Имам Шамиль - Шапи Казиев

Когда же разговор коснулся основного вопроса, Грамов доверительно сообщил Шамилю, что европейские газеты пишут о нем как о великом герое и выдающемся полководце, к тому же сумевшем отнять у царя своего сына. А насчет миллиона Грамов сказал, что даже если бы князья и смогли его собрать через несколько лет, то царь не позволил бы отдать Шамилю столь значительную сумму, которая способна многократно увеличить его военные возможности.

Пообещав, что все кончится хорошо, и назначив местом обмена старую просеку у реки Мичик, Шамиль отправил Грамова обратно.

На следующий день имам собрал своих сподвижников и решительно объявил, что если они не согласятся на условия князя Чавчавадзе, то пусть забирают пленниц себе, а он больше не станет держать их у себя.

Стало ясно, что пора принимать окончательное решение. Сподвижники имама согласились принять условия князя, но потребовали, чтобы деньги были выданы мелкой серебряной монетой. Так выкуп мог выглядеть более значительным, чем был на самом деле.

В тот же день княгиням было объявлено, что они свободны. Дело было лишь за тем, чтобы согласовать условия обмена и подготовить их отъезд. Бывшие пленницы дали волю слезам. К ним присоединились и жены Шамиля, которые за восемь месяцев почти сроднились с княгинями и их детьми.

Обмен

В Ведено началась суматоха. Солдаты-перебежчики мастерили для княгинь невиданные в горах четырехколесные арбы. Женщины чинили их одежду, мыли и наряжали детей, обменивались с княгинями подарками.

В мечетях возносились благодарственные молитвы. Начали съезжаться знаменитые наибы и почетные гости. Прибыл Гази-Магомед со своей красавицей-женой. Приехал и Магомед-Шапи, заметно возмужавший и остепенившийся. Ему было разрешено составить отдельный конный отряд из своих сверстников.

В Хасавюрт стекались купцы. Чавчавадзе менял собранное золото на мелкое серебро. Серебра не хватало, и князь послал к Шамилю спросить: нельзя ли последние пять тысяч отдать золотом? Имам согласился.

Серебро пересчитывали Хаджияв и купец Муса Казикумухский. К досаде Чавчавадзе продолжалось это несколько дней. У казначея кружилась голова от бесконечных десяток и сотен. Деньги он складывал в отдельные мешочки и ставил на них печать, а Грамов прикладывал свою. Теперь Хаджияв и сам был рад, что считать пришлось только сорок тысяч, а не миллион.

Наконец все было улажено. Княгиням были подарены ковры и украшения, а их сыновьям — черкески и кинжалы. Вереница телег выехала из Ведено и направилась к Мичику по заранее исправленным дорогам. Кучерами на них были беглые солдаты.

Следом двинулся живописный конвой имама. Как обычно, Шамиля сопровождали две сотни отборных мюридов, проверенных в битвах со времен начала его имамства. Эскорт был хорошо одет, прекрасно вооружен, и почти все мюриды имели на груди ордена за подвиги. Одна сотня, развернув знамена, стройными рядами двигалась впереди имама, другая следовала сзади, чередуясь с первой в пении стихов из Корана.

Рядом с имамом ехали его сын Гази-Магомед и Даниял-бек, вырядившийся по такому случаю в генеральскую шинель.

Следом за эскортом Шамиля двигался пятитысячный кавалерийский отряд горцев.

Когда прибыли к месту размена, по ту сторону Мичика уже ждала колонна царских войск.

Шамилю поставили белый шатер, а перед ним, на треноге, подзорную трубу. Он видел русский лагерь, но люди в нем были чем-то опечалены и не похоже было, что готовилось торжество.

Обсудить последние приготовления прибыл Грамов. Он просил Шамиля произвести обмен как можно спокойнее и воздержаться от салютований, как это принято у горцев в честь замечательных событий. Просьбу свою он объяснил трауром по случаю неожиданной кончины государя императора Николая I.

Шамиль выразил свои соболезнования и заверил, что с его стороны все будет тихо, если все будет точно исполнено со стороны Чавчавадзе.

____________

Обмен состоялся 10 марта 1855 года. Приняв все предосторожности, стороны сошлись у реки.

«Когда обе стороны между собой сблизились так, что уже могли хорошо различать друг друга,— писал Е. Вердеревский,— князь Чавчавадзе прежде всего увидел арбы, в которых было семейство его, и услышал голоса своих дочерей. Они кричали:

— Мама, посмотри, вон папа на белой лошади!»

Гази-Магомед поздоровался с князем Чавчавадзе и сказал, что о семействе его имам заботился как о своем. А неудобства, если они были, проистекали единственно от неумения обращаться со столь знатными особами. Чавчавадзе отвечал, что о добром отношении имама знает из писем княгинь, за что его и благодарит.

Затем пленницы были переданы князю, а Джамалуддин оказался в объятиях брата.

Пленницы не верили собственному счастью и не находили слов от волнения.

Взволнован был и Джамалуддин. Он узнал брата Гази-Магомеда, смутно припоминал остальных родственников и все искал глазами отца. Но тут к нему бросился Магомед-Шапи, который родился после его пленения, и теперь они встретились впервые.

Оставив Хаджиява с Грамовым завершать обмен пленными и денежные расчеты, братья подвели Джамалуддину белого коня с дорогим седлом и вместе поспешили к отцу. Сопровождавшие Джамалуддина офицеры поскакали вместе с ними.

Их встречали радостные мюриды, и все старались пожать руку Джамалуддину. До палатки оставалось совсем немного, когда Гази-Магомед осадил коня и попросил Джамалуддина переодеться. Узел с горской одеждой был приторочен к седлу Магомед-Шапи. Джамалуддина стеной окружили конные мюриды. И вскоре перед ними предстал статный джигит в красивой черкеске и при отличном оружии. Когда он вскочил на коня, трудно было поверить, что Джамалуддина столько лет не было в родных горах. Единственным его отличием был пистолет новой пистонной системы, тогда как горцы все еще пользовались кремневыми.

Магомед-Шапи уложил мундир поручика в хурджин, помчался обратно к реке и перебросил хурджин на другую сторону Мичика. Тогда он не знал, что в будущем сам облачится в подобный же мундир.

Шамиль встретил сына сдержанно, но, обняв, долго не отпускал. Джамалуддин поцеловал руку отца и встал рядом со своими братьями. Шамиль долго смотрел на сына, с трудом сдерживая чувства, а затем скрылся в своем шатре.

Свидетель этого события так описывал Шамиля и его свиту:

«В то время, когда говорил Шамиль, я очень хорошо рассмотрел его: у него лицо очень приятное, хотя довольно серьезное и строгое, он так еще сохранился, что ему кажется на вид не более сорока лет. По свежести лица можно судить о цветущем здоровье, борода у него черная, по-видимому крашена, ровная и довольно большая. Роста невысокого, не толст, но плотного телосложения. Одет он был в светло-зеленую шерстяную чуху [23], под ней красный шелковый бешмет [24], на голове огромная белая чалма, а на ногах русского покроя сапоги. По правую сторону Шамиля сидел Джемал, первое духовное лицо у горцев, старик лет 70, а по левую — Даниель-султан Элисуйский, сзади них стояли наибы Мичиковский, Андийский, Ичкерийский, Гумбетовский и другие. Правее меня стоял Кази-Магома, а около него младший сын Шамиля, Шефи-Магома, мальчик лет пятнадцати».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});