Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству - Нордье Софи

Обдумывая эти нерадостные перспективы, Габриэль в сопровождении Андре подъехал к воротам Монмартр задолго до намеченного времени. Но и Сабина не заставила себя ждать.

— Андре, мы с баронессой поедем вперед, нам хочется поговорить без свидетелей, а ты тем временем займи ее служанку, — продолжая приветливо улыбаться приближающимся женщинам, велел шевалье оруженосцу.

— О, тут вы можете полностью на меня положиться, хозяин! — хохотнул любвеобильный Андре и, прищурившись, добавил: — К тому же я вижу: камеристочка очень даже ничего!

— Смотри не увлекайся! Хотя о чем это я? Постоянство — и мой разгильдяй-оруженосец?.. — мимоходом съязвил Габриэль и, приветствуя всадниц, произнес: — Добрый день, дамы! Добрый день, мадам д’Альбре!

— Добрый день, шевалье д’Эспри!

И он, и она держались скованно. Вчерашняя неожиданная встреча стала продолжением их прежних отношений, прерванных десять лет назад, но сегодня стало понятно: им нужно познакомиться заново.

За городскими воротами Рапид с Дамаском, ритмично помахивая роскошными хвостами, неспешно понесли всадников к вековой дубраве. Бодрый ветерок нашептывал тысячи мыслей, но ни одна из них не казалась Габриэлю подходящей для того, чтобы завязать разговор после столь долгой разлуки. Наконец он предпочел нейтральную тему: как истинный ценитель породистых лошадей восхитился скакуном своей спутницы:

— Какой интересный окрас у вашего красавца!

— Ваш вороной тоже хорош: на нем остановит взгляд любой, даже совершенно равнодушный к лошадям человек.

— Да, вы правы. Моего коня зовут Рапид. А вашего?

— Дамаск.

— Почему Дамаск?

— Ничуть не сомневалась, что вы спросите об этом. Все задают мне этот вопрос, а я не знаю, что ответить. Четыре года назад покойный супруг предложил мне придумать кличку для нового коня, что я и сделала.

— В это время я как раз жил в Дамаске…

— Ну, вот причина наконец и выяснилась. — Сабина даже не думала скрыть изумление.

Она не отрываясь смотрела на шевалье и, казалось, готова была безжалостно утопить его в своих широко открытых изумрудных глазах. А Габриэль и не сопротивлялся. Обреченно вздохнув, он стал с упоением проваливаться в сладостную бездну.

Всадники сами не заметили, как очутились под сводами дремучего леса, встретившего их прохладной храмовой тишиной. Некоторое время Габриэль и Сабина ехали молча, подавленные величием столетних дубов, пока баронесса не задала главный вопрос, снова перейдя на привычное «ты»:

— И все же, Габри, почему ты не сообщил мне о том, что выжил?

— А когда ты получила письмо от мадам де Монморанси с известием о моей смерти? — ответил он вопросом на вопрос.

— Где-то в конце зимы.

— И я тогда же получил послание от Алисы. Она писала, что рада за меня, и даже прислала мне денег.

— Но почему ты сам не сообщил мне о своем чудесном спасении?

— Я написал два письма и отправил их с оказией. Но шла война, и мои послания, судя по всему, пропали. Сам же приехать я не мог, поскольку был все еще слаб после ранений.

— Дальше.

— Весной, где-то накануне Пасхи, уже собираясь ехать в Тулузу, я получил письмо с известием о твоем замужестве.

Они давно уже остановились и не сводили друг с друга взгляда, ища истину в глубине глаз напротив. Лесная тишина звенела от напряжения. С опушки доносился приглушенный смех и голоса Вивьен и Андре.

— То есть через год? На то, чтобы полностью исцелиться, тебе понадобилось больше года?

— Почему через год? — удивленно пожал плечами шевалье. — Я получил это известие той же весной!

— Но я вышла замуж в конце восемнадцатого года, на Рождество! — крикнула Сабина. Она первой поняла, что кто-то жестоко над ними подшутил. — Получив письмо от баронессы Алисы, я несколько месяцев не могла оправиться от потрясения, и тетя Агнесса всерьез опасалась за мое душевное здоровье. Но я поняла, что весть о твоей смерти правдива, иначе ты обязательно дал бы о себе знать! Лишь через год с лишним после твоего ранения, соблюдя положенный траур, я согласилась вступить в брак! Мне шел девятнадцатый год, и опекунство тетушки Агнессы слишком затянулось. К тому же она намекнула на монастырь, если я и дальше буду оставаться незамужней. Пришлось уступить и освободить ее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Габриэль изумленно молчал. Глаза Сабины были чистыми, как родник, они не могли лгать. Но он лично прочел письмо, извещающее о ее замужестве. Заподозрить мадам Алису во лжи?.. Это невозможно! Мадам Агнесса?.. Она никогда не скрывала, что он не пара ее племяннице, но чтобы обмануть его так бессердечно и хладнокровно?.. Габриэль почувствовал, как в голове у него закипает варево из непонимания, подозрения, обмана, обиды и злости. У него на скулах заиграли желваки, и он процедил сквозь зубы:

— Мы стали жертвой чудовищной интриги. Осталось выяснить, чьей именно.

— Баронесса Алиса тут ни при чем, значит, ты подозреваешь мою тетю? Но я вступлюсь за нее. Она видела, как я схожу с ума, получив известие о твоей смерти, и не могла бы хладнокровно плести интриги. Все-таки в нас течет одна кровь! Я сегодня же напишу ей и потребую объяснений.

— Кому еще могла помешать наша любовь? — Габриэль продолжал подозревать баронессу де Лонжер.

— Ты женат? — неожиданно спросила Сабина и замерла в ожидании ответа.

Шевалье кожей почувствовал ее страх.

— Нет. И никогда не был.

Женщина звонко рассмеялась. Она не скрывала, как сильно ее обрадовал его ответ.

— Надеюсь, мы выясним, по чьему злому умыслу нас столь безжалостно разлучили. А сейчас расскажи, где ты пропадал эти бесконечные девять лет?

Сабина нежно коснулась его плеча, и рука Габриэля в волнении потянулась к затылку. Поглаживая волосы, он судорожно сглотнул и предложил:

— Может, пройдемся пешком?

Бесцельно гуляя по лабиринту лесных тропинок, баронесса и шевалье не заметили, как пролетел день. Они упивались присутствием друг друга. Их души были словно песчаная пустыня, десятилетиями не знавшая дождя. Вдруг влюбленные с удивлением обнаружили, что солнце ушло далеко на запад, а тени удлинились до бесконечности; слуги явно проголодались, да и кони капризно фыркали, утомившись от продолжительной прогулки.

— Родная, нам пора возвращаться, скоро закроют городские ворота, — с грустью вздохнул шевалье, услышав нарочито громкий голос Андре.

Вернувшись в город, Сабина и Габриэль сдержанно попрощались. Они не решались прикоснуться друг к другу. Многолетний лед еще не растоплен, можно поскользнуться. Именно по этой причине Габриэль не упомянул в разговоре графа де Дрё.

Через день они с Сабиной снова встретились и отправились на прогулку. Дорога вилась среди живописных холмов, усаженных виноградниками; изумрудная зелень покрывала все видимое глазу пространство. Неожиданно Габриэль спрыгнул с коня и вынул из седельной сумки великолепную уздечку из дорогой кожи с серебряными креплениями. Сабина, натянув поводья, удивленно обернулась.

— Это для твоего Дамаска. Порода у него арабская, имя тоже, значит, и сбруя должна быть с Востока! — Шевалье, смеясь, ловко надел на жеребца узду, украшенную крупной бирюзой. Ее голубовато-зеленый цвет, отливая восковым блеском, прекрасно гармонировал с пепельной гривой скакуна. — Бирюза в переводе с персидского означает «камень счастья»[96].

— Какая превосходная сбруя! И камни изумительной красоты! — Сабина склонилась над холкой Дамаска и с трогательной нежностью погладила крупные самоцветы.

Не удержавшись, Габриэль надолго припал губами к ее руке. Из женских глаз на мужской затылок капнула счастливая слезинка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

***

— Приближаясь к городским воротам, я еще издали увидела его широкую обворожительную улыбку. В памяти вдруг всплыло, как, год назад въезжая в Париж, я приняла улыбающегося Родриго за Габриэля. — Сабина делилась с Бланкой впечатлениями от первых свиданий с Габриэлем. — Тогда я списала все на проделки болезненного воображения, но сейчас знаю — то был знак свыше! А еще я вспомнила, что сказала на прощание Габриэлю десять лет назад: «Всю жизнь, день за днем, я буду ждать только тебя!» И пусть не я, но сердце мое сдержало это обещание. Назло холодному рассудку оно день за днем верило и ждало.