Табу на вожделение. Мечта профессора (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka"

«Господи, да что же это? Он ведь даже не поцеловал меня еще! Просто обнял, черт подери! А я… я уже теку, как ненасытная шлюшка! Уже готова опуститься перед ним на колени или… на четвереньки встать и… Боже!»

Попова резко распахнула веки, упираясь взором в широкую мощную грудь Каримова. Казалось, в этот миг мужчина со свистом выплюнул из себя весь воздух. Абсолютно весь. Спокойствием и ее дыхание не отличалось. Участилось. Сделалось рваным. Поверхностным.

— Посмотри на меня! — властный приказ выбил из колеи.

Не оставил шанса ослушаться. Набравшись смелости и настойчиво игнорируя тот факт, что полыхающие от смущения щеки причиняют вполне реальную боль, Юля подчинилась. И шумно сглотнула, распознав привычный дикий голод в глубине его посоловевших, почти черных глаз.

Сердце ухнуло в бездонную пропасть и затрепыхалось за ребрами так сильно, будто намеревалось протаранить ее насквозь. Колени задрожали.

Грудь потяжелела. Соски бесстыдно встали, сжимаясь в тугие чувствительные горошины. По спине заструились капельки пота.

— Красавица! — гортанно произнес Марат, чувственно скользя указательным пальцем между упругих полушарий и медленно спуская вниз ее тонкий пижамный топ. — Моя охеренная девочка! Одни сиськи чего стоят!

— Марат! — с трудом понимая, что творит, Попова соблазнительно выгнула спину, демонстрируя себя своему мужчине во всей красе. — Ты… мы…

Резко замолчала, ощутив на своих губах его немыслимо горячее дыхание.

— Су-у-учка! — самозабвенный шепот. — Ни о чем, кроме тебя, думать не могу!

Призывно облизав губы, Юля сокрушенно застонала:

— Я… тоже!

Секундная пауза. Не верящий, ошеломленный взгляд. И взрыв.

Яростно сжав в кулаке ее волосы, Марат вынудил девушку привстать на носочки. А сам с примитивным утробным рычанием набросился на ее губы.

Попова с готовностью, с несвойственной ей свирепостью ответила, машинально накрывая ладонью жесткий бугор на его штанах. Реакция не заставила себя ждать. Мучительно зашипев, Каримов смачно впечатал ее спиной в платяной шкаф — единственный в их комнате. Тот стоял не у стены, ибо выполнял функцию некого разделителя, зонирующего помещение, и являлся довольно шаткой конструкцией. Неудивительно, что после такого толчка на них сверху тотчас же повалились тетради, плакаты, ватманы. Благо ничего тяжелого они с соседками там не хранили.

Миг спустя профессор принялся вновь покрывать ее тело жадными, жалящими и до жути собственническими поцелуями, а Юля неожиданно зацепилась за свою последнюю мысль.

«Соседки… Соседки! Твою мать! Там же Тоня за дверью!»

— Нет, погоди! — попыталась увернуться от очередной требовательной ласки.

Ноль реакции. Накрыв ее лобок своей ладонью, Марат начал растирать ее плоть прямо поверх коротких пижамных шорт. Скривившись от кайфа, пронзившего сознание, Юля беззвучно застонала и плотно стиснула бедра.

— Нельзя, Марат! — прошептала одними губами, мертвой хваткой вцепившись в его запястье. — Слышишь? Нельзя! Нужно остановиться!

— Шутница ты у меня! — хрипло пророкотал он, кусая ее за бровь.

— Я не шучу! Мы должны… о-о-о-о-ох!

Она что есть мочи вцепилась зубами в свою руку.

Потому что, игнорируя голос разума, Каримов настойчиво проник под ее белье и без предупреждения насадил Юлю сразу на два пальца.

Каждая клеточка ее плоти взвыла от удовольствия.

От ощущения наполненности. От голода.

— Нет! — жалобно протянула она, теряя контроль. — Прошу тебя, нет!

— Почему?

— Мы не одни…

— Одни! — почти одержимо возразил Марат, наращивая темп.

От его умелых поступательных движений ее кинуло в жар.

И тем не менее Попова возразила:

— Тоня… в коридоре. За дверью.

— Пусть там и остается!

— Но… это неправильно! Не могу так!

— А мне плевать! — грозно. — Я так сильно хочу тебя, что мне плевать!

— Марат…

— Ты такая мокрая! Такая готовая для моего члена!

Он ни капли не приукрашивал. Юля завелась, как никогда.

Но затуманенный страстью мозг еще работал.

— Она же услышит нас! Как я потом в глаза ей смотреть буду?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не болтай, пташечка! Просто… трахайся, черт подери!

Профессор попытался заткнуть ей рот поцелуем, но девушка запрокинула голову, задыхаясь от того, как мощно он долбил ее влагалище своими пальцами. Хотелось кричать. Орать. Визжать во все горло подобно дикарке.

И просить еще. Умолять! Ведь внутри все горело. Сжималось. И хлюпало.

Но страх делал свое черное дело. Муравьева находилась слишком близко.

Буквально одичав от вожделения, Юля пленила лицо Марата своими дрожащими ладонями и прокаркала срывающимся голосом:

— Не здесь! Прошу тебя, умоляю! Только не здесь!

— Малышка, у нас нет…

— Увези меня к себе! — жадно поцеловала его жесткие губы. — Хочу тебя долго, Марат! Хочу тебя много! Хочу всю ночь! Хочу кричать! Хочу полностью раствориться в тебе и не переживать, что нас кто-то услышит!

У него дернулся кадык. Каримов стиснул зубы так сильно, что даже Юля услышала их противный скрежет. Он замер. Остановился.

Прижался своим лбом к ее лбу и с обреченностью смертника процедил:

— Юля! У меня обратный рейс через два часа!

— Что? — ошарашенно. — Нет!

— Да, пташечка! Да! — тяжелый вздох. — И я просто свихнусь, если…

— Пойдем в машину? Мы ведь уже не раз там…

— Я приехал на такси. Из аэропорта сразу к тебе. Домой заезжать не стал.

— Черт! Что же делать?

— Ничего! — зомбирующий шепот. Хриплый. Сладострастный. — Я все сделаю сам! Тебе ведь хорошо сейчас, правда?

— Марат…

— Охренительно?

— Боже! — сдалась наконец. — Да!

— Хочешь еще? Хочешь сильнее?

— Да…

— Моя девочка!

— О-о-о!

— Я спросил, кто там у тебя?! — раздался в коридоре мужской голос.

Громкий. Требовательный. И жутко разгневанный.

— Никого! — не менее раздраженный вопль Антонины.

Второй раз за вечер дверь их комнаты чудом не сорвали с петель.

Та распахнулась и с жутким грохотом ударилась о стену.

* * *

«Ой, мамочки!»

Марат стремительно отстранился, извлекая из нее свои пальцы. Насухо вытер их об ее пижаму. А Юля, немея от ужаса, принялась лихорадочно поправлять свою одежду. Благо у них было в запасе несколько секунд — шкаф, стоящий поперек комнаты, надежно скрывал их от любопытных глаз.

— Говорю же — никого! — снова Муравьева. — И не надо мне тут… эй!

Очевидно, она попыталась закрыть дверь, но ее собеседник яро возразил:

— Ну, заходи, раз никого!

— Ку…куда?

— Внутрь! — с нажимом. — Или ты всегда в таком виде по коридорам шарахаешься? Впрочем, чему я удивляюсь?

Затаив дыхание, Попова наблюдала за Маратом.

Сперва он выглядел так, будто сейчас свернет незваному визитеру шею.

Затем недоуменно нахмурился. А после и вовсе удивленно вскинул брови.

Секунда, другая. И вот ее профессор уверенно вышел на середину комнаты, покинув их временное «убежище». Взглянув на дверь, произнес лишь:

— Ты?

Повисла звенящая тишина. Ошеломляющая. Но спустя пару секунд, очевидно, когда оторопь отпустила, собеседник Муравьевой предостерегающе пробормотал:

— Что за… Ты что здесь забыл?

— Я-то понятно что! А вот… ты?

— Кому понятно? — прилетело в ответ. — Мне непонятно!

— Щас поясним! — надменно фыркнул Каримов и выразительно посмотрел на Юлю. — Накинь что-нибудь и иди ко мне!

Просить дважды ее не пришлось. Выудив из шкафа первый попавшийся халат, Попова облачилось в него так быстро, как только смогла. Но едва вышла из своего укрытия, замерла подобно каменному изваянию, признав во внезапном нарушителе спокойствия Егора Стрельцова — приятеля Марата.

Стоило только взглянуть на побледневшую Антонину, выглядывающую из-за его плеча, и все внезапно встало на свои места. Картинка сложилась в голове.

«О, боже мой! Егор! Это и есть ее… первый встречный? Тот самый, на член которого она… прости господи, постоянно натыкается? Охренеть!»