Возвращение к себе - Вера Огнева

Надо было решать, идти дальше или повернуть от греха. Вроде и гарью не пахло, не вилось воронье, а, все равно - за тишиной этого места мерещилась беда. Холодком прошлось по спине под кольчугой. Роберт дернул плечом и пошел вперед. Будь - что будет.

Хижина прилепилась к, замыкавшему огород плетню. Сорванная дверь раскорячилась на одной ременной петле. У порога по траве валялись какие-то черепки, связки трав, куски серой ряднины. Старая рогожа горбилась у самого входа.

Тишина, однако, настораживала. В таких местах она должна стоять мертвым студнем.

Здесь же звучало чье-то присутствие. Четвероногий пришел доесть то, что оставили двуногие? Роберт вынул меч и осторожно двинулся к двери. Его счастье, что не попер, как кабан - напролом - крался ближе к стене. Не зверь! Бывалый воин легко распознал скрип тетивы и прижался к стене.

Положение случилось не самое плохое. Окон у таких лачуг не делали, а мимо двери не проскочат. Роберт прислушался. В доме молчали. По неровному, свистящему, со стоном дыханию стало понятно: человек там один, больше того - человек недужен или ранен. И еще хуже - это женщина.

Тетиву опять натянули. Но Роберт не собирался подставляться под выстрел. Стоял, слушал тяжелое хриплое дыхание. Руки, державшие лук начали дрожать. Женщина из последних сил старалась удержать оружие.

Потом - полный боли стон. Дальше он не слушал. Одним прыжком оказавшись в ком-нате, Роберт успел схватить женщину за руку и выбить нож, которым та норовила перерезать себе горло. Прижал. Не задавить, не сломать - удержать, уберечь от самое себя; и говорил, говорил - успокаивал, унимал, утихомиривал; разжал объятия только когда жен-щина перестала кричать и остервенело рваться из рук.

- Я не враг. Успокойся. Я тебе ничего не сделаю.

Она уже не сопротивлялась, только судорожно всхлипывала, норовя кулем повиснуть в руках.

- Присядь, - Роберт подтащил ее к широкой скамье у стены, усадил, - Светильник у тебя есть?

- Не-е-е, - разобрал сквозь всхлипы,

- Тогда давай лучину зажжем.

- Све-е-ечи.

- Где?

- На п-полке.

Знать бы, где та полка. Нашел, однако, быстро, стукнувшись в темноте лбом.

Огарок толстой восковой свечи Роббер поставил на стол и, запалив фитилек, принялся рассматривать, с кем свела судьба.

На лавке сидела худенькая небольшого роста девушка, с коротко и неровно обрезанными волосами. Во все стороны торчали грязные слипшиеся космы. От платья остались ремки. Его разодрали и изрезали в ленточки. В прорехи выглядывало бледное, сплошь покрытое синяками тело. Левый глаз заплыл, правый чуть открывался. От него по виску тянулась ровная неглубокая, уже не кровоточащая рана. Вся левая половина лица была одним сплошным сине-багровым кровоподтеком.

Распухшие губы со следами укусов, надорванная мочка уха… Эту женщину не просто били - ее убивали.

Заметив, что бедолагу трясет, Роберт, скинув плащи, закутал в него хозяйку хижины.

- Если я огонь в очаге разведу, как думаешь, не нагрянут к нам незваные гости?

- Они давно ушли.

- И ты все время туту одна?

- Я не знаю, сколько пролежала без памяти. Вот очнулась.

- Что ж, давай рискнем.

Роберт начал ломать хворост для очага.

Вскоре уютно затрещал огонь. На краю камелька рыцарь поставил плошку с водой.

Поправил дверь.

Скила, так звали девушку, начала оживать: перестала трястись и всхлипывать.

Они с матерью жили в лесу. В замок ходили, только если кто занедужит. Мать - местная знахарка - пользовалась расположением господ. Жили тихо. Собирали травы, сажали огород. Из замка мать никогда не возвращалась с пустыми руками. Корова была.

Так бы все и продолжалось, кабы этой весной в Барне не объявилась родственница барона - Герберга со своими людьми. Катла с дочерью проживали на отшибе, но вскоре и до них дошла молва - нехорошо в замке. Однажды за матерью послали. В Барн привезли раненого. Катла старалась, как могла, но человек все равно умер.

Тут и начались для двух женщин черные дни. Несмотря на протесты госпожи Анны, их обоих нещадно выдрали и выкинули за ворота. Однако не прошло и недели, как прискакали двое верховых из цитадели и велели собирать пожитки, а чтобы поторопить, сожгли дом. Мать, дочь и корову погнали в замок. Что там с ними делали, Скила не сказала, только судорожно втянула воздух, в ставшее вдруг узким горло. Роберт не расспрашивал - и так ясно.

Две недели назад из-за девушки поспорили двое воинов Герберги. Дело дошло до драки. После дознания молодая госпожа и не подумала сделать внушение забиякам.

Дама Герберга рассматривала Скилу с недоброй усмешкой. Перед ней переминалась с ноги на ногу худая чумазая девушка в штопанном перештопанном платье. От вышивки по подолу остались одинокие стежки. Руки худые, но уже по-крестьянски жилистые и… водопад пепельных волнистых, с рыжей искрой волос. В них терялось обычное, ни чем непримечательное, но милое личико.

- Нельзя позволять, чтобы из-за юной шлюхи калечили друг друга мои воины, - негромко, но внушительно проговорила дама Герберга, подходя вплотную к Скиле.

Одуревшей от страха девушке показалось: сейчас страшная женщина достанет свой стилет и зарежет ее на месте. Дама протянула руку. Ей в ладонь вложили отточенную дагу одного из соперников. Скила заворожено смотрела на блестящее лезвие, считая последние мгновения жизни. Дама больно ухватила ее за волосы и так выкрутила шею, что девушка рухнула на колени. Издав непотребное ругательство, дама Герберга полоснула по волосяному жгуту раз, другой, третий. Тяжелые пряди не сразу поддались. Только когда голове стало необыкновенно легко, Скила закричала. Ее лишили последнего - единственного украшения, которое еще оставалось.

Завершив усекновение косы, дама брезгливо отбросила волосы в сторону и коротко приказала:

- Вон!

Скила не поднимала головы. Вой перешел в судорожные всхлипывания. Обступившая место экзекуции дворня, угрюмо молчала. Ни смешков, ни скабрезных пожеланий опозоренной девушке, вопреки ожиданиям, не последовало. В задних рядах, даже возник тихий ропот. Несколько раз помянули хозяйку, мадам Анну. Никак черные люди собрались жаловаться?!

Катла, до которой не сразу дошло известие о расправе, налетела, стала молча расталкивать толпу. На нее глянули опухшие от слез, полубезумные глаза. Не глядя на Гербергу, мать начала поднимать дочь. Но последовал новый окрик дамы:

- Сказано - вон! Если эта тварь не поторопится, ее и ее мать придется запереть в подвале как смутьянов. Или маленькая сучка уходит из замка тотчас, или вы обе отправляетесь в каземат. И не смей задерживаться в деревне. Чтобы духу твоего близко не было!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});