Миры Филипа Фармера. Том 17. Врата времени. Пробуждение Каменного Бога - Филип Фармер

Улисс принялся расспрашивать об истории людей, но Глих открыто признал свое полное невежество в этом вопросе.

Улисс решил, что знает об этом мире еще меньше, чем когда открыл глаза в горящем храме вуфеа. Ну, может, и не меньше. Зато путаницы у него в голове прибавилось. Существовало великое множество разумных видов, и большинство из них явно вопреки теории эволюции, а тут еще человеческие существа исчезли так внезапно и загадочно. Все эти дни он жил одной надеждой: увидеть вновь человеческие лица, услышать человеческий голос, прикоснуться к человеческой коже. А люди исчезли.

Проселочная дорога тянулась все дальше и дальше и наконец вывела путников в прибрежную деревеньку на сваях. Она располагалась в бухте со множеством вытащенных на берег судов, начиная от маленьких лодок и кончая кораблями, похожими на корабли викингов. Очевидно, буря порвала их якорные цепи и выкинула их на отмель.

Деревня выглядела так, будто все решили оставить дневную трапезу и убраться восвояси. Около четверти домов было сожжено начисто, но это можно было приписать и небрежному отношению с огнем в очагах.

И лишь одно портило картину всеобщего добровольного исхода — высокий деревянный столб в центре главной площади. Его вершину венчала вырезанная деревянная голова. Безволосая голова с огромными веерообразными ушами и длинным, как змея, носом. Из открытого рта торчали четырехфутовые слоновьи бивни. Раскрашена голова была темносерой краской.

— Нешгаи! — воскликнул Глих. — Это голова нешгаев. Они оставили это в ознаменование победы.

— Если они захватили эту деревню штурмом, где следы борьбы? — не поверил Улисс. — Где скелеты, например?

— Очевидно, нешгаи прибрали за собой, — ответил Глих. — Они — очень опрятный народ. Любят чистоту и порядок.

Улисс огляделся в поисках массовых захоронений и нашел несколько гигантских могил. Он раскопал одну и обнаружил около сотни скелетов, сплошь человеческих.

— Нешгаи, должно быть, забрали своих погибших к себе на родину, — заметил Глих. — Они всех хоронят в одном месте, очень священном месте.

— Как долго жили здесь врумау? Уж столько-то ты о них знаешь?

— О, на мой взгляд, около двадцати поколений, — сказал Глих и скорчил рожу.

— Около четырехсот лет, — проговорил Улисс.

Почему он не очнулся на сотню лет раньше? Тогда он нашел бы своих сородичей и обосновался среди них, завел бы детей. А с его технологическими познаниями нешгаи бы людей не одолели. Скорей уж наоборот.

Конечно, теперь он был бы уже мертв. А над его могилой высился бы столб с черепом какого-нибудь животного на верхушке и надписью: «ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ УЛИСС ПОЮЩИЙ МЕДВЕДЬ, 1952 — 10000 000».

Около часа Улисс пребывал в самом мерзком расположении духа. Все равно ведь помирать — так зачем еще о чем-то беспокоиться? Почему бы ему не вернуться в деревню вуфеа, не поселиться среди народа, который поклоняется ему как божеству? А что до подруги жизни, в которой он так нуждается...

Но через час Улисс стряхнул с себя остатки подавленности. В самой природе жизни таится неверие в собственную смерть и стремление поступать так, словно эта самая жизнь будет продолжаться вечно. И словно пустяки имеют громадное значение. Относиться к жизни и смерти реалистически можно только за гранью реальности. Там, где начинается безумие. Ну не смешно ли — чтобы не стать безумным, надо забыть о том, что безумен мир... или хотя бы поступать так, словно мир не спятил.

Он исследовал дома и храмы, а потом спустился к пляжу. Там все еще стоял на якоре корабль, не успевший рассыпаться окончательно. Его корпус был поврежден, и несколько бревен нужно было заменить, но в доках на складах вполне хватит всего необходимого. Улисс объяснил вождям, что от них требуется. Те закивали, будто все отлично поняли, но взгляды их выдавали сомнение. Или скорее испуг.

Улиссу пришло в голову, что они ничего не знают о мореплавании. Все, кроме бэтменов и самого Улисса, видели море впервые.

— Поначалу мореплавание покажется вам странным, а то и опасным, — сказал Улисс. — Но вы научитесь. А когда узнаете, что делают и чего не делают на море, вам может даже понравиться.

Вожди все равно выглядели исполненными сомнений, но поспешили выполнить приказ. Улисс принялся изучать мачты и снасти. Все лодки и корабли имели прямые паруса. Очевидно, косого паруса врумау не знали. А значит, и понятия не имели о лавировании или плавании против ветра. Этого Улисс понять не мог. Пусть человек вышел в море за много тысяч лет до изобретения паруса, дававшего ему возможность лавировать против ветра, но раз косой парус был когда-то изобретен, ему следовало бы навечно остаться в человеческой технике. Если же этого не случилось, значит, в преемственности человеческих знаний существовал катастрофический пробел. Люди впали в варварство и по крайней мере несколько поколений не имели контакта с морем. И не осталось никаких знаний, даже устных преданий.

Улисс выбрал для жилья большой дом, в котором разместился с Авиной и вождями, велев остальным занять три других дома. Часовых расставили у главных ворот, приказав при виде чего-либо подозрительного бить в громадные барабаны в караулке над воротами.

Через три недели корабль был готов. Его спустили на воду из дока, и Улисс вывел свою команду в первое плавание. Матросы получили устные указания — и изо всех сил старались воплотить свои скудные знания в жизнь. Несколько раз они чуть не перевернули судно. Однако после недели упорных тренировок команда была готова к длительному каботажу вдоль берегов. Улисс наряду с разработанной косой оснасткой построил и установил руль. Корабли врумау оснащались для управления большими веслами.

Он окрестил судно «Новой надеждой» и в один прекрасный день отбыл в земли нешгаев.

Берег был пологий, со множеством великолепных пляжей, и только иногда встречались редкие утесы. Море казалось относительно мелким на протяжении двух миль от берега и свободным от мелей и громадных скал. Почти к самому пляжу спускались заросли гигантских дубов, платанов, елей, сосен и некоторых неизвестных на земле его времени деревьев. Там водилось множество животных: оленей, антилоп, длинношеих громадных лошадей, которых он называл, думая по-английски (а это случалось нечасто), «жирконь», буйволов, высоких, похожих на волков животных, тюленей и черепах.

Как-то раз Улисс спросил у Глиха, почему земли между нешгаями и врумау оказались лишенными разумной жизни.

— Я могу только предполагать, — заявил недомерок бэтмен. — Но, на мой взгляд, так случилось потому, что все разумные существа побережья ушли жить с Деревом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});