Рерих - Максим Дубаев

Английская разведка готовила Елене Ивановне Рерих унизительную «проверку» ее болезни.

Главный секретарь правительства Пенджаба Д. Бойд писал 3 мая 1930 года секретарю колониального правительства Индии X. В. Эмерсону:

«Я хотел бы сообщить для сведения правительства Индии, что чиновник подотдела Кулу 19-го навестил миссис Рерих, когда ему доложили о ее болезни. Она, однако, не вызывала доктора. Он опять навестил ее 21-го и видел миссис Рерих, которая, по его мнению, была в добром здравии. Можно считать, что леди не так больна, чтобы возникала необходимость в присутствии мужа»[363].

Сотрудник английской разведки М. Ф. Клири в одном из донесений от 20 мая 1930 года высказывал мнение по поводу предпринимаемых Н. К. Рерихом усилий добиться от Англии разрешения на въезд в Индию:

«Я не думаю, что мы должны менять свою позицию в отношении Рериха только потому, что его жена оказалась ипохондриком или даже хроническим инвалидом. Она была достаточно сильной, чтобы вынести суровость экспедиции 1924–1928 годов в Тибет и другие страны. Я очень сомневаюсь в правдивости заявления, что она не может предпринять морского путешествия. Если мы будем потакать этому, Рерихи будут наступать на нас, и я думаю, что мы должны держаться как можно дольше против этого русско-американского чудака, который пытается сильно „ухватить“ правительство и добиться разрешения поселиться в Индии»[364].

Елена Ивановна Рерих, понимая свое непрочное положение, приняла решение переселиться из Кулу в более отдаленный поселок Келонг, находившийся за перевалом Ротанг. Это место считалось труднодоступным, правительственный врач не захотел ехать в такую даль и преодолевать опасный перевал, а другого врача для освидетельствования Елены Ивановны английские власти найти не смогли. Оставалось одно — ждать, когда она сама спустится с гор в долину. Но Елена Ивановна, зная о планах английского правительства, не спешила менять места жительства.

Заместитель секретаря при колониальном правительстве Индии С. Н. Рой писал 17 сентября 1930 года главному секретарю правительства Пенджаба Д. Бойду:

«Правительство Индии было бы радо, если миссис Рерих, как только она вернется в Кулу в начале октября, была бы сразу неожиданно извещена о том, что местное правительство договорилось с гражданским хирургом Кангры о медицинском обследовании и что, если обследование покажет, что она нуждается в сопровождении мужа для скорейшего возвращения в Европу, виза будет выдана только для этой цели»[365].

В июле 1930 года, конечно не без участия английских спецслужб, начались проблемы с американской прессой. Сотрудники рериховских учреждений всячески пытались противодействовать газетной шумихе. Зинаида Лихтман в дневнике писала:

«Днем Луис Хорш вызвал, сообщил, что вчера был репортер от „Times“, который хотел узнать детали, почему Николаю Константиновичу не дали визы. Луис Хорш ответил уклончиво, желая выиграть время, и послал сообщение Николаю Константиновичу с запросом. Николай Константинович ответил, чтобы ничего не сообщать в печать. Несмотря на это, сегодня в „Times“ появилась заметка о Николае Константиновиче и отказе Англии дать ему визу. Кроме того, manager Editorial Department [менеджер отдела передовых статей] вызвал Луиса Хорша и сказал ему, что они расследовали и получили от anglo sudian office reason of refusal To grant visa to Prof. R. because of his past sympathy for Russia [что причина отказа в выдаче виз профессору Н. К. Рериху в его прошлых симпатиях к Советской России], на это Луис Хорш ответил, что они не имеют права печатать это, ибо это не правда и принесет вред учреждениям. На что тот ответил, что они are responsible people and newspaper [ответственные люди и газета] и напечатают, безусловно, этот statement [утверждение]. Я советовала Луису Хоршу отрицать этот statement очень энергично и пригрозить „Times“ судом…»[366]

На следующий день «New York Times» опубликовала официальное письмо, присланное английским департаментом. Работники рериховских учреждений в тот же день опубликовали опровержение, но английские власти разослали свое заявление сразу в несколько американских газет. Николай Константинович по телефону из Парижа просил не предпринимать никаких действий через прессу, чтобы не поднимать скандала. Но нежелательные публикации все же стали понемногу появляться в печати. Тем временем в Париже Николай Константинович, при поддержке друзей, встречался с официальными лицами и продолжал бомбить прошениями и требованиями английские инстанции. Французское правительство послало официальный запрос в Лондон, но ответ пришел отрицательный.

Н. К. Рерих в 1939 году вспоминал: «Наш друг, французский посол Флорио, разразившийся целой нотой по поводу наших виз и имевший об этом целые длительные словопрения с британским правительством, посоветовал нам возвращаться в Париж, тем более что Президент Думерг назначил нам аудиенцию. В Париже продолжалась эта война на ставку крепости нервов. Некоторые эпизоды ее, несмотря на трагизм, были даже забавны. Так, когда шведский посол граф Эренсверг сделал свое представление по нашему делу, ему было сказано, чтобы он не беспокоился, так как и посильнее Швеции державы не имели успеха».

Основной причиной отказа Н. К. Рериху во въезде в страну английские власти называли беспорядки в Индии, которые не дали бы ему возможности спокойно проводить археологические раскопки и изыскания. Они утверждали, что в связи с этим местные власти не могут обеспечить его безопасность.

Цинизм, с которым английские власти отказывали всем просителям, не уменьшал упорства Николая Константиновича. Тем временем в Нью-Йорке работники английской разведки долго расспрашивали сотрудников о Кордашевском и других участниках Первой Американской Центрально-Азиатской экспедиции. В Антверпене Николай Константинович и Юрий попытались получить въездные визы на только что оформленные в Париже французские паспорта, но англичане равнодушно смотрели на любые документы — фамилия Рерих означала только одно — никакой Индии.

Между тем во Франции произошло очень важное событие: Рерих сумел доказать свое дворянское происхождение и даже баронство. С этого момента Николай Константинович стал подписывать свои письма «de Roerich». Он изготовил новые бумаги и конверты с фамильным гербом.

Вопрос о собственном дворянском происхождении давно мучил Николая Константиновича, тем более что его жена была княжеского рода, внучатой племянницей М. И. Голенищева-Кутузова. До революции Николай Рерих называл себя потомком Рюриков, ссылаясь при этом на неопровержимые доказательства.

В свое время князь Сергей Щербатов, художник и меценат, участник пресловутой петербургской выставки «Современное искусство», был очень обижен и зол на Рериха именно из-за его претензии на именитость предков. Прожив остаток жизни в Америке, князь не забыл обид и довольно резко писал о Н. К. Рерихе:

«Совершенно иной, но столь же отдельно от остальных художников стоявшей фигурой был в Петербурге таинственный Рерих. В разные сферы, включая дворцовые, он проникал охотно и умело, с расчетом и тонким выбором. Он умел сказать, что нужно, и бить в цель, добиваясь им намеченного и делая карьеру. Если для Головина, от меня ничего не ждавшего и ничего во мне не искавшего, я был просто собеседником и большим любителем искусства и театра, для него, видимо, приятным, то для Рериха я был „князем Щербатовым“ — это я чувствовал, и это мне было тягостно, хотя он, видимо, хотел играть роль друга и бывал очень мил и всегда интересен. Он занимал довольно выдающийся пост директора отличного культурного учреждения на Морской — Общества покровительства художеств, почетной председательницей которого была принцесса. На мой вопрос и на предложение высказаться по какому-нибудь вопросу, связанному с его деятельностью, он отвечал обычно:

— У меня еще нет мнения, пока не выскажется принцесса…

Человек он был, несомненно, умный, хитрый, истый Тартюф, ловкий, мягкий, обходительный, гибкий, льстивый, вкрадчивый, скорее недобрый, себе на уме и крайне честолюбивый. О нем можно сказать, что интрига была врожденным свойством его природы. На нем была словно надета маска, и неискренний его смех никогда не исходил из души. Всегда что-то затаенное было в его светлом, молочного цвета лице с розовыми щеками, аккуратно подстриженными волосами и бородой. Он был северного — норвежского типа и довольно прозрачно намекал, что его фамилия Рерих связана с именем Рюрик. Как — оставалось не вполне понятным… А талантлив Рерих был несомненно, и также несомненной была его горячая любовь к искусству; обслуживая многое и прислуживаясь многим, он искусству служил искренне…»[367]

Восстановив баронство, Н. К. Рерих открывал для себя двери многих аристократических домов, получая поддержку в европейском обществе. Еще в 1900 году Николай Константинович, как бы стесняясь своего происхождения, несколько иронично писал своей невесте Елене Ивановне Шапошниковой: