Почетный караул - Джеймс Коззенс

После паузы полковник Моубри сказал:

— Вы хотите… послушайте, Норм, он же цветной, верно?

— Весьма вероятно, — сказал полковник Росс.

— Не слишком ли это… жирно, Росс? Он ведь ничего подобного не ожидает.

— Дед, мы сожалеем о том, что произошло, или не сожалеем?

Из селектора донеслось механически усиленное покашливание — полковник Моубри прочищал горло. Полковник Росс сказал, взвешивая каждое слово:

— Нюд ведь ничего делать по этому поводу не станет. Все за него должны сделать мы. Вы понимаете? Самый быстрый выход из положения, он и самый лучший.

— Норм, конечно, Бенни напрасно ударил Уиллиса. Мы все об этом сожалеем. И Бенни тоже. Ну а как же Уиллис? Он ведь не должен был сажать свой бомбардировщик, не получив разрешения. Да-да, я знаю, что радио у него не работало, и, возможно, увидев посадочные огни, он решил, что на аэродроме услышали его моторы и зажгли их для него. Но все равно он был обязан сначала убедиться, что никому не помешает. Он должен был сделать еще круг. И не его заслуга, если он не убил Нюда, и вас, и всех остальных. Вот почему Бенни был взбешен, и вы не хуже меня знаете, что ударил он его только поэтому. Все держатся так, словно Уиллис был тут вовсе ни при чем, а Бенни кинулся на него и сломал ему нос, потому что он цветной и без всякой другой причины. Будь мы действительно справедливы и беспристрастны, то, по-моему, вместе с крестом от Джо-Джо, извинением и машинами для его отца, на Уиллиса следовало бы наложить взыскание, снять его на время с полетов, сделать вычет из его жалованья за халатность в воздухе. Я этого не предлагаю, а просто высказываю свое мнение. Вы судья, Норм, и должны понять мою точку зрения.

— Я ее понимаю, — сказал полковник Росс, — но нынче утром я не судья. У меня есть другие неотложные дела. — Он поглядел на сержанта Брукса, который, сидя у своего аппарата, с поразительным несокрушимым терпением деловито обзванивал всех тех, с кем уже один раз говорил рано утром, и сообщал, что разбирательство отменено. Полковник Росс решил, что эта манера сержанта Брукса особенно ясно показывала, что сержант Брукс хоть и видел в нем трудного старика, но мало-помалу научился уважать его старческие суждения.

— Мы должны выпутать Нюда из этой истории, — сказал полковник Росс. — Сам он выпутаться не сможет или не захочет. Все остальное нам придется игнорировать. — Разговаривать с селектором, положив ладони на стол перед собой, — это словно разговаривать с самим собой, подумал полковник Росс. По телефону — другое дело: говоришь в трубку, которая, несомненно, к чему-то подсоединена.

Тем не менее электрическое безмолвие селектора словно бы передавало изумление полковника Моубри, а может быть, он что-то стремительно прикидывал. Полковник Моубри не мог не знать, что генерал часто поступал так, как рекомендовал полковник Росс, а вернее, следовал его указаниям, но внешнюю форму все же следовало соблюдать. Вы ссылаетесь на «Le roi le veut[11]» и развязываете себе руки, обретаете власть, официально заявляя, что никакой властью не пользуетесь. Безмолвие, разумеется, означало, что полковник Моубри лавирует. Потом полковник Моубри сказал растерянным, но четко укоризненным тоном:

— Все-таки это уж слишком, Норм.

Подтекст был очевиден: полковник Росс не понимает, что говорит, да и как же иначе? Справедливый и бесхитростный полковник Моубри одновременно и оправдывал его, и порицал. Росс ведь не кадровый военный и Академию не кончал. В критической ситуации эти его дефекты, все, чем он не был, выходили наружу. Полковник Моубри дал это почувствовать точно так же, как он дал понять, ни словом ни о чем подобном не заикнувшись, что лейтенант Уиллис, сажая свой Б-26 без разрешения, продемонстрировал свой дефект — негритянскую кровь в словно бы отличившемся летчике.

Полковник Моубри сказал:

— По-моему, Норм, нам следует немедленно поставить Нюда в известность. Мне кажется, за каким-то пределом мы не должны его подменять, не введя полностью в курс. Откуда мне знать, может быть, он не захочет, чтобы отец этого Уиллиса ехал в госпиталь. Я не считаю возможным послать машину… отвезти его туда, если Нюд не будет об этом знать…

— Попробуйте, не удастся ли вам поговорить с ним теперь же, — сказал полковник Росс. — Я буду только рад. Однако прежде спросите, будет ли он сегодня присутствовать на параде, а все остальное уж потом.

— Но… — Полковник Моубри умолк в явном ошеломлении. — Конечно, будет — как же иначе. По-моему, я не понял, что вы сказали, Норм.

— Именно это я и сказал. И потом сообщите мне, хорошо? — Полковник Росс отключил селектор и нажал кнопку звонка под крышкой своего стола. В дверях позади него появилась миссис Элиот, и он, взяв два листа с угла стола, сказал:

— Будьте добры, напечатайте. Это показания для генерала Бакстера. И кто-то должен засвидетельствовать мою подпись. Нет, лучше отдайте мисс Миллер. Возможно, мне сейчас надо будет кое-что продиктовать. Стив, капитан Коллинз пришел раньше майора Маккрири?

— Да, судья.

— Пригласите его. А когда он войдет, скажите майору Маккрири, что я скоро приеду в госпиталь и увижусь с ним там. Передайте мои извинения, что я продержал его здесь, но мне надо кое-что закончить для генерала. Скажите, что я буду очень рад помочь ему в любом расследовании, которое он сочтет нужным начать. Короче, обговорите все.

* * *

Капитан Раймонди в белом халате сидел на краю письменного стола, медленно покачивая стетоскопом. Лейтенант Вертауэр говорил ему:

— Меня не спрашивайте. У меня еще не было времени заглянуть в ночные записи, они у Присси. Я только-только пришел, когда поступил вызов в «Олеандровую башню». Ночью дежурил Кларк, и он должен был меня дождаться, но Присси сказала мне, что майор пришел очень рано, а затем умчался на территорию весь какой-то взъерошенный. Ну и Кларк, сукин сын, наверное, решил, что, раз Маккрири нет, никто не узнает, если он отправится к себе на боковую. И отправился. Так что со «скорой» пришлось поехать мне. — Он взял ручку и в верхнем углу лежавшей перед ним медицинской карты написал: «Эндрюс, Кэтрин Л. (жена) — кап. Дональд В. Эндрюс, и. о. нач., нестандартные проекты, АБДИП». — Вот к ней, — сказал он, заглянув в листок лабораторного анализа, и начал записывать в карту. — Гипергликемия, — сказал он. — Сахара в крови около двухсот пятидесяти. Ацетон можно было унюхать с порога. А у меня в чемоданчике ровным счетом ничего, и потому мы закутали ее в одеяло и привезли сюда — этот капрал, Бак или Бакс его фамилия, которого они усаживают за руль, рано или поздно кого-нибудь угробит, и я уже думал, что начнет он с меня. Я доложу о нем капитану Вогену. Ему вообще нельзя доверять машину. Ну, как бы то ни было, из комы мы ее вывели, накачали чем могли, и, думаю, она выкарабкается. История заболевания неизвестна. От нее, естественно, ничего узнать было нельзя. Полностью вырубилась. Лежала на полу. Я заметил, что ее рвало в ванной. Когда мы укладывали ее в машину, подошел муж с еще одним офицером, но у меня не было времени выяснять у него что-нибудь толком — узнал одно: от диабета она никогда не лечилась. Года тридцать четыре, очень худая, но, по-моему, худоба не патологическая. У нее бы тогда появились симптомы — полидипсия, полиурия, — и она обратилась бы к врачу. По-моему, заболевание новое. Она только что приехала повидать мужа, и, по-моему, ее сразу и скрутило. Понимаете — постоянное напряжение, постоянная тревога. Идет же война. Ну и все такое прочее. Я поговорю с мужем. Он ждет где-то там. Совсем рассыпался бедняга. Естественно, он не знал, что с ней, но сочинил свою теорийку. — Лейтенант Вертауэр бросил карту в ящик. — Он сказал, что она была вполне здорова, когда он уходил. Но я видел, что ему как-то не по себе. И тут все открылось. Он отвел меня в сторону и сказал, что, может быть, ему надо объяснить мне… э… хотя дорога у нее была тяжелой; она прилетела в Орландо вчера вечером, а сюда ехала на машине, так что ему… э… может быть, не следовало бы; но она… э… хотела; ну и он… э… имел… э… сношение с ней, едва они поднялись к себе, примерно за час до…

Капитан Раймонди добродушно захохотал.

— Пусть это будет вам предупреждением, — сказал он. — Никогда по утрам этим не занимайтесь.

— Ага. Я сказал ему, что, по-моему, это вряд ли имело значение. Она должна выкарабкаться и будет потреблять инсулин до конца своих дней. Когда я уходил, инъекции уже начали приводить ее в порядок. Она в женской палате, корпус Е. Загляните к ней, когда будете проходить мимо, хорошо?

* * *

Капитан Эндрюс сказал:

— Хоть бы кто-нибудь вышел. По-твоему, мы пришли куда надо?

Натаниел Хикс, который про себя не мог не согласиться с тем, что долгая задержка ничего хорошего не сулит, нагнулся и придавил подошвой докуренную сигарету. Проверил расплющенный конец большим и указательным пальцами — действительно ли она погасла? — прошел в другой конец узкого коридора и бросил окурок в металлическую урну.