Невидимый человек - Ральф Уолдо Эллисон

Да он в дрова! — хохотал я, повернувшись к ближайшей ко мне группке. — Абсолютно опьянен… музыкой!

— Да, верно, — нервозно подхватил кто-то. — Ха-ха-ха…

— Напился в стельку. — Я уже отдышался и заметил, что немое оцепенение отступало с каждой новой волной смеха, которая прокатывалась по гостиной, перерастая в раскатистый хохот, различный по форме, интенсивности и тону. Смех заразил каждого. Вся гостиная словно ходуном ходила.

— А лицо брата Джека вы видели? — качал головой один из смеющихся.

— Убийственно!

— Сойди, Моисей!

— Говорю же, убийственно!

Где-то в сторонке по спине пошлепывали задыхавшегося от собственного лая брата. В ход пошли носовые платки: кто шмыгал носом, кто утирал глаза. Опрокинули стул, со звоном уронили на пол бокал. От хохота у меня закололо в груди, но понемногу я успокоился и поймал на себе исполненные смущения и благодарности взгляды. Смех подействовал отрезвляюще, и теперь все старались вести себя так, словно ничего странного не произошло. Люди улыбались. Некоторые, казалось, были готовы подойти ко мне, хлопнуть по плечу, пожать руку. Как будто своей речью, которую они так ждали, я, сам того не понимая, сослужил им великую службу. Это читалось на их лицах. У меня свело живот. Хотелось убежать, отделаться от их взглядов. Ко мне приблизилась худая миниатюрная женщина и взяла меня за руку.

— Сожалею о случившемся, — произнесла она, немного растягивая слова, как все жители Новой Англии, — ей-богу, искренне сожалею. Некоторым нашим братьям, знаешь ли, не хватает такта. Хотя у них в мыслях ничего дурного нет. Разреши мне извиниться перед тобой от его имени…

— Он просто был навеселе, — сказал я, глядя на ее худощавое новоанглийское личико.

— Да, знаю, но случай крайне показательный. Я бы никогда не попросила цветных братьев что-нибудь спеть, хотя и люблю их послушать. Ведь подобными просьбами мы только демонстрируем свою дремучесть. Ты здесь для того, чтобы бороться, а не белых развлекать. Думаю, ты меня понимаешь, брат?

Я молча улыбнулся в ответ.

— Ну, разумеется, понимаешь. Что ж, мне пора, до свидания. — Она протянула мне свою миниатюрную ручку в белой перчатке и удалилась.

Я был обескуражен. Что она хотела этим сказать? Возможно, она сознает, как нам осточертел стереотип шоуменов и прирожденных певцов? Но теперь, после взаимного смехообмена, мне не давала покоя одна мысль: разве нет нормального способа попросить чернокожего спеть? Может, тот плечистый попросту не смог подобрать слова, зачем же сразу подозревать его в чем-то неблаговидном? Он ведь и сам пел, точнее — старался петь. А если бы я попросил его спеть? Миниатюрная женщина, одетая, как миссионерка, в черное, пробиралась сквозь толпу присутствующих. Как она сюда попала? Какую роль играет в Братстве? Мне понравилась эта милая женщина, а что она хотела сказать — дело десятое.

Тут ко мне подошла Эмма и пригласила на танец; под звуки рояля я повел ее на паркет, а сам вспоминал предсказание ветерана и прижимал ее к себе, словно каждый вечер танцевал с такими, как она. Теперь положение обязывало: мне следовало скрывать свое удивление или расстройство, даже если что-то произойдет со мной впервые. Иначе меня сочтут недостойным и ненадежным. Я чувствовал: они реально надеются, что я способен к выполнению самых разных задач, которые требуют от меня даже не опыта, а воображения. Ничего нового: белые думают, что нам доступно некое знание, хотя сами белые приложили все усилия, чтобы знаний нам не досталось. Главное, всегда быть готовым — тому пример мой дед, которого во время регистрации для участия в голосовании заставили по памяти зачитать всю Конституцию Соединенных Штатов. Требование, на удивление комиссии, было выполнено, но избирательный бюллетень ему в итоге так и не дали. Ну, да бог с ними, белые братья не такие.

После многочисленных танцев и обильных возлияний часам к пяти утра я добрался до Мэри. Почему-то я сильно удивился, не заметив в своей обстановке каких бы то ни было перемен, только постельное белье обновилось. Добрая старушка Мэри! К этому моменту, как это ни прискорбно, я уже протрезвел. Раздевшись, я окинул взглядом свой скудный гардероб, от которого мне предстояло избавиться. Что ж, самое время! Даже шляпу не пожалею: прежде сочно-зеленая, она выцвела на солнце и приобрела коричневый оттенок, точно опавшая листва, подернутая инеем. Под новое имя подберу новую шляпу. Черный хомбург с широкими полями, из фетра… из ветра? Я расхохотался. Пожалуй, сборами займусь завтра — вещей немного, что и к лучшему. Поеду налегке, умчусь отсюда далеко-далеко. Эти ребята шустрые. Между Мэри и теми, ради кого я ее оставлял, пролегала настоящая пропасть. И почему все складывалось так, что я должен покинуть Мэри из-за работы, благодаря которой, возможно, оправдаю ее надежды?

Какую комнату подыщет для меня брат Джек и почему я не могу это сделать по своему усмотрению? Странно, что будущий лидер Гарлема должен жить в другом районе. По большому счету, мне все кажется странным, придется все-таки довериться этим людям. Они, похоже, разбирались в подобных делах.

Но насколько я мог им доверять и чем они отличались от попечителей? Но какая, в сущности, разница, если я уже согласился на их условия; буду учиться в процессе работы, подумал я и тут же вспомнил про деньги. Новенькие, хрустящие банкноты — вот Мэри, наверное, удивится, когда я погашу свой долг за комнату и стол. Решит еще, что я шучу. Правда, ее доброе сердце деньгами не измеришь. Не поймет она, почему я должен съехать именно сейчас, когда только нашел работу. А если я хоть немного преуспею, мой отъезд станет верхом неблагодарности. Как посмотреть ей в глаза? Мэри ничего не ждала взамен. Точнее, почти ничего, надеялась только, что я стану «вождем расы», как она выражалась. Я поежился от холода. Да, непростая задача — сообщить Мэри о моем переезде. В эти размышления мне погружаться совсем не хотелось, а тем более разводить сантименты. Как говорил брат Джек, история всем предъявляет счет. Ответить на вызов истории способен лишь тот, кому уготовано стать властителем своей эпохи, а не жертвой. Верил ли я в это? Возможно, я уже плачу по счетам. Кроме того, я склонен признать прямо сейчас: меня многое не устраивает в таких людях, как Мэри. Они почти не различают, где заканчивается их личное пространство и начинается ваше, они мыслят с точки зрения «мы», а не «я», но последнее мне всегда было ближе, — и это неизменно приводит к разногласиям, даже в моей собственной семье. И хотя брат Джек и остальные тоже говорили «мы», это «мы» было