Подземные ручьи (сборник) - Михаил Кузмин

§ 37. Брахманы.

Мудрецы, прозываемые Брахманами, послали Александру письмо, в котором просили оставить их покойно и в молитве вести свои дни. Король полюбопытствовал сам их увидеть, хотя не только этот вполне законный интерес, казалось, руководил им в этом посещении. Дойдя до большой, мутной, как бы молочной реки, путники увидели бородатых и безбородых людей, совсем голых, лежавших под ветками дикой сливы и хранящих молчание; некоторые сидели, поджав тощие ноги и скосив глаза, с руками, поднятыми в согнутых локтях вверх. Александр, в красном коротком плаще, подойдя к мудрецам, приветствовал их и стал задавать вопросы. Столпившись вокруг царя с полузакрытыми глазами, нагие мудрецы давали ответы тихими голосами.

В.: Имеете ли вы царство и город в нем? О.: Мир — наше царство и наш город: земля нас рождает, кормит и принимает наш прах.

В.: Каким законом водитесь вы?

О.: Высший промысел блюдет нас и определяет наши поступки и мысли.

В.: Что есть царская власть?

О.: Сила, дерзновение, бремя.

В.: Кто всех сильнее?

О.: Мысль человеческая.

В.: Кто избежал смерти?

О.: Дух живой.

В.: Ночь ли рождает день, день ли — отец ночи?

О.: Ночь — наша праматерь, растем во тьме, стремясь к беззакатному свету.

В.: Имеете ли вы игумена?

О.: Старейшина наш — Дандамий.

В.: Хотел бы его целовать.

Короля провели тенистою рощей к старцу, такому исхудалому, что, мнилось, достаточно легкого дуновения, чтобы развеять его потемневшую плоть. Веки его были опущены, и на больших листьях перед ним лежала дыня и несколько смокв. Он не поднялся при приближении Александра, даже не открыл век, только слегка дрогнувших. Борода его тряслась, и голос был так слаб, что королю приходилось нагибаться, чтобы слышать его вещий лепет. Старец, улыбнувшись, принял иссохшею рукой склянку с маслом, поднесенную ему королем, но он отказался принять золото, хлеб и вино. Чуть слышный шепот прошелестел, как шаткий камыш: «Зачем ты все воюешь: если и всем обладать будешь, возможешь ли взять с собой?» Александр горестно воскликнул: «Зачем ветер вздымает море? зачем ураган взвихряет пески? зачем тучи несутся и гнется лоза? Зачем рожден ты Дандамием, а я — Александром? Зачем? Ты же, мудрый, проси чего хочешь, все тебе дам я, владыка мира». Дандамий потянул его за руку и ласково пролепетал: «Дай мне бессмертие!» Александр, побледнев, вырвал руку из рук старика и, не оборачиваясь, быстро вышел из тенистой рощи к реке, где на молочной влаге крякали жирные зобастые утки и мошки толклись хороводом.

Глава четвертая

§ 5& Предсказания деревьев.

Широкие улицы, обсаженные пальмами, обширные, то белые, то пестрые храмы, шумная толпа — веселили взоры усталых пришельцев; жители были покорны и ласковы. Старый жрец, с высоким жезлом из черного дерева, водил короля, показывая редкости города. Самым замечательным дивом был сад, посреди которого росли два дерева вроде кипарисов, увешанные звериными шкурами. На вопрос короля вожатый ответил: «Царь, ты видишь два священные дерева: одно зовется мужской пол и посвящено Солнцу, другое, посвященное госпоже Луне, зовется полом женским. Звериные шкуры — приношения богомольцев, причем шкуры самцов возлагаются на солнечное древо, а самок — на лунное. Три раза днем и три раза ночью деревья вещают судьбу при восходе, зените и уклоне солнца и ночного светила. Если тебе угодно знать свою судьбу, очистись, разоружись и подойди с молитвой к деревьям». Александр, метнув гневный взор, воскликнул: «Если солнце зайдет без того, чтобы я услышал голос, сожгу вас живыми!» — Жрец, поклонившись, удалился, а король, исполнив требуемые обряды, стал молиться, положив руку на ствол священного дерева. Уже солнце верхним краем чуть краснело над густою рощей и царь готов был, полный гнева, уйти, как вдруг, подобно отдаленному гонгу, густой мужской голос пропел: «Царь Александр, скоро погибнешь от индийских людей». Царь, не двигаясь, стоял, будто окаменелый, пока быстрые сумерки не привели новой тусклой зари ночного светила, и из листвы соседнего дерева раздался низкий женский голос: «Бедный царь Александр, не видеть тебе больше матери своей, Олимпиады: в Вавилоне погибнешь». Смущенный король отошел к своей свите, ждавшей его за оградой; на вопрос царя, можно ли возложить венцы на деревья, жрец отвечал: «Это запрещено, но если хочешь, делай, — не для тебя, божественный царь, законы». Александр подчинился и удалился в новый дворец. Всю ночь пировал он с друзьями, вспоминая походы и опасности, но лишь только засерело легкое утро, царь, сославшись на неотложность дел, один покинул зал и быстро направился снова к священной ограде. В томлении склонился король перед деревом, и, когда солнце брызнуло первыми лучами по верхушкам и златоалые птички встрепенулись на гибких ветках, высокий детский голос, будто спускаясь из самого купола ясной лазури, прозвенел: «Александр, Александр, умрешь в Вавилоне, не обняв родившей тебя. Больше судьбы не пытай, ответа не будет». Никому ничего не сказав, король прошел в свой покой и развернул свитки, и когда вошедший друг спросил: «Что ты, король, так бледен?», Александр ответил: «Я мало сплю; труды и усталость берут мой румянец». Затем стал говорить о планах на будущие походы.

§ 39. Испытание воздуха.

Всех удивил приказ короля сделать просторную клетку и такой же стеклянный сосуд в виде яйца, поймать семь пар сильных горных орлов и отыскать чистую девушку, не знавшую мужа. Когда все было исполнено, царь созвал народ на широкое поле за городом и, встав на возвышение, сказал: «Я покорил Европу и Азию, древний Египет и чудесную Индию, — юг, восток, запад и север; я смирил великих царей; я прошел всю землю от края до края; я был в царстве мрака и видел обитель блаженных. Теперь покорю я стихии, легкий воздух и текучую влагу, я — Александр, сын ливийского бога». Лицо Александра было бледно, но голос твердо и звонко раздавался по широкому полю. Затем он велел привязать к клетке орлов и положить в нее куски мяса; сам же взял два копья, длиною превосходящие привязи птиц, и, насадив на острия кровавые комки, поднял вверх обеими руками; орлы ринулись, не достигая, за ними и клетка с вошедшим туда королем, колыхаясь, стала подыматься в глазах изумленного народа. Все меньше и меньше делалась она, так что пролетавшие ласточки казались больше ее, и наконец скрылась из виду. Александр все летел выше и выше, и ветер свистел в его кудрях. Земля все уменьшалась, пока не стала похожей, окруженная лентой океана, на ломтик темной гранаты в блюде чистой воды. День и ночь стремился царь ввысь, мимо звезд и планет. Звезды были хрустальные, разноцветные сосуды на золотых цепочках, и в каждой ангел возжигал и тушил ночное пламя: планеты же были — прозрачные колеса, которые по желобам катили десятки ангелов. Голоса навстречу неслись с ветром: «Вернись, вернись!» Наконец издали узрел Александр солнце. Гиацинтовое колесо, величиною трижды превосходящее площадь города Вавилона, катили с трудом по золоченому желобу ангелы с огненными лицами в красных плащах. Царь, закинув голову, кричал в пламенное сияние: «Я — Александр! я — Александр!» и орлы клектали семью парами раскрытых ртов. Звук тысячи труб и тысячи громов прозвучал в ответ: «Назад, смертный безумец, я — Бог твой!» Александр, лишившись чувств, опустил копья вниз, и орлы понесли его к земле быстрее безумной кометы. Когда народ, ожидавший царя, восклицал: «Слава Александру, покорившему стихии!», царь ничего не ответил и, бледный, направился, сопровождаемый толпою, к берегу моря.

§ 40. Испытание воды.

Там, велев привязать к канатам стеклянный сосуд и к тонкой веревке серебряный колокольчик, король велел подвести найденную девушку. Она была мала и смугла, испуганно озиралась и звалась Хадиджа. Родители, доктор и жрец клялись, что она — девственница. Александр сказал ей: «Держи этот канат; покуда ты чиста, — сосуд не потонет. Когда я позвоню, тащите веревки из воды». И, вошедши в яйцо, стал опускаться в пучину. Зеленоватый полусвет, видный сквозь светлые стекла, окружил царя; рыбы стрелою мчались с глубины навстречу Александру, и большие чудовища медленно перебирались с места на место под водорослями: царь зорко смотрел, как большие рыбы пожирали меньшие, чтобы самим быть уничтоженными чудовищами; как обломки кораблей опускались на дно, где утонувшие белели, обнявшись, или сжимая сокровища, или с искаженными мукой лицами. Зелеными, выпуклыми глазами смотрели через стекло на царя гады, подплывая близко, любопытствуя, к сосуду. Вдруг корабль подводного пловца стукнулся о коралловый грот, из которого выплыла женщина с зелеными тростниковыми косами и чешуйчатыми ногами. Лик ее был страшен и грозен; она делала запрещающие жесты руками, широко раскрывая уста, будто что-то крича, но ее вопли не доносились через стеклянную стену, и когда король, оставив ее, стал опускаться дальше в темную глубину, он видел, как морская жена, заломив руки, исчезла в коралловом гроте. Внизу уже виделись чешуи Левиафана, как сильный толчок потряс стеклянный сосуд, который не мог подыматься. Наклонившись, Александр заметил маленького черного гада, вроде рака, который, вцепившись в гладкую стену, прилежно грыз стекло, так что вода уже тонкой струйкой пробивалась внутрь. Тогда Александр схватился за тонкую бечевку, и сосуд быстро стал подыматься с бледным королем, не смотревшим теперь уже на заблестевшие яркою зеленью пространства. Когда его подняли на берег, луна стояла в зените, освещая два трупа: девушки Хадиджи и высокого солдата. Александр подошел и узнал, что когда все, утомясь бдением, заснули, девушка отдалась первому подошедшему и выпустила царский канат. Тогда приближенные короля убили преступников. «Сколько времени пробыл я на дне?» — «Два часа, государь». — «Два часа не продержалась крепость единственной чистой девушки», — сказал царь в раздумьи и, в сопровождении толп при трубных звуках, направился в столицу. «Слава Александру, покорившему стихии!» — восклицала толпа, жрецы качали дымящиеся кадила навстречу царю, смертельно бледному под зенитной луною.