По древним тропам - Хизмет Миталипович Абдуллин

целовал ее руку.

Она смотрела ему в глаза.

«С чем ты пришел? — думала она. — Кто ты? О чем ты скажешь через минуту? Ну что? Я тебя не ждала. Я Володьку ждала. Он сложил голову под Сталинградом. А ты? Ты — отец этого ребенка, которого я взяла по своей воле. Теперь вот ты пришел, и нет у меня пацана по имени, которое ты сам дал ему, Арслан. Для меня он уже не просто чужой ребенок. Я кормила его своей грудью, но он твой, Аруп. Твой. Возьми его, если он тебе нужен».

Что говорили его глаза?

Не берусь судить.

Он поцеловал ее руку и скинул с плеч вещмешок, привычно дернул шнурок и сказал:

— Можно, я войду в ваш дом?

Дети стояли по обе стороны от него, он понял, что они с ним, они ждали его, и это сделала Вера, Вера Константиновна. Он понял, что наступивший момент — еще один рубеж в его жизни. Его судьба решалась именно в это мгновение коротких минут. Он сказал:

— Можно, я войду в ваш дом?

Так сказал он, и сердце его забилось, не подчиняясь рассудку.

И Вера, Вера Константиновна, услышала его.

— Так, — сказала она. — В садик мы сегодня не пойдем. Папа приехал.

— Ура! — закричал Володька.

— Ура! — подтвердил Арслан, и они оба уцепились за жесткую шинель Арупа.

10

Вот так это случилось.

Он вошел в дом, но это еще ничего не значило.

Он вошел. Чтобы взять сына? Хозяином вошел?

«Что теперь?» — спрашивали глаза Веры.

Что?

«Что я должен делать?» — задавал себе тот же вопрос Аруп.

Что?

Он открыл свой вещмешок и выложил его содержимое на стол: консервы, тушенку, сахар, сухари, трофейную зажигалку, платок…

— Это для вас, — сказал Аруп. — Мой подарок. Платок наш, сибирский, — и положил платок на ее плечи. — Наш, сибирский, — повторил он.

Пацаны разглядели, что на столе, и это их не заинтересовало.

— А где игрушки? — спросил один.

— Деревянные, — уточнил второй.

Они помнили, что Аруп присылал им с фронта игрушки, которые делал в редкие тихие часы Вася Липачев.

— Вот вам по ножичку и одна игрушка на двоих.

Аруп достал медведя. Деревянного медведя на деревянной дощечке. Под дощечкой на нитке висел деревянный груз. Аруп качнул груз движением руки, и у медведя задвигались передние лапы: вверх-вниз, вверх-вниз.

Пацанов это заинтересовало.

— Это сделал для вас Вася Липачев. Наш стрелок-радист — рядом со мной на той фотографии. Он погиб. Смертью храбрых при разгроме Квантунской армии.

Всего мгновение.

Вася, неугомонный Вася Липачев, погиб во время пыльной бури. Налетел из пустыни буран, пылью и песком закрыло все вокруг, видимости за одну минуту не стало никакой. А приказ получен — вперед, к точке сосредоточения. Танк остановился. Вася Липачев сказал:

— Я пойду вперед с белой рубахой на спине. А вы за мной.

Он и пошел.

И первая вражеская пуля была его.

Он упал и уже не поднялся. За камнем, в десяти шагах от дороги, сидел самурай. Он сделал свое дело и ждал, когда придет его очередь. Его убили. Через полчаса, когда пыльная буря рассеялась и колонны танков снова двинулись вперед. Но Васи Липачева уже не было.

А медведь с подвижными передними лапами остался.

Это мало для целой жизни человека. Он оставил весь мир. Свою деревню, где родился, мать, отца, друзей… Он все оставил. А Аруп вернулся.

11

Он вернулся, и соседи Веры пришли разделить их общую радость. Они встречали их вместе с Верой. Первый тост подняли за Победу, потом за здоровье вождя, за Арупа, за светлое будущее детей, за тех, кто не вернулся с войны.

И разошлись.

Аруп спал в горнице, рядом с кроваткой пацанов. Спал крепко, знал — он спит дома, на своей земле, и его не поднимут по тревоге. Он проспал до обеда следующего дня. Умылся, мать Веры — сухонькая женщина с печальными глазами — полила ему на руки из кувшина согретой в печи воды и подала чистое полотенце. Поставила на стол домашнего борща, положила рядом хлеб и ложку.

— Ешь, Аруп, а то вчера за разговорами и не успел как следует.

— Спасибо, тетя Паша, — ответил Аруп.

— Да не за что. Ешь на здоровье, пока естся.

— Тетя Паша, — начал, волнуясь, Аруп. — Вы знаете, что у меня никого из родных нет?

— Да знаю уж.

— Я хотел бы… — Аруп запнулся, как мальчишка, не знающий урока.

Тетя Паша сидела напротив него через стол и смотрела, как он ест.

— Говори, Аруп. Что застеснялся? Люди мы не чужие, поймем.

— Тут вот как. Вы не дали пропасть моему сыну. Всю жизнь об этом буду помнить и благодарить. А сейчас я бы хотел, чтобы он побыл со мною рядом. Можно, я пока поживу у вас?

— Об этом, Аруп, говори с Верой. Она тут у меня всем распоряжается. А пока обдумай все. Спешить не надо — не война. Оглядись. Может, девушка какая приглянется из своих.

— Об этом я и не думаю. У меня сын…

— А ты подумай.

— Спасибо, тетя Паша. Я подумаю.

— Если хочешь размяться, пойди поруби дровишек. А нет, полежи, отдохни. За пять лет войны намаялся-то!

— Намаялся. Когда через границу перешли, увидел польские деревни, по Алма-Ате заскучал сильно. Мечтал: вот вернусь — и будем мы вот так сидеть с вами и разговаривать.

— Как же ты мог о разговоре со мной думать, если не знал, не видел меня никогда в жизни?

— А мне Вера про всю вашу семью рассказала в письме. Я же приветы вам всегда передавал.

— Передавал, — согласилась тетя Паша. — Мы сначала от нашего отца писем ждали, а пришла похоронка. Потом от Володьки… Тоже пришла похоронка. Потом от тебя стали ждать…

Говорила все это тетя Паша спокойно и даже равнодушно — перегорела боль.

— Люди-то там, за границей, какие? Зверюки, что ли, раз на нас полезли?

— Поглядеть — такие же. Души у них порченые, вот и полезли.

— А я думала, зверюки, — она поднялась. — Полежу-ка я на печке, ломит что-то всю.

Аруп накинул шинель, вышел во двор. Ручка у топора шолдыхалась, он закрепил ее. Сараюшко был старенький, дров мало, на зиму не хватит. Запасаться надо, чтобы по снегу потом не лазить… Думал Аруп о хозяйственных делах, а мысли его все время возвращались к Вере. Что скажет она?

Она сказала:

— Живи. Вот комнатка, будешь спать здесь, а мы с пацанами в горнице. Сейчас вымоем тут, приберем. Нам хватало и двух, а эта…

Это была их с Володькой комнатка.

12

Прошел месяц. Аруп устроился