Альтер эво - Анастасия Александровна Иванова

первые секунды ворона Марк, кажется, охреневает от этакой беспардонности, но затем удовольствие берет свое.

– Ты пришел, чтобы что-то узнать? Я бы хотела помочь.

Птица млеет, прикрыв глаза.

– Ты все еще пытаешься разобраться, что там с убийством того человека? – Майя убирает руку.

С трехсекундной задержкой ворона Марк активизируется и зыркает на нее.

– Да нет… Я… Наверное, уже разобрался. Тут другое. – Он проходится по крыше транспорта, добравшись до края, неуклюже съезжает вниз по стеклу и тут же залетает-запрыгивает обратно. – Ты должна помнить. Был какой-то случай – еще до всего этого, – когда ты этого человека видела. Может, там, где никакого человека не должно было быть. В неправильном месте или при неправильных обстоятельствах.

Майя прикрывает глаза: темная глубокая вода, – опять вода, опять, – и лицо на дне, и от него не оторваться, и ей не хватает воздуха, голова болит, как будто в ней поселились демоны, и она видит слишком много несуществующих вещей. Не открывая глаз, она кивает.

– Вот. А он – тебя, – продолжает ворона Марк. – Он видел… э-э, что у тебя в голове. Твою, скажем так, картину мира. И откопал в ней что-то охеренно крутое, чего у нас нет, какую-то идею на миллион. – Когда птица выталкивает из себя «охеренно», это почти похоже на вокал какого-нибудь прогрессив-поп-певца. – Ты не знаешь, что бы это могло быть?

Майя ненадолго задумывается. Все, что она помнит теперь о том дне – это ее страх, сплошной ужас, и насилие над ее сознанием, и боль. Что чужак мог найти в ее мыслях? Откуда ей знать?

– Извини. – Она качает головой.

Марк молчит, потом как-то уныло точит клюв о козырек над аркой дверцы.

– У нас там за эту штуку убивают.

Пожав плечами, Майя отлипает от крыла.

– У нас тут и не за такое убивают. Мне нужно идти… – Она машет рукой в сторону деревьев, за которыми как вкопанный стоит Давид. Уже минут пять.

Майя больше не оборачивается. На сердце у нее – холод. Она делает несколько шагов по полю – шагать неудобно, под ногами крупные комья осенней земли, сырой и слипшейся, а еще колючая стерня так и норовит впиться в штаны. Через десять секунд ее затылок обдувает поднятый крыльями ветер, и ворона Марк аккуратно присаживается к ней на плечо. Несколько шагов они проходят молча.

– А ты-то хоть что-то от него взяла? Видела нашу альтернативу? Может, кусок хотя бы.

– Не помню. По-моему, нет. Хотя… – Майя поворачивает голову к птице у себя на плече. – Кажется, я видела тебя.

Ворона не то чихает (?), не то фыркает:

– Ты не могла: он ничего обо мне не знал. С чего ты взяла, что это был я?

Майя на секунду останавливается.

– Я просто… Знаю, что это был ты. – Голову понемногу сдавливает, Майя потирает лоб, потом касается вороны кончиками пальцев. – Сейчас ты… Такой, среднего роста, и рубашка оранжевая. И джинсы… У вас так ярко одеваются?

Ворона Марк таращится на нее во все глаза:

– Ты видишь меня сейчас в моей альтернативе?

– Да нет. – Майя отворачивается и продолжает движение. – Это просто… такие клочки. Как что-то по химии из средней школы иногда в голове всплывает. У тебя была химия?

Ей это совершенно не интересно. Но надо что-то говорить. Надо не прекращать говорить, чтобы не начать думать. Они уже совсем близко к березкам. К Давиду.

– У нас была выборочно: по результатам ИИ-оценки кому-то ставили химию, кому-то физику, кому еще что. До сих пор не понимаю, почему мне досталась химия. Никакой склонности к ней не испытывала. А если по-честному – ненавижу химию, но ИИ не врет, нейросеть не ошибается, так что…

Пять шагов до Давида. Он стоит к ним спиной, похоже, прислонившись к стволу. В его фигуре Майе чудится что-то странное, что-то чужое.

– Нейросеть? – не понимает ворона Марк, гласные ей почти не даются.

– Сеть нейронная, – машинально бормочет Майя. – Разумная. Искусственный интеллект. У тебя есть нейронная сеть?

Это разве его куртка? И цвет волос…

– У меня лично? – уточняет птица.

– Нет, у…

Они огибают березку, и Майя замирает на месте.

Это не Давид. Прислонившись спиной к березке, перед ней стоит Эль Греко.

Она поворачивается кругом – резким, дерганым движением, отчего ворона Марк чиркает когтями по ее плечу и, протестующе хлопая крыльями, перелетает на ближайшую ветку березы, – и тогда видит его.

Давид лежит в трех метрах, на боку, подтянув ноги к животу. Видимых повреждений нет, но Майе и не нужно их видеть. Она уже знает.

Она медленно переводит взгляд на Эль Греко, и тот качает головой:

– Нет-нет, вот уж я ни при чем, – он не акцентирует местоимение, конечно же нет, с чего бы, это ей показалось. – Сердечный приступ, полагаю. Трагично, но тривиально. Тяжелые физические тренировки на массу без должного внимания к восстановлению…

Перестав слушать, Майя подходит к Давиду, опускается на колено, кладет ладонь ему на щеку. Опять.

– Думаю, ты можешь больше не пытаться, – спустя минуту голос Эль Греко все же прорезается в ее мыслях.

– Что?

– Ты все пытаешься их спасти: скачешь по альтернативам, как курица с оторванной головой… А ведь это не пустяковое дело. С каждым таким прыжком без четкой цели, на которой зафиксировано внимание, ты рискуешь оказаться в каком-нибудь очень, очень плохом месте, откуда уже не будет выхода. Вон, спроси хоть у Марка.

Ворона на ветке переступает лапами, поворачиваясь, и на секунду застывает – наверное, таращит на Эль Греко блестящие черные глаза, – а потом выкаркивает:

– Да пошел ты, Йорам.

Эль Греко у нее за спиной посмеивается.

– Он что, обязательно должен умереть? – Майя продолжает смотреть на Давида. – Степан. Даймё. Они должны умирать в каждой альтернативе? Это судьба?

– Не думаю, – отвечает Эль Греко. – Но, честно говоря, не знаю. Не исключено, что даже при условии беспредельного количества вариаций распределение вероятностей для некоторых событий в нашей Вселенной отлично от нормального – если вы понимаете, о чем я. Возможно, даже в бесконечном множестве альтернатив кому-то все-таки приходится умирать чаще. С другой стороны, тебя должно утешать то, что в любом случае остается еще бесконечное число вариантов, в которых они живут и здравствуют. Прямо сейчас. Как и бесконечное число вариантов, в которых они никогда не рождались. Как и бесконечное число вариантов, где…

– КАР-КАР-КАР-КАР-КАР.

Это больше не попытка артикулировать по-человечески, а совершенно нормальный вороний ор – хриплый, резкий, наглый и очень громкий. Заглушив речь Эль Греко, ворона Марк демонстративно поворачивается к нему задом, слетает с ветки и