История Германии в ХХ веке. Том II - Ульрих Херберт

содержащийся в этом законе, был предназначен для предотвращения колебаний роста путем антициклического регулирования спроса и достижения равномерного экономического роста, не нарушаемого кризисами: во времена хорошей конъюнктуры государство создавало резервы, чтобы стимулировать спрос и оживить экономическую деятельность посредством государственных инвестиций и дополнительных займов, когда экономическая активность замедлялась. В будущем центральные, межземельные задачи должны были софинансироваться федеральным правительством, которое таким образом получало доступ к сферам политики, ранее остававшимся в ведении только земель – таким, как региональное экономическое развитие, реконструкция городов, защита побережья, строительство университетов, автострад или больниц. Инвестиционные программы по стимулированию конъюнктуры также были ориентированы на эти сферы.

Кроме того, повышение заработной платы больше не являлось результатом длительной борьбы между капиталом и трудом, а должно было стать следствием договоров между профсоюзами, предпринимателями и государством на основе объективных данных и в соответствии с рациональными критериями. На фоне «согласованных действий», которые были разработаны как инструмент современной политики для этой цели, забастовки, локауты и ночные тарифные переговоры казались пережитками старых времен. Лучшая координация, научные консультации и повышение активности государства в экономической политике сделают такие ритуалы ненужными в будущем и помогут не только быстро преодолеть текущий кризис, но и смягчить циклические кризисы капиталистической экономики в целом – или даже избежать их вовсе.

Когда в конце 1967 года экономика снова начала набирать обороты, а в 1968–1969 годах были достигнуты огромные темпы роста в 5,7 и 7,4 процента, казалось, что испытание пройдено: с помощью глобального контроля, среднесрочного финансового планирования, согласованных действий и других инструментов из волшебной шкатулки Шиллера, казалось, что не только рецессия была преодолена, но и было представлено доказательство того, что рыночную экономику можно контролировать, а рост можно планировать. Социал-демократическая экономическая политика последних трех лет, писал Карл Шиллер в 1969 году, показала, «чего способна достичь четко продуманная и последовательная экономическая политика: снижение уровня безработицы, рост доходов вместо их падения <…>. Мы ясно дали понять: экономическая реальность может быть изменена политикой»[3]. Поэтому современная политика – если она научно обоснована – могла бы не только изменить общество, сделав границы между классами проницаемыми и обеспечив возможность более качественного образования для большей части населения, но и преодолеть капиталистические кризисы, бич индустриальных обществ на протяжении почти ста лет, и тем самым ликвидировать безработицу и бедность. Это убеждение подкрепило оптимизм в отношении прогресса предыдущих лет и определило политику последующих лет, как среди социал-демократов, так и в буржуазном лагере.

Модернизации подлежала не только экономическая и финансовая политика, но и сам государственный аппарат. «ФРГ управляется технически с помощью тех же средств, которые знал Бисмарк. Но мастерство Бисмарка было выше», – критически заметил в 1966 году влиятельный журналист Йоханнес Гросс[4]. С реформой правительства и администрации, начавшейся во время Большой коалиции, и созданием штабов планирования и проектных групп, «образцы мышления и речи теории управления и административной науки» нашли свой путь в мышление и действия политических акторов и изменили политическую практику министерской бюрократии путем ее профессионализации – и увеличения числа сотрудников[5].

Помимо экономической политики, правительство сосредоточилось на ряде крупных проектов реформ в области правовой и социальной политики, самым важным из которых, несомненно, была масштабная реформа уголовного законодательства, которая готовилась с 1954 года. Посредством нее были заменены ранее доминировавшие критерии вины и наказания с акцентом на ресоциализации и реинтеграции. Реформа сексуального уголовного права положила начало давно назревшему уходу государства из частной жизни своих граждан, например когда была отменена наказуемость гомосексуализма среди взрослых или декриминализировано сожительство неженатых пар. В большинстве случаев это были адаптации нормативных актов, которые уже были изменены в других странах Западной Европы. Но там, где такие нормы затрагивали представления о ценностях, реформы встречали все большее сопротивление со стороны союза ХДС/ХСС. Даже уравнивание внебрачных детей с детьми, рожденными в браке, встретило здесь скептическое отношение, и его пришлось проводить через постановление Федерального конституционного суда после того, как законопроект министра юстиции ХСС Егера продолжал ставить в привилегированное положение детей, рожденных в браке[6].

Однако консерваторам противостояла фаланга сторонников реформ в СМИ, особенно в вопросах семьи и морали, которые массово поддерживали требование «современного закона» о незаконнорожденных детях: «Те, кто для обычных людей являются внебрачными и незаконнорожденными детьми, для боннских юристов остаются гражданами второго сорта, – писал «Шпигель» в октябре 1966 года. – Законопроект, переплетенный с моральными концепциями прошлых веков, отказывает незаконнорожденному ребенку в полном признании в обществе. <…> Говоря о благополучии ребенка, реформаторы имеют в виду семью и брак». Консервативные позиции, которые всего за несколько лет до этого могли рассчитывать на значительное большинство, теперь казались анахронизмом[7].

Тем не менее реформаторская политика Большой коалиции была замечательной, даже если она скорее начала, чем завершила многие вещи. Значительная часть «внутренних реформ» следующей социал-либеральной коалиции основывалась на инициативах предыдущего правительства. С другой стороны, во внутренней и внешней политике у двух партнеров по коалиции было не так много общего. Было достигнуто согласие в том, что блокада усилий западных держав по достижению разрядки не может продолжаться долго. По крайней мере, баланс со странами Восточного блока был крайне необходим – даже если это должно было привести к смягчению доктрины Хальштейна. Таким образом, германское правительство изначально пыталось улучшить отношения с государствами Восточного блока, не меняя своего отношения к ГДР. Оно установило отношения с Румынией и Югославией и стремилось улучшить политические отношения с другими странами Варшавского договора путем интенсификации экономических контактов. В то же время она предложила руководству СЕПГ переговоры об уменьшении последствий разделения – но не о признании ГДР. Но это натолкнулось на сопротивление со стороны Восточного Берлина. Для стран Варшавского договора ФРГ была чрезвычайно привлекательна в качестве торгового партнера. Поэтому правительство ГДР должно было опасаться, что теперь оно окажется в политической изоляции в Восточном блоке. Затем Ульбрихт настоял на том, чтобы члены Варшавского договора не нормализовывали свои отношения с ФРГ до тех пор, пока ГДР сама не сделает такой шаг – что требовало признания со стороны ФРГ в соответствии с международным правом. Однако это не могло быть согласовано Большой коалицией в Бонне. В то время как СДПГ выступала за политику бартера: постепенное признание ГДР в обмен на дальнейшее облегчение жизни населения ГДР, например в возможности поездок, каждый шаг к признанию ГДР встречал отказ со стороны ХДС/ХСС. После вторжения войск Варшавского договора в Чехословакию летом 1968 года союз ХДС/ХСС вновь увидел подтверждение своей оценки агрессивного, тоталитарного характера диктатур Восточного блока. Кроме того, в своей политике в