Море смерти, берег любви - Светлана Владимировна Успенская

сунула в карман небольшой пистолет, а потом, окинув меня оценивающим взглядом, достала из сумки небольшую коробочку, завела ее, как часы, и легким ударом туфли отправила прямо под кресло, в котором я валялся бесформенным ватным кулём. Очевидно, это было взрывное устройство.

– Ну всё, – с облегчением произнесла она. – Финита ля комедия!.. Через два часа я буду уже в воздухе, как, впрочем, и ты. – Она деловито посмотрела на себя в зеркало, взяла в правую руку сумочку, а в левую чемоданчик.

Я смотрел на нее затравленным взглядом гибнущего животного.

– Ну что, Сержи, – ласково промурлыкала Инга, то есть Кэтрин, подходя ко мне. – Прощай! Не надо, не провожай меня! До встречи на том свете!

Она легко чмокнула меня в щеку, подхватила чемоданчик и, уже стоя в дверях, обернулась ко мне.

– И, пожалуйста, не обижайся на меня. Сам понимаешь, что я не могу поступить иначе. Логика событий того требует. Ты тринадцатая и последняя моя жертва, включая Кэтрин. Прощай! Ты остался один из всех! Или один за всех?.. – Она хихикнула. – Прощай!

За ней гулко хлопнула входная дверь.

Описать два часа моей жизни, которые легко могли бы стать последними, у меня нет сил. Я был песчинкой мироздания, травинкой под колесами самосвала, мыслящим тростником, которого ломали безжалостные руки. Бомба под моим креслом всё тикала и тикала, а я не мог пошевелиться, чтобы достать ее, не мог убежать или хотя бы отползти. Мне достались в удел семь тысяч двести бесконечно длинных и бесконечно коротких секунд, и самое ужасное, что я знал – эти секунды последние. Перед моими глазами висели часы с кукушкой. Кукушка каждые полчаса вылетала из своего домика и издевательски кукукала мне в лицо. А под креслом смертельная коробочка всё тикала и тикала… Тикала и тикала… Тикала и тикала… Я чувствовал, что медленно схожу с ума…

Вот кукушка вылетела в третий раз, и это означало, что жить мне оставалось меньше получаса. А Кэтрин, то есть Инга… Инга, то есть Кэтрин… Я как будто видел внутренним взором, как она проходит паспортный контроль в аэропорту, идет через зеленый коридор, стоит на взлётной полосе, ожидая посадки в лайнер, и ветер бросает ей в лицо пригоршни мелкого сентябрьского дождя…

А часы всё тикали и тикали…

Оставалось двадцать пять минут до взрыва. Я попытался пошевелить рукой. К каждому пальцу была как будто привязана пудовая гиря, но все-таки они едва заметно оторвались от мягкой обивки кресла и на мгновение повисли в воздухе. Кажется, действие укола начало ослабевать. Еще минут через пять я мог дернуть рукой. До взрыва оставалось десять минут, потом шевельнул ногами и, попытавшись рывком встать, беспомощно свалился с кресла на пол…

Последний раз бросив взгляд на здание аэропорта, Кэтрин поднялась по трапу на борт самолёта. Лётчики грели двигатели перед взлётом…

Но это было уже что-то! Я попробовал ползти, ноги и руки беспомощно волочились, мешая перемещаться, но мне всё же удалось сдвинуться сантиметров на двадцать. Часы показывали пять минут до взрыва…

– Внимание! Дамы и господа! – торжественно сказала вышколенная стюардесса. – Внимание, пожалуйста! Ladies and gentlemens! Attention please!..

Кэтрин послушно пристегнулась и, улыбаясь, посмотрела в окно на бетонное покрытие взлетного поля.

Еще двадцать сантиметров… Четыре минуты…

Самолет вырулил на взлётно-посадочную полосу…

Еще немного, еще несколько сантиметров. Три минуты…

Взвыли двигатели, и белоснежный лайнер застыл в предстартовом ожидании…

Еще двадцать-тридцать сантиметров. Две минуты…

Разбег по дорожке… Дрожание фюзеляжа. Спокойные лица пассажиров. Непроницаемое лицо Кэтрин…

Еще полметра. Одна минута…

Немного тревожная минута, когда шасси отрываеются от земли. Счастливая улыбка Кэтрин…

Минута закончилась. Я прикрыл голову руками. Часы, размеренно тикающие под креслом, внезапно остановились и оглушительно затихли. Взрыва не было!..

Самолёт медленно, натужно набирал высоту. Кэтрин прислушалась. Какое-то странное сипение слева. Может быть, кажется? Самолёт заваливается на левое крыло. Улыбка испуганно сползла с ее лица…

Три минуты, четыре минуты как должен быть взрыв. Взрыва не было! Я перевернулся на спину. Силы понемногу возвращались, но встать я пока не мог – лежал на спине и счастливо пялился в потолок, не веря в то, что еще жив…

Стюардесса с приклеенной улыбкой проследовала туда и обратно по салону. Кэтрин проводила ее тревожным взглядом. Самолет еще сильнее завалился на левое крыло, и все в салоне накренилось. Сипение усилилось. Француженка впереди что-то весело щебетала своему спутнику, показывая в иллюминатор на серо-желтую землю с редкими пучками зеленого леса. Самолёт выпрямился, а потом снова лёг на левое крыло. Кэтрин испуганно озиралась по сторонам…

Я подполз к телефону, вставил вилку в розетку, набрал, изнемогая от собственного бессилия, номер…

Самолет начал снижение. Кэтрин отстегнула ремень и испуганно привстала. Стюардесса с прилипшей улыбкой усадила ее на место:

– Не волнуйтесь, самолёт выполняет манёвр…

– Это Копцев… Она только что вылетела в Цюрих. – Язык еле ворочался во рту…

Вновь в окошке показались серебристые ангары аэропорта. Пассажиры удивленно залопотали на всех языках мира. Кэтрин вжалась в кресло.

– Дамы и господа! По техническим причинам, в связи с неисправностью двигателя, самолёт произвёл вынужденную посадку в аэропорту Шереметьево. Экипаж самолета приносит свои извинения. Просим освободить салон и пройти в здание аэровокзала. О вылете рейса будет объявлено дополнительно…

Я видел кадры видеозаписи задержания Инги Абалкиной в аэропорту Шереметьево. Вот она стоит у окна в зале ожидания. Двое сотрудников в штатском приближаются к ней. Она видит их, мгновенно оборачивается, и маленький черный пистолет в ее руке беззвучно подрагивает от выстрелов. Потом она падает. Лужа крови на напольном покрытии. Она лежит лицом вниз, как будто плачет в подушку…

Я вот что думаю… Может быть, Инга не хотела, чтобы чёртова машинка под креслом взорвалась? Ведь она могла меня запросто пристрелить, но не сделала этого. Может быть, я был для нее не просто «удобным парнем Сержи»? А кем-то другим? Ведь было же между нами еще что-то, что трудно объяснить обыкновенными словами! Ведь было же!.. Может быть, я неисправимый романтик, как называла меня моя бабушка. Но я никогда не забуду Ингу! Никогда не забуду… Она говорила мне: «Не верь, если обо мне будут говорить плохо…» Конечно, с этим трудно согласиться, но она останется со мной навсегда, до самого моего конца.

Примечания

1

«Больше контактов с Америкой.

Кэтрин Мэйфлауэр, московский корреспондент.