Рабы Парижа - Эмиль Габорио

Все-таки он осмелился бросить на нее умоляющий взгляд.

Герцогиня указала ему на дверь.

— Уходите! — приказала она. — Уходите. Я не выдам вас, скрою ваше преступление. Больше не требуйте от меня ничего. Помните, что между нами труп и что я вас ненавижу!

Гнев и ревность разрывали сердце Норберта.

Мертвый Жорж де Круазеноа победил его…

— А вы, мадам, не забывайте, что я — ваш муж и вы принадлежите мне! Завтра в десять часов я буду здесь. До свидания!

Герцог выбежал из дворца.

…На Доме Инвалидов пробило два часа, когда он подошел к солдату, чтобы забрать свою лошадь.

— Долго же вы ходите в гости, — сказал тот. — Мне давно пора быть в казарме. Теперь придется сидеть под арестом. Вы думаете, это приятно?

— Я тебе обещал двадцать франков?

— Да.

— Вот тебе сорок.

— Благодарю вас. Если еще соберетесь в гости, можете на меня рассчитывать. Я по вечерам всегда в этом кабачке…

Норберт, не дослушав солдата, вскочил в седло.

Через час он уже стучал в окно Жана.

31

Утром горничная вошла в спальню герцогини де Шандос и увидела, что госпожа, совершенно одетая, лежит на полу без сознания.

Герцога еще не было.

Слуги растерялись. Сразу четыре лакея побежали за врачом.

В десять часов, как и обещал, приехал Норберт.

Герцогиня открыла глаза, но не узнала его.

Де Шандос заволновался. Что могла означать внезапная болезнь жены? Не приезжала ли в его отсутствие полиция? Не было-ли, не дай Бог, обыска?

Он стал осторожно расспрашивать горничных.

Они ничего не знали.

Герцог несколько успокоился.

Ему доложили, что приехали сразу два врача. Они осмотрели мадам де Шандос и заявили, что болезнь очень серьезная и что больная может уже не встать. Ее надо вовремя поить лекарством и нельзя оставлять одну.

Последнее распоряжение было излишне. Норберт не отходил от жены, боясь, что она в бреду выдаст его.

Он не ошибся.

Ему множество раз пришлось выслушать историю ее любви и своего преступления.

Герцог вспомнил, как он когда-то так же сидел у постели отца, чтобы никто другой не услышал о яде. Если бы не Жан…

Норберт выглянул в коридор.

— Жан!

— Его нет, ваша светлость, — ответила горничная герцогини.

— Как только он вернется, пришлите его ко мне.

Этот диалог повторялся потом через каждые полчаса.

Жан появился только к вечеру.

Де Шандос отошел с ним к окну.

— Ну, что? — спросил вполголоса Норберт;

— Все идет на лад, господин герцог, — шепотом ответил слуга.

— Каролина?…

— Уехала.

— Сколько ты ей дал?

— Двадцать тысяч.

— Ты уверен, что ее уже нет в Париже?

— Я сам посадил ее в почтовую карету.

Норберт с облегчением вздохнул.

— А второе мое поручение?

Старый слуга печально покачал головой.

— Опасное дело, ваша светлость.

— Ты мне это уже говорил.

— И еще раз повторяю.

— Но я ведь тебе приказал!

— Ваше повеление выполнено. Но…

— Никаких "но"! Что ты сделал?

— Заказал молодому торговцу египетские товары. По хорошей цене. Он сегодня же выезжает в Каир.

— Ты отдал ему письма маркиза де Круазеноа?

— Еще нет, господин герцог.

— Почему?

— Мало ли что может случиться…

— Ты опять за свое? Сейчас же отдай ему письма! Одно пусть пошлет из Марселя, второе — из Каира.

— Будет исполнено, ваша светлость. Хоть бы он письма не перепутал…

Двое суток герцогиня непрерывно бредила. Норберт не смел сомкнуть глаз: она все время говорила об окровавленном Жорже, падающем в могилу от удара шпаги.

На третий день болезни она, наконец, спокойно уснула.

Де Шандосу тоже надо было отдохнуть. Однако прежде, чем прикорнуть в кресле у постели жены, он послал мадам де Мюсидан письмо, в котором сообщал о болезни герцогини.

Когда он проснулся, ему передали ответ:

"Мой муж решил провести зиму в Италии. Мы уезжаем сегодня вечером. Не пытайтесь больше меня увидеть. Прощайте.

Диана де Мюсидан."

Эта записка отняла у Норберта последнюю надежду. Он понял, что уже не найдет счастья в этом мире.

От мрачных мыслей его отвлек врач, который сказал, что герцогиня уже вне опасности.

Затем доктор отвел де Шандоса в сторону и прошептал:

— Я принес вам радостную весть. У вас будет ребенок!

Норберт пришел в такую ярость, что ему едва удалось скрыть ее от врача.

— Благодарю вас, доктор, благодарю! Какая прекрасная новость! Извините, я должен сейчас же побежать к жене и поздравить ее!

Он поспешно ушел, но не в спальню герцогини, а в библиотеку, и там заперся.

— Как же меня, дурака, ловко провели! — рычал герцог, метаясь по комнате и опрокидывая кресла. — Значит, она уже давно начала встречаться с этим де Круазеноа!

Норберту, ослепленному гневом и ревностью, даже в голову не пришло, что он сам мог быть отцом ребенка.

— Неужели она надеется, что я признаю дитя ее любовника и буду терпеть в доме живое доказательство моего позора? А потом я буду вынужден передать ублюдку месье Жоржа свое имя, титул и состояние… Неплохо задумано, господа! Вы нашли для меня жестокую пытку: следить, день за днем, как ребенок становится все больше похож на папашу, лицо которого так хорошо знает весь Париж!…

Де Шандос запнулся и похолодел от страха.

— Господи Иисусе! — еле слышно пробормотал он. — Его лицо не только сделает меня посмешищем как обманутого мужа. Оно еще выдаст мою причастность к исчезновению маркиза де Круазеноа…

В душе герцога нарастало безумное желание задушить этого ребенка, как только он появится на свет.

Но о беременности жены знает врач, ее заметят слуги… Герцог вызвал Жана.

— Под дверью никого нет? — спросил он слугу, когда тот явился.

— Никого, ваша светлость.

— Жан, герцогиня беременна.

— Позвольте вас поздравить!

— С чем? Я уверен, что это ребенок маркиза…

— Почему вы так думаете?

— Жена скрывала от меня свое состояние. Я узнал о ее беременности от врача.

Норберт сел на опрокинутое кресло.

— А что, если она просто не успела вам об этом сообщить, господин герцог?

— Я бы поверил этому, если бы не застал ее однажды с любовником. Жан, я не желаю, чтобы плод этой преступной связи имел права наследника герцогов де Шандосов! Ребенка надо подменить. Как только герцогиня родит…

— Боже мой, что вы говорите!

— …Ты найдешь подходящего мальчика где-нибудь в деревне или в приюте для незаконнорожденных. Главное, чтобы он был здоровым.

— Ваша светлость, я никуда не пойду.

— Ты отказываешься мне повиноваться?

— Для вашего же блага. Подмена принесет в будущем горе дому де Шандосов.

Герцог вскочил.

— Жан, — угрожающе заговорил он, хватая старого слугу за воротник. — Если ты не выполнишь мой приказ…

— Наказывайте меня, как хотите, ваша светлость, но я не стану этого делать.

— Ты думаешь, что твой отказ что-то изменит? Я просто обращусь к кому-нибудь другому…

— …Который пойдет и выдаст вас полиции! — воскликнул несчастный Жан.

— Вот поэтому я и поручаю это тебе.

Выбора не было. Старик со слезами на глазах обещал выполнить страшный приказ своего господина.

…Месяц спустя он доложил герцогу, что купил уединенный замок недалеко от Монтуара. Герцог немедленно переехал туда вместе с женой.

Там они жили, как совершенно чужие люди, неделями не видя друг друга и изредка обмениваясь записками.

После родов Жан отвез сына герцогини в Вандомский приют для сирот, а вместо него в Монтуранской церкви был крещен ребенок бедной девушки из глухой деревни.

Маленький нищий получил имя Рене-Гонтран де Донпер, маркиз де Шандос…

32

…На этом рукопись Батиста Маскаро неожиданно обрывалась.

Поль Виолен положил ее на стол и сказал:

— Конец!

Он устал от долгого чтения вслух и радовался возможности помолчать, пока остальные будут обсуждать услышанное.

Как Поль ни торопился, длинная, печальная история сумасбродств и преступлений знаменитых герцогов де Шандосов около шести часов подряд занимала внимание слушателей.

За все это время ему удалось передохнуть только четверть часа, когда Бомаршеф отвлек господина Маскаро по какому-то спешному делу.

Правда, Поль получал немалое удовольствие от того глубокого интереса, с которым его слушали адвокат Катен и доктор Ортебиз. Они ни разу не пошевельнулись и не произнесли ни слова.

Что же касается Батиста Маскаро, то он следил за выражением лиц слушателей, как обычно делает автор при первом чтении его творения.

Он был доволен произведенным впечатлением.