Победы, которых могло не быть - Эрик Дуршмид

руководители не могли больше скрывать от себя и от других тот факт, что жизнь их народа претерпевает необратимые изменения. Противоречия и напряжение вышли на поверхность, маятник качнулся от глухого безразличия к лихорадочной активности. Каждый из членов Политбюро понимал, что партия бессильна перед неизбежным.

Двадцать два года тому назад русский диктатор решил, что ни одной стране, попавшей в советскую сферу влияния, не будет позволено ее покинуть, двадцать два года просуществовала «доктрина Брежнева», и вот наступил час ее похорон. Это прямо подтвердил Николай Шишлин, представитель Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. Отвечая на вопрос одного из американских телевизионных корреспондентов, относится ли это в равной степени и к Восточной Германии, он сказал: «Я уверен, что сложившаяся ситуация должна быть исправлена. Так и будет, дайте только нам немного времени».

Эта фраза, мгновенно разнесенная газетами и телевидением, породила в Восточной Германии мощное народное движение, сотни тысяч людей вышли на улицу, чтобы во весь голос провозгласить свои требования, демонстрации продолжались, ничуть не утихая, неделю за неделей. Наново подобранный (именно подобранный, а не свободно выбранный) руководитель Восточной Германии Эгон Кренц сразу столкнулся с целым клубком проблем. Коммунистическая камарилья подверглась серьезной чистке, самым замшелым ее членам пришлось удалиться на покой. Ушел Эрих Хоннекер, ушел даже могущественный руководитель всеми ненавидимой «Штази»[355] Эрих Мильке. В начале декабря 1989 года либерал-демократ Манфред Герлах выдвинул требование об уходе в отставку всего правительства и роспуске Народной палаты, какой-нибудь месяц назад такого нельзя было даже представить.

Все это началось в Лейпциге в понедельник. Прославленный музыкант Курт Мазур, главный дирижер Лейпцигского «Гевандхауза», обратился к нескольким сотням человек своей аудитории со словами: «So kann es hier nicht wietergehen» — «Так не может больше продолжаться». 20 октября на улицу вышло 500000 человек, через неделю их количество утроилось.

В Восточном Берлине полмиллиона рабочих, заполнившие Александерплац, скандировали: «Die Macht ist auf die Strasse!» — «Власть на улице». 23 декабря был отправлен в отставку Эрих Хоннекер, железный правитель Восточной Германии.

Горстка закоренелых коммунистов продолжала выступать под навязшим на зубах лозунгом «Wir sind die Partei» («Мы — партия»), однако их жалкие голоса тонули в единодушном крике миллионов людей от Галле до Эрфурта, от Геры до Карл-Маркс-Штадта. Все эти города находятся рядом друг с другом, расстояние между ними не превышает 150 км: «Wir sind das Volk!» («Мы — народ!»). 26 октября руководитель Восточноберлинской полиции генерал-лейтенант Фридхельм Рауш отменил в частях восточногерманской Grenzpolizei[356] все увольнительные и отпуска. Коммунистические власти опасались, что распаленные демонстрациями граждане начнут штурмовать Стену[357].

В 1989 году берлинцы получили рождественский подарок 9 ноября. Если нужна полная точность, это произошло в 18.57, 9 ноября. По телевидению. Пресс-конференция недавно избранного члена Центрального Комитета социалистической единой партии Германии, назначенная на половину седьмого, транслировалась восточногерманским государственным телевидением. После того как товарищ Гюнтер Шабовский ввел всех своих слушателей в полную тоску многократно изжеванными рассуждениями о великих достижениях социализма, один из журналистов поднял руку. На часах было без трех минут семь.

— Господин Шабовский, когда граждане вашей страны получат право свободно путешествовать?

Даже сегодня трудно с уверенностью сказать, был ответ спонтанным или заранее подготовленным. Скорее всего, Шабовский говорил под влиянием быстро ухудшающейся обстановки в стране. Как бы там ни было, его слова стали абсолютной неожиданностью для всех, присутствовавших в зале,— как, впрочем, и для всего остального мира[358]:

— Sie konnen gehen, wann sie wollen. Und niemand wird sie aufhalten. (Они могут ехать, когда хотят. И никто их не станет задерживать.)

Ошарашенная аудитория на мгновение замерла, а потом взорвалась шквалом новых вопросов. Шабовский поднял руки, призывая журналистов к спокойствию. Возможно, он осознал, каким политическим динамитом являются его слова, а потому постарался их уточнить:

— Следует подчеркнуть, что это установление о свободном передвижении никак не касается укрепленной государственной границы ГДР. Проведение в жизнь послабления связано с осуществлением некоторых других моментов, однако паспортные и визовые органы ГДР получили уже указание на этот счет.

Отто Бар, архитектор западногерманской Ostpolitik, находился в Западном Берлине. Он был настолько поражен услышанным по телевизору, что даже позвонил одному из своих друзей, чтобы перепроверить себя. Затем Бар помчался к бывшему премьер-министру ФРГ Вилли Брандту, они обнялись и заплакали. В тот же самый момент председатель боннского бундестага предложил депутатам встать и спеть государственный гимн.

Граждане Восточного Берлина давно отвыкли верить обещаниям своего руководства, а потому их первая реакция оказалась довольно вялой. Однако часам к десяти вечера около контрольных пунктов начали собираться люди. Некоторые восточноберлинцы просовывали между прутьев стальных ворот свои синие паспорта и просили дежурных пограничников пропустить их на другую сторону. Первое время сотрудники Grenzpolizei хранили каменные лица. Служба приучила этих людей подчиняться приказам, они тоже смотрели сегодня телевизор, однако не получили еще никаких официальных инструкций. Но толпа быстро прибывала, вскоре по обеим сторонам стены собрались сотни тысяч людей, они дружно скандировали:

— Tor auf. Tor auf. (Открыть ворота!)

С западной стороны некий отчаянный парень вскарабкался на испещренную рисунками и надписями стену, его примеру последовали десятки, а затем и сотни других. Они кричали и размахивали флагами. Восточные пограничники окончательно растерялись, им нужно было как-то реагировать на действия нарушителей границы, но как именно? Инструкций сверху все еще не поступало. И тут ситуация окончательно вышла из-под контроля. Один из «Vоро» (Volkspolizei) открыл боковые ворота, чтобы урезонить бушевавшую на западной стороне толпу. Его тут же оттолкнули в сторону, и первый десяток смельчаков прорвался на Запад. Люди осадили узкий проход и потекли сквозь него нескончаемым, неудержимым потоком. Неожиданный поворот событий застал восточногерманских пограничников врасплох, толпа их буквально смела. Как только в стене образовалась первая брешь, охранники с соседних сторожевых вышек увидели поток людей, текущий на Запад, и сообщили об этом на другие контрольно-пропускные пункты. Судя по всему, Vopo решили, что пришел давно ожидаемый приказ сверху, во всяком случае проходы стали открываться по всей стене[359], от Бранденбургских ворот до Обербаумбрюке, от Генрих Гейне-штрассе[360] до Борнхольмер-штрассе.

Этой ночью берлинцам казалось, что мир перевернулся вверх тормашками. На закрытом контрольно-пропускном пункте майор Grenzpolizei кричал своему нерасторопному подчиненному: «Mensch, lass doch Leute raus!» («Да выпусти же ты людей!»)

Улицу, ведущую к КПП на Инвалиденштрассе, заполнили тысячи «траби», «чудо-автомобилей» восточно-германского производства[361]. Их водители плакали, смеялись и пели.

Решись хоть один из пограничников вскинуть автомат и выстрелить в толпу, история