После любви - Виктория Платова

– А чем?

– Вы знаете. Если я со ста шагов попадаю в монету, то в чью-то голову попаду наверняка…

***

…MERSEDES TORRES

написано на белой узкой полоске бумаги, забранной в плексиглас, коричневая кнопка звонка – рядом. Для шестиэтажного многоквартирного дома список жильцов не слишком внушителен. Над Мерседес -

ZACHARY BREAUX

под Мерседес -

SHIRLEY LOEB.

Номер квартиры Захари – 26. Номер квартиры Ширли – 28. Мне (да нет же, Мерседес, Мерседес!) достается вечный двадцать седьмой.

Двузначная цифра, не представляющая никакого интереса для щенка Слободана.

Впрочем, после того что произошло, вряд ли можно считать Слободана щенком. Детская синева его глаз обманчива, раковины и морские звезды – сплошь подделки, какими новомодные дизайнеры заполняют стеклянные прогалины в дверях ванных комнат, жемчуг – не морской, не речной и не искусственно выращенный, так, легкие шарики из пластмассы, даже китайцы не опустились бы до изготовления такой дешевки. Лишь осколки бутылочного стекла не вызывают сомнений в подлинности, – того и гляди порежешься об их острые края.

Конечно, на эффект, который вызывает прикосновение к горлу опасной бритвы, рассчитывать не приходится, но… нужно соблюдать известную осторожность.

Слободан Вукотич – сумасшедший.

Психопат, маньяк. Тип, одержимый идеей убийства ради убийства – ни один из синонимов не будет преувеличением, я жалею лишь об одном. Ну почему, почему он не оказался Душаном Вукотичем, своим старшим братом-художником? У меня есть опыт общения с художниками и с философичным мямлей Душаном (он кажется мне похожим на Доминика), мы бы наверняка поладили. Но Душан пропал, и мне достался младший – Слободан.

Психопат, маньяк. Тип, одержимый идеей убийства ради убийства.

Стоит ли винить в этом самого Слободана? Ему было всего лишь пятнадцать, когда американцы бомбили Белград. Ему было десять, или одиннадцать, или двенадцать, когда этнические чистки шли вовсю, а ненависть боснийцев к сербам и сербов к боснийцам переживала расцвет. Сейчас она слегка поутихла, но не исчезла окончательно.

К сожалению, эта ненависть Слободана больше не волнует.

Он ищет другие поводы, другие причины, другие следствия, хорошо еще, что движение в Этом городе почти везде одностороннее, Слободан из тех ненормальных, что вечно выскакивают на встречную полосу. С неистовством и почти со сладострастием, с безудержным желанием столкнуться с кем-нибудь лоб в лоб – в надежде на то, что авто противника разобьется в лепешку, а сам он отделается легкой царапиной на бампере своего «Рено». Если бы мы сейчас оказались в Марракеше или на горном серпантине по пути из Эс-Суэйры в агадирский аэропорт – последствия этого путешествия были бы весьма плачевны.

Но и здесь, в самом сердце равнинного большей частью Парижа, их трудно предугадать.

Слободан сам вызвался отвезти Мерседес домой. Хотя и странно, что она без машины. Всем известно, что Мерседес предпочитает свою машину и обычно…

– Обычно да, Слободан. Но сегодня я решила обойтись без колес. После всех потрясений… Вы понимаете меня…

Конечно, Слободан понимает.

– И если вам не доставит беспокойства…

Никакого беспокойства, ему будет даже приятно, он всегда мечтал познакомиться с Мерседес и вот наконец это случилось, он знает, где находится дом Мерседес, он отвозил туда пакет с документами по просьбе Алекса и хорошо запомнил дорогу – не отсюда, конечно, из головного офиса, но дела это не меняет. Шестнадцатый округ, да?

– Да.

– Неподалеку от моста Бир-Хаким, да?

– Да. – Ни один мускул не дрогнет на моем лице.

– Авеню Фремье, я прав?

– Вы хорошо осведомлены.

– У меня отличная память.

– Семьдесят различных комбинаций пятизначных чисел. Я помню.

Если бы Слободан хоть однажды видел Мерседес, он бы просто не подошел ко мне в «Аль Караме»; сидя в «Рено» рядом с ним, я сожалею о том, что произошло. Я горько раскаиваюсь. Развести доверчивого юнца – одно, а обмануть сумасшедшего, психопата, маньяка – совсем другое, история может выйти мне боком. Мы слишком далеко зашли. Слободан – вот кто завел меня в трясину; сначала было не предвещающее беды мелководье – раковины, морские звезды и все такое, прозрачность воды не вызывала сомнений, все в духе пляжных отмелей, к которым я так привыкла в сине-белой и гораздо более благословенной, чем Франция, Эс-Суэйре.

Ничего этого больше нет.

Нет – после того как серб вполне прозрачно намекнул на несколько иную направленность конторы Алекса Гринблата, чем просто втюхивание современной мазни всем желающим. «Все это время я наблюдал и сопоставлял факты. Я нарыл целую гору материала. И я давно мог бы сдать вас» – от этого попахивает откровенным шантажом, на корабле зреет бунт, интересно, Алекс в курсе? Мимолетное и вполне невинное приглашение в Европу поработать не было связано с противоправной деятельностью, а от Слободана я услышала нечто совсем не предназначенное для моих ушей. Нечто бросающее тень на репутацию знаменитого галериста. В журналах, завсегдатаем которых является Алекс Гринблат, такое не печатают.

После всего я не могу появиться в конторе Алекса – ни как русская Сашa, ни как испанка Мерседес. А если и появлюсь – то как объясню, что по странному совпадению стала обладательницей паспорта на чужое имя? Чужое для меня, но хорошо знакомое самому Алексу. Ну почему, почему мне не досталась Мария, или Мартина, или Мишель, или Мона?.. Спаситель мира не производит впечатление человека, который верит в случайности.

Я и сама в них не верю.

Все предопределено – случайностей не бывает – американские боевики не так уж не правы.

С моей точки зрения картина мира выглядит именно так.

Но я вполне допускаю, что у Алекса может совсем иная точка зрения. И если он наконец-то даст Слободану именно ту работу, которой так добивается неугомонный серб, – не исключено, что эта точка запляшет в центре моего лба.

Как проекция лазерного прицела.

«Если я со ста шагов попадаю в монету, то в чью-то голову попаду наверняка». В чью-то голову, ха-ха!..

В мою, в мою, в мою.

Мне до тошноты хочется выбраться из проклятого красного «Рено», так почему я не прошу Слободана остановиться? Он бы не смог, не посмел отказать Мерседес. Единственная причина – Алекса нет в Этом городе. И когда он вернется – неизвестно, а значит, кем бы я ни была – русской Сашей или испанкой Мерседес, стоит взять себя в руки. В ближайший час или полчаса, или двадцать минут, или десять минут (я не знаю, сколько времени займет поездка до моста Бир-Хаким, я впервые услышала это название от Слободана) – мне ничего не угрожает. И, в конце концов, я оказалась в Париже не просто так, осмотр достопримечательностей и экскурсии по историческому центру в мои планы не входят. Я – бежала от обвинений в убийстве, которого не совершала, но в котором просматривается и след Алекса Гринблата. Если быть объективной, если быть честной до конца. И я имею право спросить, почему он заставил меня взять в руки чертову бритву, а сам даже не прикоснулся к ней.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});