Ихнее дело насчет карманов, — проворчала Карасиха, но все же собралась и понесла ботинки в коммуну.
Молотки в сапожной постукивали, как цепы на току. Карасиха, низко поклонившись всем, оглядывалась — где он тут, танькин-то муж?
— Что, старая?
— Мне бы нашего костинского Гуляева. Обувку принесла! — сказала она.
Молодой мастер с веснущатым лицом взял ботинки, поковырял и сказал:
— Гуляев нынче в городе… Починить тебе? Обладим. Приноси завтра семь гривен.
Карасиху тут же взяло сомнение — не смеются ли над ней, — уж больно что-то дешево. Она мялась у двери и вопросительно глядела на мастера.
— Чтой-то ты, старая, на молодых заглядываешься?
Карасиха улыбнулась, высморкалась в передник и осторожно сказала:
— Носки не забудь прикинуть, озорник.
— Сделаем — мое почтенье!
— Подметки смени, набойки тоже не забудь, — уже более смело сказала Карасиха.
— Крепче твоей головы ботинки будут, носи и вспоминай коммунских мастеров.
Карасиха низко поклонилась. От радости она готова была побежать, но направилась к выходу степенно. Веснущатый мастер сказал вслед ей:
— Ты бы зашла в кооператив, помолодилась, купила бы чего для праздника, много товару привезли.
Карасиха давно знала, что в коммуне открылся свой кооператив. Еще зимой потешались мужики — вот-де, мол, будет дело: и председатель вор и лавочник вор — допустили кота до сала, укараулит — и горшочка не найдешь. Она не больно теперь верила этим разговорам. Хоть и правильно, что коммунские — воры, а не видно, чтоб воровали где-нибудь. Все собиралась сходить посмотреть новую лавку, да что попусту смотреть? Карасихе копейка трудно достается.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959–1983 - Михаил Александрович Лифшиц - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература
- Свидетельство. Воспоминания Дмитрия Шостаковича - Соломон Волков - Биографии и Мемуары
- Конец Грегори Корсо (Судьба поэта в Америке) - Мэлор Стуруа - Биографии и Мемуары
- Беседы Учителя. Как прожить свой серый день. Книга I - Н. Тоотс - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2 - Джованни Казанова - Биографии и Мемуары
- Беседы Учителя. Как прожить свой серый день. Книга II - Н. Тоотс - Биографии и Мемуары
- Хороший подарок от Бабушки. С любовью от Настоящей Женщины - Марина Звёздная - Биографии и Мемуары
- Парк культуры - Павел Санаев - Биографии и Мемуары
- Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью - Брет Уиттер - Биографии и Мемуары