Исход - Игорь Шенфельд

Аугуста корчило от всей этой пошлой истории, и он говорил матери, что ничего не хочет знать, потому что это его никак не касается, но мать все равно наивно вываливала и вываливала ему по вечерам такого рода новости, и он жадно слушал, делая вид, что ему безразлично.

Между тем школа заработала, и Ульяну, несмотря на ее большое нежелание, назначили директором. Кусако жаловалась в райком партии, было специальное заседание по этому вопросу — рассказал Рукавишников — и даже спор возник с матюками: одни считали, что Кусако — опытный педагог и член партии, а другие говорили, что Рукавишникова — комсомолка, и молодым везде у нас дорога, а у Кусако муж сидел за воровство. Победил голый расчет: Кусако будет вечно на пороге РайОНО стоять с протянутой рукой, а Рукавишниковой, которой РайОНО откажет точно так же, как и Кусако, всегда папа поможет за счет колхозных сусеков. Узнав про такой расклад, Кусачка вообще отказалась преподавать, за что ее вызвали в райком и пригрозили выгнать из партии. Тогда она согласилась быть завучем. Кстати сказать, на преподавательскую работу по совместительству — учить детей «Степного» немецкому языку — позвали и Аугуста. Лично директор школы Ульяна Ивановна его уговаривала: «Вы же грамотный человек, Август, техникум закончили: мы Вам учебники дадим, методические пособия: почитаете про аккузативы-номинативы, и детям объясните; ведь главное дело — Вы же язык знаете в совершенстве, и произношение: это же уникальный шанс для детей! А то приходил один фронтовик наниматься учителем немецкого, а сам кроме «хенде хох», «шнапс ист шайзе» и «алле — гоп!» и сказать-то ничего не может. А пришел важный такой, в галстуке-бабочке, с амбициями: дед его, видите ли, до революции в цирке фокусником работал…».

И так, и этак пыталась Ульяна развеселить Аугуста, растормошить его и уговорить на положительное решение, но Аугуст видел во всем этом только деловой интерес с ее стороны, без тени личной симпатии, а потому наотрез отказался со мстительными словами: «Я шоферюга, а не учитель! Это раз. И я в хозяйстве Рукавишникову нужен. Это два. Отказываюсь!». Ульяна посмотрела на него внимательно и прекратила мучить своими официальными директорскими улыбками — вздохнула и отстала, пригорюнившись. «Вызывай Алишера своего, — хотелось ему крикнуть ей, — и пусть он преподает тебе тут все подряд, вместе с аккузативами — талантливенький твой!..». Но, конечно, ничего такого даже не пикнул вслух: зачем обижать ее? Она и так уже достаточно обижена судьбой. «А сам я не обижен как будто?», — тут же вскипела в нем протестующая мысль. Уходя из школы, он горько сожалел, однако, что не согласился, и обзывал себя семнадцатилетним, ревнивым сопляком; ведь он мог бы видеть ее каждый день, говорить с ней каждый день… Да, но зачем? Зачем? Чтобы в один прекрасный день быть свидетелем, как является подлый хорек Алишер, и забирает себе Ульяну навсегда? Нет уж, спасибо!..

А мать между тем затеяла очередную атаку на сына на тему женитьбы. Однажды она напекла пирожков с хреном и приступила к Аугусту с «мужским разговорам». Прежде всего она хотела знать, не растряс ли чертов трактор Аугусту за все эти годы его «мужские настроения», потому что иначе невозможно понять, почему он на девок вообще не смотрит. Аугуст сопротивлялся: «Где это ты девок видишь? Есть одни бабы замужние, которые мной не интересуются. Да еще барышни от пяти до двенадцати лет возрастом. Вот будет объект, будут и «мужские настроения», — Аугуст был почти груб, но тут же и извинился перед матерью: это потому, сказал он, что тема разговора ему очень не нравится. Но мать вцепилась в тему, как клещ: оказывается, она копала еще глубже: не просто жениться должен был Аугуст, но жениться обязательно на немке, чтобы, когда время придет им домой возвращаться, то не возникло бы скандального тормоза в виде степной жены, не желающей уезжать. Мало того: оказалось, что таковая кандидатура у матери уже имеется, и теперь Аугусту стало понятно, почему мать в последнее время притихла со своими разговорами про женитьбу — она готовилась к задуманной ею боевой операции «внук»! В Сыкбулаке, где они с сестрой Беатой жили до трудармии, мать имела знакомых немцев-земляков, из той еще, самой первой команды, выброшенной с поезда в степь. Теперь она кого-то из них разыскала, стала переписываться, интересоваться и выяснилось, что некая тридцатилетняя Регина Штурм не имеет мужа — умер после трудармии; Регина имеет трехлетнюю дочку и не возражает познакомиться с положительным человеком, каковым безусловно является Аугуст Бауэр, на предмет создания новой семьи. «Регинхен очень хорошая женщина! — настаивала мать, — и ты ее должен помнить». Но Аугуст ее не помнил, и ехать к ней в гости отказался. Была у матери в запасе еще одна девушка, благополучно пережившая войну — Эмма Элендорф, которую в свое время хотел изнасиловать Петка в землянке; той было сейчас чуть больше двадцати лет, очень аппетитная выросла девушка, но от рождения излишне легкомысленна, считала мать; в частности, недавно Эмма, согласно последним разведданным, делала аборт и неизвестно теперь, сможет ли иметь детей. Эмма, по предварительным намекам тоже готова была выйти за Аугуста, но с ней желательно Аугусту сначала хорошенько погулять, чтобы посмотреть что получится: таково было мнение матери. «Но лучше все-таки — Регина. С ней нет никаких сомнений: она тебе кучу детей родит!».

От всех этих разговоров Аугуст убегал во двор что-нибудь мастерить. Мать огорчалась, но не отступалась. На Новый год она пригласила Регинхен с дочкой в гости, и те приехали с подарками: Регинхен привезла новую рубаху, чуть тесную Аугусту в плечах — наверное, от покойного мужа осталась, а дочка спела песенку "O Tanipaum, o Tanipaum — wi glün sin teina plät-taaa". Мать от умиления прослезилась, и Аугуст тоже очень опечалился: что будет с этой славной, бедной малышкой, без отца и с худой как щепка, изможденной матерью с печальными, коричневыми глазами и большими как лопаты руками, привыкшими к тяжелому труду лет с семи, наверное. И Аугуст подумал в отчаянии: «Жениться на этой Регине, что ли, к чертовой матери, да и закрыть все вопросы и ответы раз и навсегда…». Три пары глаз смотрели на него с надеждой и обожанием, и это была мука страшная. Аугуст решил покатать девочку на тракторе, но она очень испугалась и стала тихо плакать, зажав уши. Тогда он выключил мотор и отнес ее в дом, и она долго еще не могла успокоиться. «Женюсь!», — сказал себе Аугуст, и сбежал из дома по срочным колхозным делам в Семипалатинск, где отсиделся у Абрама, а когда вернулся, гостей уже не было.

Мать ходила с поджатыми губами и несколько дней с сыном не разговаривала, только бормотала себе под нос: «такая хорошая женщина, такой золотой ребенок…». Чтобы успокоить ее, Аугуст сказал ей на свою голову, что будет думать: вопрос нешуточный. Теперь мать каждый второй день спрашивала его: «Ну что — надумал? Писать письмо?». Но Аугуст никак не мог надумать, пока весной, вместе с теплым солнышком не пришла однажды замечательная весть: Регина удачно вышла замуж и переезжает в Экибастуз.

— Теперь одна Эмма осталась! Не хочешь Эмму? Смотри, один бобылять будешь до конца жизни своей, глупая твоя голова! — причитала мать.

— А ты на что? — пытался шутить Аугуст.

— Я-то умру, а ты один останешься…

— Может, я первый помру…

— Не дай Бог, не дай Бог! — пугалась мать, — давай все-таки лучше Эмму в гости пригласим.

— Вот тогда я и помру сразу! — грозился сын. И матери оставалось лишь горевать дальше и проклинать этот грязный трактор, который сделал все-таки, наверное, свое черное дело… Но ведь женятся же другие трактористы? Вот вам и еще одна загадка природы!

* * *

Весна пятидесятого была дружной, теплой, ровной, без шараханий назад в зиму, и старики предрекали тучное лето и невиданные урожаи. Так и оказалось впоследствии.

А в конце апреля немцы «Степного» собрались по традиции попеть песен и повздыхать, но на горло их песне наступил бдительный Авдеев: он явился без приглашения и смял всю программу лекцией на политическую тему. Для начала он спросил немцев Поволжья, в курсе ли они, что год назад образована была ЭфЭрГе — Федеративная республика Германия. Немцы молчали: наверное, не знали, а может быть просто мудро не вякали. Точно так же не знали они ничего и про то, что 7-го октября, минувшей осенью образована ГДР — республика для немцев-коммунистов. Авдеев недоверчиво покачал головой и озвучил зачем-то — зачитал из газеты — Указ Президиума Верховного Совета СССР от двенадцатого января пятидесятого года: «О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам и подрывникам-диверсантам». После этого Авдеев ушел, породив атмосферу ужаса, предшествующего концу света. Женщины плакали, мужчины сжимали кулаки и смотрели друг на друга.

— Нас всех расстреляют? — спросил кто-то, — зачем он нам все это зачитал?