Укрощение королевы - Филиппа Грегори

Однако сегодня утром я не слышу звуков, сопровождающих появления мальчика из пекарни, приносящего нам булочки. За моей дверью стоит такая пугающая тишина, что я, не дожидаясь появления своих горничных, накидываю халат и выглядываю в соседнюю комнату. В соседней комнате оказывается с полдюжины дам, три из них держат наряды из королевского гардероба. Странная тишина не нарушается, даже когда я открываю дверь и выхожу к ним. Я молча стою и смотрю на них, а они даже не пожелали мне доброго утра.

Они все опускаются в низкие поклоны, но, когда поднимаются, ни одна из них не смотрит мне в глаза.

– В чем дело? – не выдерживаю я, переводя взгляд с одной из них на другую. – Где Нэн? Где моя сестра?

Сначала никто не решается мне ответить, но потом вперед нехотя выходит Анна Сеймур.

– Ваше Величество, позвольте мне поговорить с вами с глазу на глаз.

Отступив назад в спальню и пригласив ее последовать за собой, я повторяю вопрос:

– В чем дело? Что случилось?

Она закрывает дверь за собой в таком молчании, что я слышу тиканье своих настольных часов.

– Где Нэн?

– У меня плохие новости.

– Об Анне Эскью? – Я тут же пугаюсь ее казни, что Тайный совет все-таки сделал то, что, по нашим убеждениям, он точно не мог сделать. Я подумала, что ей устроили быстрый суд, признали виновной, а теперь собираются сжечь. – Говори, Анна! Нэн поехала в Тауэр, чтобы помолиться с нею?

Анна Сеймур качает головой.

– Нет, о вашей свите, – тихо говорит она. – И о вашей сестре. Вечером, после того, как вы ушли от короля, состоялось заседание Тайного совета, и они арестовали вашу сестру Нэн Герберт, вашу родственницу леди Елизавету Тирвит и вашу кузину леди Мод Лейн.

Я не понимаю ее, не слышу.

– Что ты сказала? Кто арестован?

– Те фрейлины, которые являются вашими родственницами. Ваша сестра и ваши кузины.

– Зачем? – все еще не понимаю я. – По какому обвинению?

– Им еще не предъявляли обвинений. Их допрашивали всю ночь, они и сейчас еще в допросной. И к ним в комнаты отправили стражу, в их спальни, которые они делили с мужьями, и в ваших покоях, и забрали все их вещи и книги.

– Они ищут бумаги?

– Да, бумаги и книги, – подтверждает Анна. – И расследуют дело о ереси.

– Так Тайный совет обвиняет моих фрейлин, моих сестер в ереси?

Анна кивает с бесстрастным лицом. Между нами повисает напряженная тишина. Я чувствую, как у меня ослабевают колени, и я тихо опускаюсь на стул возле камина, где все еще горел огонь.

– Что я могу сделать?

Она так же напугана, как и я.

– Я не знаю, Ваше Величество. В вашей комнате больше нет бумаг? – Она бросает беглый взгляд на стол, за которым когда-то я с таким удовольствием работала.

– Больше нет. А у тебя?

– Эдвард забрал все, когда отбыл во Францию. Он предупредил меня, но тогда я не думала, что все может так обернуться. Да и он не думал, что все может быть так плохо. Если б он был здесь… Я написала ему, чтобы он ехал домой. Я сказала, что епископ Гардинер теперь верховенствует в Тайном совете и что сейчас всем угрожает опасность. Я сказала ему, что боюсь за себя и боюсь за вас.

– Всем угрожает опасность, – повторяю я.

– Ваше Величество, если они могут арестовать вашу родную сестру, то легко могут арестовать и любую из нас.

Я внезапно ощущаю подъем, меня наполняет злость.

– Так епископ имеет дерзость рекомендовать к аресту мою сестру, Нэн? Мою гофмейстерину? Жену сэра Уильяма Герберта?.. Принеси мне платье. Я оденусь и пойду к королю.

Анна поднимает руку, намереваясь меня остановить.

– Ваше Величество! Подумайте! Епископ не мог бы сделать это в одиночестве. За этим стоит король. Это он подписал ордер на арест вашей сестры, потому что такие вещи происходят только с его ведома. Возможно, даже по его требованию.

* * *

Я веду дам в часовню. Мы стараемся держаться, но двух служанок уже нет, а трех леди арестовали ночью, и двор чует запах страха, как свора гончих псов.

Мы опускаем головы и начинаем истово молиться. Мы искренне принимаем облатки и тихо шепчем «аминь». И этим мы показываем, что в наших глупых головках нет ни единой мысли о том, чем именно мы сейчас занимаемся и что нам дают: просвирку или плоть, хлеб или Бога. Мы перебираем четки, у меня на груди красуется крест. Принцесса Мария стоит на коленях рядом со мной, но ее платье даже краем не касается моего. С другой стороны от меня стоит принцесса Елизавета, и ее холодные пальцы обвивают мою дрожащую руку. Она не понимает, что происходит, но чувствует, что здесь что-то не так.

После часовни мы идем на завтрак и видим, что двор подавлен. Мужчины тихо переговариваются между собою, все бросают в мою сторону взгляды, чтобы узнать, как я реагирую на отсутствие сестры и двух кузин. Я улыбаюсь, чтобы они думали, будто меня это нисколько не беспокоит. Я склоняю голову, когда королевский капеллан начинает читать молитву на латыни. Ем немного мяса, хлеба, пью эль, изображаю аппетит, словно у меня все внутри не сковано инеем от страха. Улыбаюсь фрейлинам и посматриваю на стол Сеймуров. Мне очень хочется увидеть там Томаса, словно он был кораблем с парусами, который ждет лишь сигнала, чтобы унести меня вдаль, в безопасность. Но его здесь нет, я не жду его и не могу за ним послать.

Я поворачиваюсь к Екатерине Брэндон, самой старшей из фрейлин, присутствующих сейчас за столом.

– Ваша милость, не сочтите за труд спросить у Его Величества, достаточно ли он хорошо себя чувствует, чтобы принять меня этим утром.

Екатерина встает из-за стола без единого слова, и мы наблюдаем за тем, как она идет по парадному залу. Я и мои фрейлины молимся о том, чтобы она вернулась с приглашением посетить комнаты короля, и в результате мы чудесным образом вернем себе такую переменчивую королевскую благосклонность. Но Екатерина отсутствовала недолго.

– Его Величество страдает от боли в ноге, – спокойно говорит она, но ее лицо белее белого. – Доктор рядом с ним, и сейчас он отдыхает. Король велел передать, что он пошлет за вами позже и что он желает вам хорошего дня.

Ее слова слышат все, и означают они то же, что и для гончих сигнал рога. При дворе открылся сезон охоты на еретиков, и самая крупная добыча, несущая награду на своей голове, – это я.

– Тогда мы на пару часов пойдем в мои комнаты, – улыбаюсь я, – а потом поедем кататься. – Я поворачиваюсь к шталмейстеру. – Мы все едем верхом.

Тот кланяется и подает мне руку, чтобы я спустилась с подиума и прошла через зал с молча кланяющимися мне придворными. Я улыбаюсь и киваю направо и налево. Никто из них не посмеет сказать, что я выглядела испуганной.

* * *

Дойдя до моих комнат, мы находим там Нэн, Мод Лейн и Елизавету Тирвит, ждущих, пока мы вернемся с завтрака. Нэн сидит на своем любимом месте, возле окна, сложив руки на коленях и являя собой воплощение женского терпения. Однако ее напряженная спина говорит о том, что испытания еще не закончились. Я вхожу в комнату и не даю себе броситься к ней в объятия. Вместо этого выхожу на середину комнаты и ясно и громко произношу, чтобы меня слышали все, кому по долгу службы в Тайном совете необходимо будет доложить о нашей встрече:

– Леди Герберт, сестра моя, я рада видеть, что вы вернулись к нам. С большим удивлением и озабоченностью я узнала, что вам пришлось объясняться пред членами Тайного совета. Я не потерплю ереси и предательства в своих покоях.

– Что вы, Ваше Величество, – отвечает Нэн недрогнувшим голосом, в котором не было даже намека на какие-либо эмоции. – Мы не имеем отношения к ереси, и никогда не имели. Советники допрашивали меня и двоих ваших сестер и были удовлетворены тем, что ничто из сказанного или написанного нами, в вашем ли отсутствии либо вместе с вами, не может быть истолковано как ересь.

Я задумалась. Мне никак не приходит на ум, что еще надо сказать прислушивающимся придворным.

– Они очистили ваши имена от подозрений?

– Да, – говорит Нэн, и обе кузины кивают в знак согласия. – И отпустили.

– Прекрасно, – говорю я. – Тогда я пойду переодеваться, и мы можем ехать кататься верхом. Вы можете мне помочь.

И мы вместе входим в мою спальню. Екатерина Брэндон присоединяется к нам в последнее мгновение, и как только дверь за нами закрывается, мы хватаем друг друга в объятия.

– Нэн! Нэн!

Она прижимает меня к себе с неистовой силой, как будто мы снова стали девочками в Кендале и она сейчас старается удержать меня от прыжка с дерева в фруктовом саду.

– Ох, Кейт!.. Ох, Кейт!..

– О чем они тебя спрашивали? Тебя держали всю ночь? Не давали спать?

– Тише, – говорит она. – Тише.

И тут я понимаю, что захлебываюсь всхлипами. Тогда я кладу руку себе на грудь и делаю шаг в сторону от нее.

– Я в порядке, – говорю я. – Я не буду плакать. Я не хочу выходить отсюда с красными глазами. Я не хочу, чтобы они видели…

– Ты хорошо держишься, – говорит сестра, мягко доставая из рукава платок и промокая мои мокрые от слез глаза, а потом промокая свои. – Никто не должен знать, что ты расстроена.