Чужая в чужом море - Александр Розов

— О, боже! – тихо сказала мисс Ренселлер, — Боже…

Лейтенант махнул рукой.

— Не переживайте, Мэрлин. Я не обеднею от этих 40 фунтов. Обидно, конечно, остаться в дураках, но с кем не бывает. Давайте лучше пить чай. Я обожаю цветочный чай, который заваривает Эстер. Так по–домашнему… Очень похоже на тот, который готовит моя Тхай.

— Гибискус, жасмин, немного имбиря и капелька меда, — сообщила Эстер, — Меня научила этому вьетнамка, с которой мы вместе учились в колледже.

Викарий откашлялся

— Послушайте, вы неправильно поняли.

— А чего тут понимать? – удивился Нонг, — Наллэ пропьет две мои двадцатки, вот и все.

— Ничего подобного, — возразил шеф–инженер, — Я куплю на них самосад у тети Онго, чем поддержу местную табачную промышленность.

— Я же не зря сказал, что все надо делать с любовью, — не унимался Джордан.

— Пол Пот это знал, — сообщил Наллэ, — Не зря же он получил классическое образование в римско–католической школе. Между прочим, режим «красных кмеров» ни капли не был марксистским. Это была калька с трактата Аврелия Августина «О Граде Божьем», как и Третий Рейх, и кошмарный режим Дювалье на Гаити… Хотите пари, Джо? Берем статью Пол Пота «Монархия или демократия», кладем рядом книгу Августина, и сравниваем.

Мисс Ренселлер решительно встала.

— Пойдем, Джо. Уже поздно, и вообще… Разговор зашел куда–то не туда.

— Да, наверное, — согласился священник, — Приятно было поговорить… Но время…

Пума уселась на бордюре террасы, как маленький черный сфинкс, проводила уходящих миссионеров презрительным взглядом, и сообщила:

— Смешно. Лейтенант такой умный, а не знал, что у всех говнюков общий бог.

— Сейчас я встану и дам одной нахальной девчонке по заднице, — пригрозил Нонг.

— По–моему, вы зря их обидели, — заметила Эстер, — Они не виноваты в том, что какие–то негодяи так мерзко извратили христианство. Иисус этому не учил.

— Ты имеешь в виду того парня, который, как говорят, приехал в ютайскую столицу на осле приблизительно 2000 лет назад? – уточнил Наллэ, — Забудь про него. Даже если в этой сказке есть хоть капля правды, то все равно всем давно плевать, чему он там учил.

— Тебе, может и плевать, — возразила она, — а мне — нет. Между прочим, оскорбляя чужую религию, ты не доказываешь, что твоя религия лучше. Скорее, наоборот.

— Да я вообще не имел в виду религию, — сказал он, — Авраамизм с самого начала был не религией, а рэкетом. У древних ютаев поп отбирал десятую часть выручки общины, как бы, для своего бога, а за обращение к другим богам жреческая стража убивала. В первой католической общине св. Петра, поп отбирал вообще все. Общинники работали за корм и хлев, как скоты, а кто пытался сберечь хоть сантим — того убивали. А мусульмане всегда жили воровством. Украл – долю отнес в мечеть. Они ничего другого толком и не умеют.

— Тем не менее, основу вашей меганезийской Хартии придумал Томас Джефферсон, а он был христианин, не так ли?

— Только очень условно, — отрезал шеф–инженер, — На базе классического христианства, в котором все всем жертвуют, а поп все это загребает, ничего толкового не придумывается.

— Как быть с тем, что все современные науки и технологии, которые ты так почитаешь, придуманы в христинском мире? – поинтересовалась Эстер.

— Ты забыла про одну мелочь: это произошло только тогда, когда он начал переставать быть христианским. Науки появились во время ренессанса дохристианских религий, а техника — во времена энциклопедистов. До того, Европа была гнездом тупых варваров.

— Тем не менее, Ньютон и Эйнштейн верили в бога.

— Да, только не в того, в которого призывает верить Папа Римский…

Лейтенант, с досадой, хлопнул ладонью по колену.

— Жаль, саперы утром улетели, а то бы я еще раз устроил тотализатор.

— Да ну тебя, — слегка обиделась Эстер, — из серьезных вещей делаешь балаган…

В этот момент раздался приглушенный расстоянием громовой рев льва.

— Joder, conio! – воскликнул Наллэ, — до чего задолбала эта сраная кошка!

— …А если за столом будут ругаться, то я вообще уйду в свою комнату.

— Давайте пойдем и его застрелим, — предложила Пума, — тогда он не будет шуметь.

— Верно, — поддержал Рон, — Не дело, что он тут ползает. Еще покусает кого–нибудь.

— Да, — согласился Наллэ (которому эта идея уже приходила в голову), — Эстер, как на счет того, чтобы размять ножки перед сном?

— Лучше мы вдвоем с Роном, – сказал Нонг.

— А я? – возмутилась Пума, спрыгивая со своего насеста.

— Ну, куда же без тебя, — вздохнул лейтенант.

— По–моему, вместе веселее, — подвел итог шеф–инженер, — Эстер, ты как?

— Только погулять, — уточнила она, — Стрелять я не буду.

— Ладно, Наллэ, — со вздохом согласился лейтенант (ему очень не хотелось брать с собой ночью в саванну охраняемое лицо), — но только возьмешь «kinetiko», а не эту помповую ерунду, и поставишь на автоматический огонь.

— Но это уже не охота, а расстрел, — запротестовал Наллэ.

— А идти на льва с твоей помповой игрушкой, это не прогулка, а суицид, — отрезал Нонг, повернулся к Рону и добавил, — тащи еще три пушки и пять ноктовизоров с токерами.

— Две, — поправила Эстер, — Я не хочу ни в кого стрелять, и я все равно не умею.

— Две пушки, — со вздохом, продублировал лейтенант.

Собака вскочила из–под стола и радостно завиляла хвостом: люди занялись–таки делом!

…

Разумеется, собаку взяли с собой — она же львиная по породе (решили люди) - и собака счастлива. Не каждый день выпадает поохотиться в такой сильной стае. На сотню миль вокруг простирается их охотничья территория. Они не позволят, чтобы тут шумела по ночам какая–то блохастая кошка, вообразившая себя царем зверей. Вообще, люди как–то странно охотятся. Пристегнули на поводок к хозяину, от которого сейчас ни малейшего толка. Он занят не кошкой, которую надо выслеживать, а особью женского пола, идущей рядом. Особь ему нравится. Стройная, но не хрупкая, ноги длинные, но не тонкие, бедра не широкие, но и не слишком узкие. Грудь маловата, но это не главное. Лицо круглое, в смешных веснушках особо устойчивой модели – даже экваториальный загар их не берет. Носик — кнопочка, зато глаза большие и умные. Губы немного капризные, но подбородок скругленный, не острый. Значит, капризничает в разумных пределах. Всем хороша особь, кроме одного: она другой породы, у нее все не как у нормальных особей — монтажниц или геологинь. Если им нравишься – то поехали, а если не нравишься – то проехали. А тут все как–то криво – ни два, ни полтора. Может, дело и не в породе, а в том, что жизнь у этой особи с детства поломатая. Первая стая – моральные уроды, первые половые партнеры – дегенераты, а ближайшая соседка – просто сука. В плохом смысле слова. И бедная особь совершенно дезориентирована в сексуальном смысле. Ей и хочется, и страшно, и она не знает, как это правильно делать, и раздирают ее на части всякие фрейдистские демоны. А хозяин выглядит дебил – дебилом, потому что с такой особью непонятно как себя вести. И носится с ней хозяин уже которую неделю, как с чемоданом без ручки: ухватить не за что, а бросить жалко. Дурак–человек, хозяин: монтажниц и геологинь, что ли, не хватает? Или туземных девчонок — они тоже ничего себе… И тут мысли Наллэ за собаку пресекаются голосом лейтенанта, раздавшимся из токера, закрепленного на очках–ноктовизоре.

…

— E foa! Тут, оказывается, не одна кошка, а целая стая. Прайд, если по–научному.

— Я вижу пять голов, — отозвался Рон, — две львицы по флангам, думаю, они караулят вон ту группу свиней. Один лев впереди, он этих свиней будет загонять, как я понимаю. И пара львов неопределенного пола на дистанции полтараста метрах за ним. Типа, резерв.

— Девять, — поправила Пума, — там еще четыре пятна дальше, лежат в траве.

— Действительно, — согласился Вэнфан, после некоторой паузы, — Значит, я так понимаю, что первые три охотятся, следующие два – резерв, остальные пока пассивны. Слушайте команду. Оружие – к бою. Плотной группой проходим в треугольник, образованный первыми тремя целями, и рассыпаемся. Пума, по готовности, зачищает льва, Рон, сразу после ее выстрела, зачищает львицу справа и страхует, если Пума не дочистила льва. Я зачищаю львицу слева, и страхую гражданских. Если все ОК, Пума по команде чистит дальше, вглубь. Наллэ страхует свою девчонку, но аккуратно, чтобы не зацепить нас. Короче, Наллэ, стреляешь, только если кошка на вас выскочит. Длинной очередью. Ну, погнали. Пума, не выделывайся. Твоя дистанция: 250 ровно. Короткими очередями.

…

Эстер немного обижена. «Страхуешь свою девчонку». Надо же, она уже «его девчонка». Вот так, запросто… Хотя, что должны думать эти молодые, уверенные в себе мужчины? Для них жизнь – простая штука. Отношения между полами, в частности. Наллэ не такой. Или хочется думать, что он не такой. Скорее всего, у него тут бывают женщины, но, по крайней мере, он не кувыркается с ними после танцулек, за ближайшим кустом, как это запросто делают Уфти и Керк. Так или иначе, Эстер была благодарна Наллэ за те знаки внимания, которые можно было принимать в шутку или всерьез – как больше нравится. Например, огромный яркий веник из оглушительно–душистых цветов, по–хулигански заброшенный ночью в открытое окно ее каюты. А однажды, поздно вечером, он нашел где–то гитару–укулеле и спел под ее окнами «Oh, lovely Ester! Oh, Ester my love! What a wonderful Ester you are!». В другой раз, он прокатил ее на маленьком самолетике вокруг потрясающе–красивой горы Нгве — ему надо было что–то там посмотреть. На обратном пути он небрежно приобнял ее правой рукой за плечи. Наверное, ее это слегка напугало, она вздрогнула от неожиданности и облегченно вздохнула, когда он убрал руку. Может быть, она поступила глупо? Потом она несколько раз думала, каким мог быть тот вечер, поведи она себя иначе, и даже пыталась представить, как все могло бы происходить, но коварная фантазия все время подбрасывала ей какие–то гадкие аналогии. Черт, неужели это навсегда? Занятая этими мыслями она совершенно забыла о том, что они, вообще–то, гуляют не по ночному парку, а по саванне, в окружении охотящегося львиного прайда. Когда громовой рык льва всего в нескольких сотнях метров, внезапно напомнил об этом, она, не задумываясь, рефлекторно прижалась к идущему справа от нее Наллэ…