Джон Картер – марсианин - Эдгар Райс Берроуз

им не страшен. Согласны ли вы меня слушать?

– Говори, Джон Картер! – вскричал один из зрителей, принадлежавший к высшей знати.

Толпа откликнулась, и здание сотряслось от гула одобрения.

Зат Аррас почувствовал, что ему лучше не вмешиваться и не раздражать толпу. Я говорил с народом в течение двух часов. Но, когда я закончил, Зат Аррас встал и, повернувшись к судьям, сказал тихим голосом:

– Благородные судьи! Вы выслушали речь Джона Картера. Ему была дана полная возможность доказать свою невиновность, если он не был виновен. Вместо этого бывший принц Гелиума продолжал богохульствовать! Каков ваш приговор, старейшины?

– Смерть богохульнику! – вскричал один, вскочив на ноги, и в следующий момент все судьи – их было тридцать один – встали с поднятыми мечами в знак единогласного принятия приговора.

Если народ не расслышал обвинения Зата Арраса, то, конечно, все услышали приговор трибунала. По всему амфитеатру пронесся громкий ропот, и Кантос Кан, не покидавший площадки с того момента, как стал рядом со мной, поднял руку, чтобы восстановить тишину.

Когда все затихло, он начал ровным и спокойным голосом:

– Вы слышали приговор, который люди Зоданги вынесли благороднейшему из героев Гелиума? Долг гражданина Гелиума решить: принять его или отвергнуть. Пусть каждый из вас поступит согласно голосу своего сердца. Но вот ответ Кантоса Кана, вождя гелиумского флота, Зату Аррасу и его судьям!

С этими словами он вынул свой меч из ножен и бросил его к моим ногам.

Через минуту солдаты и граждане, офицеры и знать столпились позади зодангской стражи, пытаясь пробиться к Трону Справедливости. Сотни людей высыпали на площадку, сотни мечей зазвенели у моих ног. Зат Аррас и его офицеры пришли в бешенство, но были бессильны что-либо сделать. Один за другим подносил я мечи к своим губам и снова отдавал их владельцам.

– Идемте! – сказал Кантос Кан. – Мы проведем Джона Картера в его собственный дворец!

Мои приверженцы собрались вокруг нас, и мы направились по ступенькам, ведущим к нефу Надежды.

– Стойте! – вскричал Зат Аррас. – Солдаты Гелиума, пусть ни один пленный не покидает Трона Справедливости!

Солдаты Зоданги были единственным организованным корпусом гелиумского войска, допущенным в храм, так что Зат Аррас мог быть уверен, что его приказ будет выполнен; но я не думаю, что он предвидел бурю, которая поднялась в ту минуту, когда солдаты двинулись к трону.

По всему амфитеатру засверкали мечи. Граждане бросились к зодангцам. Кто-то крикнул: «Тардос Морис умер – да здравствует Джон Картер, джеддак Гелиума!» Когда я это услышал, я понял, что только чудо могло предотвратить бунт и неминуемую затем гражданскую войну.

Я вскочил на пьедестал Правды и воскликнул:

– Стойте! Пусть никто не двигается с места, пока я не закончу! Достаточно одного удара меча сегодня, чтобы толкнуть Гелиум в кровавую войну, результатов которой никто не может предвидеть. Брат пойдет на брата, и отец на сына. Нет человека, жизнь которого стоила бы стольких жертв! Лучше мне подчиниться несправедливому приговору Зата Арраса, чем быть причиной кровавой распри в Гелиуме. Пусть каждая из сторон уступит другой в некоторых пунктах; пусть дело останется незавершенным до возвращения Тардоса Мориса или Мориса Каяка, его сына. Если ни один из них не вернется в течение года, может быть назначен новый суд; такие случаи бывали не раз.

И затем, повернувшись к Зату Аррасу, я тихо сказал:

– Если ты только не совсем дурак, то воспользуешься, пока еще не поздно, возможностью, которую я тебе открываю. Стоит мне сказать слово, и твои солдаты будут зарублены народом. Никто на Барсуме, даже сам Тардос Морис, не сможет предотвратить последствий этой резни. Что ты скажешь на это? Говори скорее!

Джед Зоданги, повысив голос, обратился к гневному морю собравшихся:

– Остановитесь, люди Гелиума! – закричал он дрожащим от бешенства голосом. – Приговор суда уже произнесен, но день возмездия еще не назначен. Я, Зат Аррас, джед Зоданги, приняв во внимание связи пленника и его былые заслуги, даю отсрочку на год или до возвращения Тардоса Мориса или Мориса Каяка в Гелиум. Можете спокойно разойтись по домам. Идите!

Никто не двинулся. Народ стоял в напряженном молчании, с глазами, устремленными на меня, как будто ожидая сигнала для атаки.

– Очистить храм! – тихо приказал Зат Аррас одному из офицеров.

Опасаясь, как бы это не разъярило толпу еще больше, я шагнул к краю площадки и, указав толпе в направлении главного входа, приказал ей разойтись. Она послушно повернулась и прошла, молчаливая и угрожающая, мимо солдат Зата Арраса, которые смотрели, дрожа от бессильной ярости. Кантос Кан и другие поклявшиеся мне в верности все еще стояли рядом со мной у Трона Справедливости.

– Идем! – сказал мне Кантос Кан. – Мы проведем тебя в твой дворец, мой принц! Идемте, Карторис и Ксодар! Идем, Тарс Таркас!

Презрительно взглянув на Зата Арраса с высокомерной усмешкой на губах, он повернулся и сошел со ступеней трона у нефа Надежды. Я со своими спутниками и сотней преданных нам гелиумцев последовал за ним. Ни одна рука не поднялась, чтобы остановить нас, хотя взгляды, полные ненависти, следили за нашим триумфальным шествием по храму.

На улице стояла толпа народа, но она расступилась перед нами, и, пока я проходил через город к своему дворцу, стоявшему на окраине, множество мечей было брошено к моим ногам. Когда я вошел во дворец, мои старые невольники упали на колени, приветствуя мое возвращение. Им было все равно, откуда я вернулся! Достаточно знать, что я с ними.

– О господин! – воскликнул один из них. – Если бы только наша божественная принцесса была здесь, что это был бы за день!

Слезы выступили у меня на глазах, и я вынужден был отвернуться, чтобы скрыть свое волнение. Карторис открыто плакал, в то время как слуги теснились вокруг него, выражая свою преданность и горюя о нашей общей утрате.

Тарс Таркас лишь теперь узнал, что дочь его, Сола, ушла с Деей Торис в последнее странствие. Я не решился передать ему раньше, что мне рассказал Кантос Кан. Со стоицизмом, свойственным зеленым марсианам, он ни единым знаком не выдал своей душевной боли, но я знал, что горе его – такое же острое, как и мое. В нем, в отличие от его соплеменников, были сильно развиты лучшие из человеческих чувств – любовь, доброта и преданность.

Грустное общество село в тот день за празднично накрытый стол в большом обеденном зале принца Гелиума. Нас было более ста человек, не считая членов моего маленького двора, так как Дея Торис и я держали штат, соответствовавший