Альтер эво - Анастасия Александровна Иванова

вызвала его – и зачем? По сути – чтобы расспросить о Владе Холодном. «Что он за человек». Ага. Ага.

Марк почувствовал, как начинает улыбаться. Ольга Старкова боялась, и боялась она своего душевного – и телесного, если верить девочке – друга Холодного. Она думала, что это он убил, вот что. А Ольга не похожа на любительницу витать в стране фантазий: у нее должны были появиться веские основания так думать.

Впрочем – и, кажется, эта мысль не впервые закрадывалась Марку в голову, – участвовать в убийстве могли и двое. Ольга и Холодный. У каждого свой мотив. И тогда Ольга боялась, что он либо сдаст ее, либо избавится. Скорее второе: в ее глазах мелькал настоящий страх, он сквозил в жестах, в позе – нутряной ужас потенциальной жертвы: так боятся не за благополучие, не за свободу, а за саму жизнь.

Два убийцы – два мотива: деньги и, возможно, свобода для Ольги, информация – для Холодного. Вероятно, Язепс не смог сдержаться: что-то рассказал ему о своем опыте перемещения. Возможно, хотел посоветоваться. Холодный счел, что убить старика означает завладеть ценными сведениями единолично. В числе наследников его нет – значит, самостоятельно реализовать проект, не имея доступа к предприятиям Старкова, он не смог бы. Но ничто не мешает ему попросту продать идею. Уж он найдет кому.

А вот теперь становится исключительно интересно, подумал Марк, насколько полную информацию добыл Холодный. Хватит ли его сведений для того, чтобы ими торговать? Марк достаточно узнал о покойном, чтобы быть уверенным: он ни за что не рассказал бы всего. Сыну – и то сомнительно. Но уж точно не ретриверу с улицы.

Как много известно Владу?

На Марка отчего-то накатило тревожное ощущение близкой опасности.

– Эй? Э-эй! – Инта пощелкала пальцами перед его носом. – Подъем! Ты все спросил, что хотел?

– Да… – машинально ответил Марк, пытаясь сообразить, что его так нервирует.

– Тогда все. Руку отпусти.

Он кого-то увидел? Услышал что-то краем уха? Черт…

За время своего обучения у Йорама Марк тысячу тысяч раз пытался проделать все то же самое, что получалось у него в инфосфере, в своей родной альтернативе. Выпустить воображаемые тентакли, нащупать инфострую. Выяснить, под каким же наперстком горошинка. Но, как сам он не столь давно говорил той же Инте, в реальности ни один человек не может узнавать скрытое: хотим мы того или нет, но мы от рождения слишком привязаны к своей изначальной интерпретации мира. Лишь избранные способны отнестись к ней так, как она того заслуживает: как к очередной свалке кое-как скрепленных случайными правилами единиц смысла, ничем не примечательной в бесконечном ряду аналогичных.

Ну, может, он все-таки избранный, а?

Марк постарался. Сосредоточился. Начал расправлять тентакли.

– Отпустишь или нет?

Черт. Он с трудом сфокусировал взгляд на Инте.

– Нет.

Через миг он отчего-то потерял равновесие, нелепо взмахнул обеими руками и без всякой грации приземлился на пол. Инта спокойно скрестила руки на груди, глядя на него сверху вниз.

– Ого. Это у тебя… силат, что ли? – Марк неуклюже поднялся на ноги.

– Не-а. – Девчонка довольно хмыкнула. – И учти, я могла тебя уложить с самого начала. В любой момент.

– Поменьше спеси, – посоветовал Марк, уперев руки в спину и прогибаясь в пояснице. – Меня укладывают только те, кому я это позволяю. И исключительно к взаимному удовольствию.

Удивительно, но на этот раз Инта просто-таки полыхнула румянцем. Марк сдержал улыбку. Ощущение опасности никуда не делось, но пытаться сосредоточиться на работе в зонг-баре – идея, пожалуй, слишком экстравагантная даже для него. Под влиянием порыва он протянул руку и погладил девочку по щеке:

– Спасибо, малыш. Ты мне очень помогла.

Инта вскинулась, сжала зубы – острые скулы приподнялись, глаза подозрительно повлажнели. Марк тут же слегка раскаялся, что так ее назвал, что дал понять, будто считает ребенком, но времени возиться еще и с этим категорически не было, так что он торопливо перекинул куртку через локоть и бросил:

– Мне пора. Береги себя.

С каждым шагом по лестнице вниз все глубже погружаясь в облака ароматизированного пара от ингаляторов вперемешку с запахом пролитого спиртного, испарениями тел и стриткоровыми запилами, он чувствовал на себе ее взгляд. Или, может, ощущение опасности усилилось настолько, что начало давить на затылок.

4

На секунду Майя впадает в ступор: вдруг она и правда перескочила в такую версию, где он не знает, кто она. Где они до сих пор не встречались. Где у них нет общей истории.

Она всматривается Давиду в глаза, и ее отпускает: все в порядке, это просто фигура речи. Он хочет знать, какого лешего от нее надо этим спецоперациям, или разведчикам, или кто там они есть.

Хотела бы она сама это знать.

– Нам надо отсюда уходить, – говорит Майя, переворачиваясь на листве. – Мне нужно в клинику.

– Если они ждали меня у Лёхи, могут и тебя ждать там.

Разумное возражение, но Майе надо в клинику, и точка. Ей надо к Степану.

Она думает.

– Мы должны как можно скорее попасть в покрытую зону.

Давид задумчиво смотрит на нее, потирает уже ощетинившийся подбородок:

– Может выйти так, что под покрытием нас найдут быстрее.

– Или так, что оно нас реально прикроет. – Пожимать плечами лежа ни капельки не удобно, так что Майя раздвигает кусты и поднимается с земли. – Перестань, ты сам знаешь: за системами безопасности стоит ИИ. Уж хоть на улице нас не пристрелят.

Давид распрямляется, еще раз осматривается, поправляет «штейр» за спиной.

– У Нефедова был человек в банкинге, – бормочет он. – Не вижу, почему какому-нибудь другому Нефедову, рангом повыше, не засадить кого-нибудь и в безопасность.

Но это не возражение всерьез. Давид и сам понимает: податься им некуда. Майя замечает, что он, который до того уверенно стоял у руля, теперь как бы отходит в сторонку. Она чувствует, что отныне принимает решения в их экспедиции, что он пойдет за ней. Странное и непривычное ощущение: Майя не уверена, что оно ей нравится. Как будто тогда, у гаражей, она воскресила какого-то не того Давида, а более податливого двойника.

Он больше не спрашивает, что в ней такого, что заинтересовало водолазов.

Они пробираются по улицам, стараясь напустить на себя максимально естественный вид. День разгорелся во всей своей тусклой, серой, мозглой красе. Откуда-то из недр очередного двора вдруг прорывается и разносится по окрестностям высокий и громкий стон, полный неизбывной тоски, и Майя вздрагивает перед тем, как осознать его природу – это всего лишь мусорный грузовик, а будь она собакой, подвыла бы.

– Монорельс отпадает, – говорит