Арлекин - Бернард Корнуэлл

«Это ближе к сути», — подумал Томас. Если англичане проиграют, Жанетта рискует потерять все, что скопила за последние недели, все подарки от принца. Он видел под ее плащом ожерелье из каких-то камней, смахивающих на рубины, и, несомненно, у нее были десятки других драгоценных камней, оправленных в золото.

— Так чего ты хочешь от меня? — спросил он.

Она наклонилась и понизила голос:

— Возьми горстку солдат и проводи меня на юг. В Ле-Кротуа я найму корабль, и мы отплывем в Бретань. Теперь у меня есть деньги. Я могу выплатить свои долги в Ла-Рош-Дерьене и договориться с этим негодяем стряпчим. Никто даже не узнает, что я была здесь.

— Принц узнает.

— Думаешь, он захочет оставить меня при себе навсегда? — возмутилась она. — Это же принц. Он берет, что ему нужно, а когда игрушка надоедает, идет дальше. Но ко мне он был добр, не могу пожаловаться.

Томас промолчал. В те светлые летние дни, когда они жили как бродяги, она не была так деловита.

— А твой сын? Как ты вернешь его? Выкупишь?

— Найду способ, — уклончиво ответила Жанетта.

Вероятно, попытается похитить мальчика. Почему бы и нет? Если нанять кого-нибудь, это возможно. Может быть, она рассчитывает на самого Томаса? Когда ему в голову пришла эта мысль, он взглянул Жанетте прямо в глаза.

— Помоги мне, — сказала она. — Пожалуйста.

— Нет, не сейчас, — ответил он и поднял руку, отметая возражения. — Когда-нибудь, с Божьей помощью, я помогу тебе найти твоего сына, но сейчас не покину войско. Если предстоит сражение, моя госпожа, то я буду сражаться вместе с остальными.

— Умоляю тебя!

— Нет.

— Ну и черт с тобой! — плюнула Жанетта, накинула капюшон и ушла в темноту.

Вскоре появилась Элеонора.

— Что скажешь? — спросил Томас.

— По-моему, она красивая, — уклончиво ответила девушка и нахмурилась. — И еще я боюсь, что завтра в сражении кто-нибудь может схватить тебя за волосы. По-моему, лучше остричь их.

Томас вздрогнул и спросил:

— Хочешь отправиться на юг? Избежать сражения?

Элеонора посмотрела на него с упреком.

— Я женщина лучника, а ты не отправишься на юг. Уилл говорит, что ты чертов болван, — два последних слова она выговорила на ломаном английском, — раз отдал такую еду, но все равно тебя благодарит. А отец Хобб сказал, что завтра утром отслужит мессу и хочет видеть тебя на ней.

Томас достал нож и протянул ей, а потом наклонил голову. Девушка отпилила ему косу и еще несколько прядей и сожгла волосы в костре. Пока она резала, Томас молчал. Он думал об отце Хоббе и мессе. Мессе по погибшим или по тем, кто скоро погибнет, потому что в сырой темноте за лесом приближались французские войска. Дважды англичанам удавалось улизнуть от врага, перейдя считавшиеся непереходимыми реки, но на третий раз им не спастись. Французы наконец поймали их.

* * *

До деревни можно было дойти пешком. Она находилась на северной опушке леса, от которого ее отделяла маленькая речка, мирно петлявшая по заливным лугам. Деревня была ничем не примечательная: пруд, маленькая церквушка, пара десятков домишек с толстыми соломенными крышами, небольшими садиками и огромными кучами навоза. Деревня, как и лес, называлась Креси.

Поля к северу от нее поднимались на длинный, протянувшийся с севера на юг холм. Проселочная дорога с проторенной телегами колеей взбиралась на вершину холма и вела в соседнюю, столь же непримечательную деревню под названием Вадикур. Если бы французское войско шло из Аббевиля мимо местного леса и в поисках англичан свернуло на запад, то через некоторое время солдаты увидели бы возвышающийся между Креси и Вадикуром холм. Они бы увидели похожие на пни башни двух деревенских церквей, а между деревнями, но гораздо ближе к Креси, — ветряную мельницу высоко на холме, где крылья могли поймать ветер. Склон был длинным и ровным, не тронутым заборами или канавами, — хорошая площадка для рыцарей на конях.

Войско разбудили до рассвета. Было воскресенье, 26 августа, и солдаты жаловались на холодную не по сезону погоду. Они разворошили костры, и в свете огня заблестели дожидавшиеся их кольчуги и латы. В деревне Креси расположился король со своими приближенными, некоторые из них спали в церкви. Они все еще облачались в доспехи, когда королевский капеллан начал мессу. Были зажжены свечи, прозвучал колокольчик, и священник, не обращая внимания на бряцанье оружия в маленьком нефе, призвал на помощь святого Зефирена, святого Геласена и обоих святых по имени Генесий — все они праздновались в этот день, — и еще священник попросил помощи у малолетнего сэра Хью Линкольнского — ребенка, убитого евреями в этот самый день около двухсот лет назад. Мальчика, по преданию отличавшегося замечательной набожностью, нашли мертвым, и никто не мог понять, как Бог мог допустить, что такой образцовый христианин покинул землю в столь юном возрасте, но в Линкольне жили евреи, и их присутствие все объясняло.

— Святой Зефирен, — молился капеллан, — даруй нам победу. Святой Геласен, — умолял он, — пребудь с нашими воинами. Святой Генесий, позаботься о нас и придай нам сил. Малолетний сэр Хью, — просил он, — хоть ты и младенец в Божьих руках, заступись за нас. Милостивый Боже, — молил он, — в Твоей великой милости спаси нас.

К алтарю в льняных рубахах подходили за причастием рыцари.

В лесу стрелки стояли на коленях перед другими священниками. Они исповедовались и получали засохший старый хлеб, тело Христово. Солдаты крестились. Никто из них не знал, что в этот день будет битва, но все чувствовали, что поход подошел к концу и сегодня или завтра придется сразиться. «Дай нам достаточно стрел, — молили Бога стрелки, — и мы окрасим землю красным», и протягивали священникам свои тисовые луки, а священники прикасались к ним и произносили над ними молитвы.

Были разложены копья. Их привезли на вьючных лошадях или в повозках. Копьями не пользовались в боях, но все рыцари мечтали о настоящей битве, когда всадник вылетает из седла от удара копьем в щит. Воины постарше и помудрее знали, что будут сражаться пешими и их оружием будут мечи, топоры или фальшионы. Но все же раскрашенные копья были вынуты из тряпичной или кожаной обертки, защищавшей их от дождя, чтобы не покоробились, и от солнца, чтобы не высохли.

— Будем пользоваться ими как пиками, — предложил граф Нортгемптонский.

Оруженосцы и пажи облачали в доспехи своих рыцарей, помогали надеть толстый кожаный панцирь, кольчугу и латы. Коней вытерли соломой, а кузнецы водили точильными брусками по длинным лезвиям мечей. Король, начавший облачаться в четыре часа утра, преклонил колени перед ковчегом и поцеловал его. В ковчеге хранилось перо из крыла ангела Гавриила, и Эдуард, перекрестившись, велел отнести реликвию сыну. Потом в золотой короне поверх шлема он с помощью слуг сел на серую кобылу и поскакал из деревни на север.