Вендетта по-русски - Сергей Гайдуков

— Хватит, у меня бедро раздроблено. Я уже больше не смогу ничего сделать.

— Это уж точно! — торжествующе воскликнул Горский и снова ударил Николая Николаевича по ребрам. Он походил на разошедшегося футболиста, который продолжает раз за разом посылать мяч в ворота, хотя свисток уже прозвучал и гол засчитан.

Семенов, оставшийся в одиночестве, растерянно смотрел на меня, и пистолет в его руке едва заметно подрагивал.

— Положи оружие на землю, — медленно сказал я. — Положи, и на этом закончим.

— Нет, — повернулся ко мне Горский. — Нельзя его упускать. Никак нельзя.

— Пусть катится отсюда, — упрямо повторил я. Не высказанное вслух, внутри меня в это мгновение появилось желание, подступавшее к горлу как острый нож: «Хватит! Хватит уже мертвых на сегодня!»

— Он не должен уйти живым, — настаивал Горский. Он даже схватился за свою «беретгу», и Семенов не выдержал: он выстрелил в меня, а я автоматически нажал на курок, выпуская ответную пулю. И не одну. Мозг сразу же подсказал оправдание: «Это не я выстрелил первым, это он… Я всего лишь защищался». Но я чувствовал, что уже давно был обречен на этот выстрел. На эту смерть.

— Давно бы так, — удовлетворенно сказал Горский. Семенов неуверенно дотронулся до своей груди, потом стал заваливаться на холодную землю, которая должна была стать ареной, местом для ярких развлечений, но стала местом смерти. Опилок здесь не было и уже не будет, но кровь, чужую кровь, я все-таки здесь пролил.

Горский оставил на время мрачного Николая Николаевича, подошел к Семенову и добил его выстрелом в голову. Потом повернулся ко мне и довольно сообщил:

— Все. Дело сделано. Это я знал и без него. Убийцы получили свое — то есть были убиты. Только чувства триумфа почему-то не появилось. И будет ли оно когда-нибудь вообще?

Необремененный такими мучительными раздумьями, мистер. Горский куда-то названивал по мобильному, не спуская глаз с Яковлева.

— Доклад начальству? — спросил я. Теперь можно было опустить револьвер, расслабить напряженные мышцы, можно было сделать несколько шагов все еще негнущимися ногами. Теперь все было можно.

— Да, обрадую Валерия Анатольевича, что все сошло отлично, — кивнул Горский.

— Какой еще Валерий Анатольевич?! — Яковлев дернулся при звуке этого имени, но Горский успокоил его видом ствола «беретты». Николай Николаевич вынужденно принял прежнюю позу, но теперь неотрывно следил за Горским, пытаясь подслушать разговор…

Он еще не знал. Впрочем, и я тоже. Я просто обогнул тело первого, поднял с земли зеленую папку, стряхнул с нее грязь и положил ее на место — за пазуху. Горский закончил разговаривать, закрыл крышку телефона и убрал его в карман.

— Ну что сказала Москва? — поинтересовался я.

— Какая Москва? — Горский удивленно поднял брови. — А, ты про Валерия Анатольевича? Так он не в Москве.

— А где же? — не понял я.

— Сейчас узнаешь, — загадочно улыбнулся Горский. Впрочем, разгадать эту загадку оказалось легко. Особенно после того, как пять минут спустя из прохода появился донельзя взволнованный, настороженно озирающийся по сторонам и даже непохожий на себя бизнесмен — но тем не менее именно он.

Валерий Анатольевич Абрамов собственной персоной. Просьбы любить и жаловать были излишни.

35

Абрамов вышел в центр арены, дрожащей рукой пригладил расчесанные на пробор волосы и неестественно весело произнес, оглядев распростертые вокруг тела:

— Хорошая работа, да, Горский?

— Как всегда, — скромно ответил телохранитель.

— Константин! — Абрамов торопливо подбежал ко мне и пожал руку. — Искренне! Благодарен! Вот, решил лично… Не мог усидеть там… в Москве.

— Конечно. — Я понимающе кивнул головой. А голова у меня уже начинала идти кругом. Один из богатейших людей страны приезжает в Город, чтобы полюбоваться на свежие трупы людей, которые имели отношение к смерти его дочери. Приезжает тайно, ночью, без эскорта, с одним лишь Горским. Что-то в этом было ненормальное. То ли персонально с Абрамовым, то ли со всей страной в целом.

А Валерий Анатольевич продолжал суетливо крутиться между трупов, задерживаясь возле каждого на пару секунд, заглядывая в лицо и спеша дальше.

Со стороны это напоминало ритуальный танец, исполняемый над поверженными врагами. А может, это действительно было так?

— Ага, — сказал Абрамов и остановился. В паре шагов от него лежал Николай Николаевич Яковлев. И теперь он понял. И чуть прищурил глаза, отчего его изуродованное шрамами лицо приобрело равнодушно-презрительный характер.

— Это он? — нетерпеливо спросил Абрамов, и Горский кивнул. — Это он…

— повторил Валерий Анатольевич уже с другой интонацией: в его голосе слышалось теперь какое-то особое, извращенное счастье, злобная радость, предвкушение чужих страданий и боли…

Я скрестил руки на груди и молча наблюдал за ними. Внутренний голос подсказывал мне, что пора уходить, что это уже не мое дело, что это вообще ничье дело, кроме тех двоих, что смотрели сейчас друг на друга — один стоя, другой лежа. Но я не ушел. Я остался и я смотрел, потому что оторваться от этого было невозможно. Если существует такое понятие, как концентрированная ненависть, то сейчас она просто хлестала, как нефтяной фонтан в том месте, где были Абрамов и Яковлев. Жертва и палач. Или наоборот. Мне вдруг показалось, что между двумя мужчинами существует некая связь. Они старались причинить друг другу боль и причинили ее столько, что нормальный человек давно бы уже не выдержал. Но эти двое выжили, и это было страшно. А тот из них, кто останется в конце, будет еще более страшен, потому он будет еще более не человек.

— Знаешь, кто я? — тихо спросил Абрамов, и Николай Николаевич кивнул. — Я хочу убить тебя. Я имею на это право. — Яковлев снова кивнул. Он считал ниже собственного достоинства разговаривать с человеком, который обыграл его, пусть чужими руками, но обыграл, заманил в ловушку и уложил на лопатки во всех смыслах.

— Горский, — повелительно произнес Валерий Анатольевич. Горский подошел к нему и протянул «беретту». Рукояткой вперед. Только теперь я заметил, что кисти Валерия Анатольевича затянуты в тонкие черные перчатки.

— Курок взведен, — предупредил Горский.

— Большое спасибо, — абсолютно серьезно сказал Абрамов, взял пистолет и направил его на Николая Николаевича. Сначала движения Абрамова были неуверенными, но потом он удобнее ухватил оружие, убедился, что мишень лежит смирно и не дергается, что мишень полностью в его власти. И тогда Абрамов заулыбался. Это была странная и жуткая улыбка, которая пробивалась на лице постепенно, сначала заставив правый угол губ вздернуться, потом задрожал левый угол, и наконец тонкие губы Абрамова раздвинулись, показав белые зубы и высунутый кончик языка. Губы подрагивали, а потом капелька слюны сорвалась с нижней губы и упала на землю. Это была отвратительная гримаса, занявшая лицо Валерия Абрамовича лишь на несколько секунд, но мне вдруг показалось, что именно это и есть его истинное лицо.

— Хотя бы одного — сам! — отчетливо произнес Абрамов и нажал курок. Все его тело вздрогнуло, как от удара током. Абрамов удивленно посмотрел на оружие, прицелился снова и снова нажал на курок. Потом еще, еще, еще…

— Достаточно, Валерий Анатольевич, — сказал Горский и аккуратно извлек оружие из рук босса. — Он уже мертв.

— Это ты точно знаешь? — спросил Абрамов, не зная, куда деть руки после того, как из них забрали пистолет. — Он точно мертв? Он уже один раз был мертв, но…

— Он мертв на триста процентов, — отчеканил Горский. Он достал из кармана платок, тщательно протер рукоятку и положил в ладонь мертвому Рафику. Затем Горский так же деловито достал из кармана куртки небольшой пакет с веществом белого цвета, положил его на капот джипа, потом достал нож и пропорол пакет, рассыпав часть белого порошка.

— Вот версия для ментов, — сказал Горский. — Группа московских фээсбэшников, а по совместительству торговцев наркотиками, приезжает в город, чтобы договориться о сбыте партии кокаина. Но товар, — он кивнул в сторону рассыпанного по капоту джипа порошка, — оказался дерьмовым, попросту смешанным со стиральным порошком. Покупатели не вынесли такого обмана и устроили перестрелку. Все действующие лица погибли.

— И это здорово! — отозвался Абрамов, который все еще стоял над трупом Яковлева, всматриваясь в лицо убитого, словно старался найти там скрытые признаки жизни. Мне показалось, что Валерий Анатольевич был немного не в себе. Но Горский посчитал, что все нормально. Он вспомнил про Булгарина и позвал босса:

— Валерий Анатольевич! Пойдемте, тут еще один деятель валяется, которого вы тоже хотели бы лично отправить на тот свет. Но он вас не дождался.

— Где-где? — заинтересовался Абрамов, спеша на призыв, но Горский внезапно замолчал, замер и растерянно уставился на то место, где должен был лежать Булгарин. Там не было ни тела, ни чемодана, ни «вальтера».