Подземные ручьи (сборник) - Михаил Кузмин

Царь много еще расспрашивал, немало дивясь их ответам, и, отослав подарки в страну, двинулся дальше.

§ 44. Горгона. Лусово пристанище.

Александр теперь опосылал вперед разведчиков узнавать, не железная ли земля впереди, памятуя предсказание Антифонта. Пройдя реки сладкие и каменные потоки, что вместо воды стремят с грохотом камни, песчаные ручьи, три дня текущие к югу! три дня — на север, пришли к острову, откуда восходит солнце. Жрец-эфиоп в белой одежде вышел с черным посохом выше своего роста и, протянув смуглую руку к царю, воскликнул: «Царь, ты должен вернуться! Сюда еще никто не доходил, — ты первый и ты последний. Спеши в Вавилон, время близко; путь тебе через Лусово пристанище и новую область мрака». Двери закрылись, а царь, поклонившись солнечному храму из блистающих нестерпимо камней, велел повернуть своим воинам. Вскоре они дошли до мглистой страны; жители скрывались в землянках, закрытых ветками елей, боясь блуждавшей в пустыне и всех губившей девы Горгоны. Она имела конский хвост и змей вместо волос; всех звала на похоть: гадов, зверей и людей, и всех умерщвляла одним своим видом. В полночь Александр был разбужен зычным, но полным неги и страсти воплем. Выйдя из палатки в темное поле, царь услышал второй и третий раз чудесный призыв: будто все прошлые и грядущие любовницы слили в один этот голос обещания неведомых ласк и сладкие угрозы; как вой тигрицы, ищущей далекого самца, разносился клич по темным пространствам: «Александр, Александр, тебя одного жажду я, приди, утоли меня! Царь бесстрашный!..» Александр послал волхва с покрывалом навстречу неистовой деве. Услышав ту близкою, он произнес, приближаясь пятками вперед: «Я — Александр! Закрой твой лик покрывалом, чтобы мне не погибнуть». И когда, молча, тяжело дыша, дева схватила его руками за плечи, он, быстро повернувшись, отрубил ей голову и спрятал в приготовленный сосуд. Тогда, не оборачиваясь на лежавшую громаду туловища, он бросился бежать к лагерю с добычей. Наводя этой головою ужас, обращавший в камень, победил царь многие племена пустыни, а нечистых царей, Гогу и Магогу, питавшихся червяками и мухами, загнал в рассеявшиеся скалы и до скончания мира запечатал Соломоновою печатью. И дальше шли, не зная дороги, изнемогая от усталости и голода; разведчики впереди, — нет ли железной земли. Однажды царь почувствовал смертельный холод и последнее дыхание; солдаты положили свои щиты на болото, по которому они шли, чтобы царь мог лечь, а сверху шел густой снег. Очнувшись, король спросил с тревогой: «Не костяное ли небо над нами?», но к утру силы, вернувшись, позволили дальше стремить ему неведомый путь. Через болота, темные леса, высокие, в темное небо уходящие горы, мглу и туманы — шли они, мимоходом покоряя безропотные народы. Царь хранил молчание все дни, ночи проводя в наблюдении еле видных звезд, и каждое утро все сумрачнее встречал он верных друзей и роптавших солдат. Так пришли они в Лусово пристанище, указанное им еще в солнечном городе. Пока обрадованные близостью к окончанию пути, воины грелись у костров, вспомнив прежние шутки, Александр один направился к храму, не взирая на встречные диковины. Все было пусто и безмолвно. Пройдя ряд покоев, один другого чудеснее, царь вступил в святилище, где висели лампады с рубинами вместо огней и посреди высоко золоченая клетка с голубем. Посредине высился одр, на котором, весь в повязках, лежал муж, ростом превышавший длину смертных; лицо было скрыто покрывалом. Безмолвие царило в покое; царь долго стоял молча, смущенный неясным страхом. Наконец он хотел взять одну из рубиновых лампад, чтобы посмотреть спящего, но с купола голубь человеческим голосом пропел: «Оставь, царь Александр, в покое покойных и спеши в Вавилон: время близко!» Выйдя из храма, Александр подошел к костру, где шутили солдаты старые шутки, смеясь и хлопая по плечу один другого. К темному небу взлетали искры и дым, а латы, сложенные кучей, блестели, мерцая.

Глава третья

§ 45. Смерть Александра.

Меж тем, в далекой Македонии происходили неустройства и смуты; Антипатр, оставленный царем вместо себя, притеснял старую королеву Олимпиаду, в ответ на неоднократные жалобы которой Александр послал Картерика сменить прежнего правителя. Тогда уязвленный Антипатр послал со своим сыном яд, который мог выдержать только свинцовый сосуд, но не медный, не глиняный, не стеклянный, к царскому кравчему Илу, давно затаившему в себе злобу на Александра, раз как-то на пиру ударившего его жезлом по голове. К ним присоединились еще некоторые недовольные царем и родственники царицы Роксаны. Таким образом, к прибытию царя в Вавилон заговор уже готов был его погубить. Царица радостно встретила короля, сумрачного и молчаливого, который предался снова пирам с друзьями, отложив на время дела правления, и чтению грозного звездного неба. Однажды, когда полднем Александр почивал, утомленный, его разбудили докладом, что его спрашивает какая-то женщина. Царю она сказала, что у нее родился странный ребенок, верхняя половина которого была мертвою, нижняя же — со всеми признаками жизни, и чудный голос велел принести уродца во дворец. Александр, полный предчувствий, с ужасом взирал на младенческий труп с шевелящимися красными ножками. Мудрецы объяснили, что верхняя часть — враги Александра, нижняя же — он сам, но халдеянин, раздрав одежды, воскликнул: «Царь! царь! смерть твоя близка!» Одарив женщину, Александр велел урода сжечь, а сам отправился на пир к некоему македонянину, не разлучаясь со своим кравчим, индийским отроком Илом. Пир был в полном разгаре, как вдруг царь вскрикнул, будто пронзенный стрелой: «Вот время, Александр!!» — и, бледный, шатаясь, удалился в свой дворец. Напрасно врачи старались извлечь яд рвотными средствами, боли царя были так нестерпимы, что не раз он пытался выброситься в Евфрат, шумевший под окнами высокого терема. Македонцы, окружив дворец, грозились разрушить стены и перебить всю стражу, если им не покажут царя. И Александр, поддерживаемый царицею Роксаной, показался в окне; все восклицали: «Слава царю Александру, живи вовек!» Улыбка скользнула по помертвелым губам царя, и он крикнул прежним звонким голосом: «Живите вы вовек, а мой час пробил!» На следующее утро царь призвал Пердику, Птоломея, Лизимаха, чтобы сказать им последнюю волю. Потом велел себя вынести в проходной переход и пропустить мимо себя все войско, каждому солдату говоря приветствия. И поседелые ветераны плакали, видя царя простертым на походных щитах, бледным и ласковым. Друзья, закрыв лица плащами, стояли поодаль. Александр, вскинув глаза на потолок из слоновой кости, вымолвил: «Небо, небо костяное!» и продолжал приветствовать проходивших воинов. В воздухе нависла густая мгла, и на небе днем взошла необыкновенной величины звезда, быстро идущая к морю, сопровождаемая орлом, а кумиры в храме медленно со звоном колебались. Потом звезда снова пошла в обратный путь от моря и встала, горя, над покоем царя. В то же мгновение Александр умер. Тело царя отправили, после долгих споров, в Александрию Египетскую, где его поместили в святилище, называемое: «Тело Александрове». Царство он разделил между Филоном, Селевком, Антиохом и Птолемеем. Умер на тридцать третьем году жизни, в апрельское новолуние, основав двенадцать Александрии и оставив немеркнущую славу во всех племенах и веках.

Конец

Рассказ о Ксанфе поваре царя Александра и жене его Кларе

Великого Александра во всех дальних походах сопровождал старый Ксанф, ведавший царскую кухню. Старику нелегко было делать трудные переходы через пустыни и горы, но царь не расставался со своим поваром, привыкнув к нему и опасаясь отравы, в случае, если бы пища была приготовляема другими, менее преданными руками. Ксанф любил Александра, зная его с рожденья, так как был очень стар и служил еще при королевском деде поваренком. Ксанфова жена Калла была тоже уже древняя старушка, но не отставала ни от мужа, ни от Македонского героя, который в ее глазах продолжал оставаться дитятей. Она следовала за войском в закрытой повозке, пекла Александру пирожки с рыбой, как никто другой не умел, по старым заветам, а в часы бессониц звалась иногда в палатку царя, чтобы петь фессалийские песни и рассказывать сказки.

Так они переезжали из страны в страну, из области в область, минуя горы, реки, пустыни и необозримые болота.

После одной из побед Александр остановился в глухом ущелье и пожелал съесть любимых своих пирожков с рыбой; Калла тотчас принялась за стряпню, а чтобы дело шло скорее, послала мужа чистить рыбу к ручью, покуда сама месила сдобное пресное тесто. Повар разрезал рыбу ножом и принялся ее мыть в горном ручье, но лишь только струя коснулась распоротых рыбок, как вдруг они оживились и ускользнули из руки изумленного Ксанфа; и не только сами рыбы воскресли, но даже лежавшая на берегу выброшенная икра, на которую попадали разбегавшиеся волны ручья, обратилась в мелкую рыбешку и весело поскакала в журчащую воду. Как стоял старик на коленях, так и остался недвижен; придя в себя, он возблагодарил благостных нимф, показавших ему такое чудо, рассказал по секрету все происшедшее Калле, они вернулись к ручью с большими кувшинами, чтобы набрать чудной воды, а пирожки испекли с новой рыбой, вымытой в другом, уже обыкновенном источнике. О волшебной силе живительной влаги старые супруги никому не сказали, а каждое утро пили по несколько глотков из спрятанных сосудов. И в дряхлые тела начала входить прежняя юность, морщины исчезали, щеки покрылись румянцем, волосы стали гуще и чернее, глаза блестящее, походка легче, голос более звонким. От взоров царя Александра не утаилось это чудное превращение, когда однажды вместо обычной древней старухи к нему вошла пожилая женщина лет сорока, в которой он без труда, но с большим удивлением признал Ксанфову жену Каллу. Остро взглянув на вошедшую, он произнес: «Супругу ли повара моего, старого Ксанфа, я вижу, или демоны меня обманывают видениями? или ко мне вернулось младенчество и я лежу спеленутым? кто сбросил с твоих плеч тридцать долгих лет, добрая мать?»